Козма, Миклош

Миклош Козма
венг. Kozma Miklós
Имя при рождении:	Витез Миклош Козма де Левельд
Дата рождения:	5 сентября 1884(1884-09-05)
Место рождения:	Орадя
Дата смерти:	8 декабря 1941(1941-12-08) (57 лет)
Место смерти:	Ужгород
Гражданство:	Венгрия Венгрия
Партия:	Венгерская ассоциация национальной обороны
Основные идеи:	национализм, антисемитизм, «сегедизм»
Род деятельности:	офицер кавалерии, начальник военной разведки, руководитель Венгерского телеграфного агентства, министр внутренних дел, министр обороны, комиссар оккупированных территорий
Награды:

Витез Миклош Козма де Левельд (венг. Vitéz Leveldi Kozma Miklós; 5 сентября 1884, Орадя — 8 декабря 1941, Ужгород) — венгерский военный и фашистский политик, министр обороны и внутренних дел в кабинетах Дьюлы Гёмбёша и Кальмана Дараньи. Один из основателей Венгерской ассоциации национальной обороны, участник гражданской войны против Советской республики. Видный идеолог «сегедизма», руководитель хортистского пропагандистского аппарата. Крайний националист, расист, антисемит. Сторонник реваншистской экспансии. В первые годы Второй мировой войны — организатор насильственной «мадьяризации» Карпатской Украины, участник акций Холокоста.

Кавалерийский офицер

Родился в семье генерала Ференца Козмы, известного поэта, писавшего под псевдонимом Николас Бард (поэтом был и его дядя, политик-антисемит Шандор Козма). Дед Миклоша Козмы был лично знаком с Шандором Петёфи.

Миклош Козма окончил Военную академию «Людовика», в 1904 получил звание лейтенанта в гусарском полку. Учился также на юридическом факультете Католического университета Петера Пазманя.

В Первой мировой войне воевал на Восточном и Итальянском фронтах. Дослужился до капитана австро-венгерской кавалерии. Был награждён медалью воинских заслуг Signum Laudis.

Хортистский политик

В гражданской войне

После Революции астр Миклош Козма поступил на службу в военное министерство Венгрии. Являлся одним из создателей Венгерской ассоциации национальной обороны (MOVE). Поддерживал революцию, но был уволен с госслужбы из-за критического отношения к правительству графа Каройи. Перебрался в Сегед, где присоединился к войскам Миклоша Хорти. Возглавлял хортистскую службу пропаганды, активно участвовал в венгерской гражданской войне 1919 года. Являлся одним из ближайших соратников лидера венгерских ультраправых Дьюлы Гёмбёша.

После свержения Советской республики Козма был назначен начальником военной разведки. Являлся доверенным лицом Хорти и Гёмбёша, выступал посредником в конфликтах между ними. Именно через Козму передал Хорти жёсткое требование Гёмбёшу воздержаться от «беспорядков справа», в противном случае угрожая расстрелом. В 1921 он сыграл важную роль в организации отпора попытке возвращения на венгерский престол Карла Габсбурга. С 1934 — член палаты пэров (Főrendiház) венгерского парламента.

Международные проекты

Миклош Козма, наряду с Дьюлой Гёмбёшем и Палом Пронаи, поддерживал тесную связь с германским движением фрайкоров. После провала Капповского путча из Германии в Венгрию перебрались многие немецкие офицеры-антикоммунисты. Козма принимал участие в проекте центральноевропейского антикоммунистического союза немецких, австрийских и венгерских военизированных организаций. Планировалось оказание помощи Хеймверу для свержения социал-демократического правительства Австрии; совместное с германскими фрейкорами вторжение в Чехословакию (немецкие участники рассчитывали на захват Судет, венгерские — Карпатской Украины).

В этих планах Козма исходил из принципа территориальной экспансии Венгрии и ревизии Трианонского договора. Реализовать их не удалось, но Козма укрепил свои позиции в оперативных службах и вооружённых отрядах MOVE, наладил тесную координацию с германскими и австрийскими единомышленниками.

В политических взглядах Козмы доминировали крайний национализм, доходивший до расизма, реваншизм и антисемитизм. Главной задачей он считал аннулирование Трианонского договора, возврат утраченных территорий и жёсткую мадьяризацию (по типу нацистской «ариизации»).

Медиамагнат и министр

7 августа 1920 Миклош Козма по предложению Хорти возглавил Венгерское телеграфное агентство (MTI). В течение нескольких лет Козма создал разветвлённую и технически оснащённую сеть корреспондентских пунктов, радиоточек и кинотеатров, замкнутых на соответствующие государственные управления. MTI постепенно взяла под контроль всю венгерскую прессу, поставив её на службу хортистской государственной идеологии — с выраженным уклоном в «сегедизм». Козма считается эффективным информационным менеджером, модернизатором венгерского радиовещания.

4 марта 1935 Козма занял пост министра внутренних дел в правительстве Дьюлы Гёмбёша. Пронацистские симпатии премьера совпадали с расизмом и антисемитизмом министра. Кроме того, и Гёмбёш, и Козма ставили в приоритет ревизию Трианонского договора. В 1936 Козма некоторое время являлся также министром обороны. В своём программном выступлении Козма солидаризировался с фашистской Италией, поддержав эфиопскую войну режима Муссолини, высказался за более жёсткий административный контроль над избирательным процессом и пообещал усилить борьбу с бедностью — «там, где она действительно существует».

Гёмбёш внезапно скончался 6 октября 1936. Правительство возглавил Кальман Дараньи, с которым у Козмы не сложилось столь же тесное сотрудничество. 29 января 1937 он ушёл в отставку. Определённую роль в этом сыграл лидер Партии мелких сельских хозяев Тибор Экхардт (ранее соратник Козмы по MOVE), настаивавший на несовместимости статусов министра и медиамагната.

Парамилитарный организатор

В 1938 Миклош Козма организовал венгерский добровольческий корпус для вторжения в Карпатскую Украину. Костяк отряда составили бойцы ультраправого парамилитарного формирования Гвардия оборванцев. Однако план был сорван действиями чехословацкой армии.

Во время Зимней войны Козма организовал отправку нескольких сотен венгерских добровольцев на помощь Финляндии против СССР.

В декабре 1939, после начала Второй мировой войны и оккупации Чехословакии, Козма был назначен комиссаром Карпатской Украины. Проводил жёсткую антиславянскую и антисемитскую политику насильственной мадьяризации.

Военный преступник

27 июня 1941 Венгрия на стороне Третьего рейха вступила в войну против СССР. Козма принял участие в оккупационной политике на Западе Украины. При его участии к концу августа 1941 из Ясини были депортированы около 18 тысяч евреев, многие из которых вскоре убиты нацистами.

Миклош Козма скоропостижно умер 1941 года. Похороны проходили по государственному церемониалу, с участием премьер-министра Ласло Бардоши.

В современной Венгрии отношение к фигуре Миклоша Козмы в принципе негативно. Главная причина — его роль на первом этапе Второй мировой войны, фактическое участие в Холокосте. Однако крайне правые круги (например, радикалы партии Йоббик) высоко оценивают его деятельность и фактически унаследовали планы внешней экспансии, особенно в Закарпатье. Периодически ставится вопрос о восстановлении разрушенного в 1945 памятника Миклошу Козме в Музее радио.

Отрывок, характеризующий Козма, Миклош

– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.