Козырев, Михаил Яковлевич

Михаил Яковлевич Козырев
Михаил Козырев, фото 1937 года
Род деятельности:	писатель
Годы творчества:	1909—1942
Направление:	сатира
Жанр:	рассказ, роман, песня
Дебют:	30 августа 1909, «Тверская газета»

Михаи́л Я́ковлевич Ко́зырев (15 [27] октября 1892 — январь 1942 (?)) — русский писатель-сатирик, автор романсов.

Биография

Родился 15 октября 1892 года (по старому стилю) в семье зажиточного кузнеца на станции Лихославль Тверской губернии. Учился в двухклассном училище Лихославля, Тверском реальном училище (с 1904 г.), на экономическом отделении политехнического института в Санкт-Петербурге (1910—1913), из которого исключён за участие в политической деятельности. Писал стихи с 12 лет, первая публикация состоялась в «Тверской газете» (1909, 30 августа).

«По специальности работать не пришлось…», — отметит Козырев в автобиографии. С 1913 года его статьи печатаются сразу в нескольких петербургских журналах — в «Мечте», «Очарованном страннике» (статья об Александре Блоке), «Современнике», «Современном мире». Однако он серьёзно думает о карьере писателя. В 1914 году Козырев знакомится с Дмитрием Философовым, который обращает внимание на талант молодого прозаика. Он представляет его литературной элите Петербурга, сам занимается редактурой его первых прозаических опытов, и, наконец, публикует его рассказ «Комната» в «Голосе жизни» (1915).

В 1918 году Козырев переезжает в Харьков, Одессу: «Занимался чем попало: был бухгалтером, читал лекции в литературных школах и студиях, заведовал всякими секциями, типографией…». "…Окончательно перешёл на прозу с 1921 года, когда был написан первый послереволюционный рассказ «Крокодил», не подлежащий пока оглашению в печати, и два рассказа, вошедшие в книжку «настоящих рассказов» «Морока». Рассказ «Крокодил — три дня из жизни Красного Прищеповска», о котором упоминает автор, был впервые напечатан лишь спустя 70 лет, в 1991 году, а прочитан ещё на заседании «Никитинских субботников» 27 января 1923 года.

Жена Михаила Козырева — поэтесса Ада Владимирова.

С середины 1930-х Козырева перестают печатать. Арестован 14 июля 1941 года по обвинению в том, что, «написав в 1924 г. повесть „Ленинград“ с контрреволюционным содержанием, хранил её до момента ареста его и распространял среди знакомых, Козырев за время с 1930 г. по 14 июля 41 г. среди своих знакомых в гор. Москве проводил антисоветскую агитацию против ВКП(б) и советского правительства и высказывал клеветнические измышления о жизни в колхозах и развитии литературы в Советском Союзе». Не вернулся с допроса в Саратовской тюрьме зимой 1942, был расстрелян в 1942 году. Посмертно реабилитирован 22 апреля 1963 года постановлением президиума Саратовского областного суда.

Творчество

С 1920 Михаил Козырев входит в группу писателей, объединившихся при кооперативном издательстве «Никитинские субботники» и становится секретарём одноименного литературного общества. На заседаниях, которые он проводит в новом качестве, выступают С. Городецкий, П. Антокольский, М. Булгаков, В. Вересаев, В. Звягинцева, О. Мандельштам, М. Пришвин и другие.

В поэзии Козырев экспериментировал, в то же время ему принадлежат популярные городские романсы и советские песни «Газовая косынка», «Недотрога», «Называют меня некрасивою…», «Эх, Андрюша», «Мама» и др.

В поисках стиля Козырев-прозаик тяготел к приёмам Гоголя, Щедрина, Гофмана. Критики называли его «русским Свифтом».

Впечатление Козырева от поездок на родину в Лихославль воплотились в сатирических рассказах о городе Заваляйске.

Книги М. Я. Козырева

• Морока. Настоящие рассказы. — М., 1922.
• Неуловимый враг. Американский роман. — Харьков, 1923.
• Мистер Бридж
• Инвалид Чуфыркин. — М., 1925.
• Черт в Ошпыркове. — М., 1926.
• Муравейник. Веселые рассказы. — М., «Никитинские субботники», 1926. 170 с. 5 000 экз.
• Мудреное дело. — М., 1927.
• Коробочка. Рассказы. — М., 1927.
• Конец Света. — М., 1927.
• Дотошные люди. — М., 1927.
• Именины. — М, 1927.
• Фома неверующий. — М., 1927.
• Заштатные люди. — М., 1927.
• Необыкновенные истории. — Л., 1927.
• Подземные воды. — М., 1928.
• Город Энтузиастов [совместно с В.Кремлевым-Свеном]. — М., 1932.
• Пятое приключение Гулливера и другие рассказы и повести. — СПб., 1991. ISBN 5-85950-026-2, ISBN 5-859590-026-2 (ошибоч.)
• Песни (Недотрога, Газовая косынка, Называют меня некрасивою) // Беседка: поэты Лихославля. — Тверь, 1999. ISBN 5-87266-037-5

Литература

• Осинский Н. Побеги травы // Правда. — 1922. — № 25.
• Гусман Б. Сто поэтов. — Тверь, 1923.
• Писатели. Автобиографии и портреты современных русских прозаиков. — М., 1928.
• Литературная энциклопедия. — Т. 5. — М., 1931.
• Ершов Л. Ф. Русская советская сатирико-юмористическая проза. — Л., 1989.
• Писатели современной эпохи. — М., 1992.
• Кузьмин В. Русский Свифт // Тверская Жизнь. — 1992. — 8 мая.
• Кузьмин В. Песня нашла автора // Тверская Жизнь. — 1999. — 9 окт.
• Кузьмин В. [nlt2000.narod.ru/4_2000/1.html «Козырев пишет Гоголем»] // Тверская Жизнь (Новая литературная Тверь). — 2000. — 13 мая

Ссылки

• [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le5/le5-3722.htm Статья из «Литературной энциклопедии»]

Отрывок, характеризующий Козырев, Михаил Яковлевич

– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.