Кокан Сирэн

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Кокан Сирэн (虎関 師錬, 9 мая 127811 августа 1346) — японский патриарх традиции Риндзайдзэн, поэт, историограф. Один из ведущих представителей литературы годзан бунгаку. Возможно, создатель сада камней. Эстетические взгляды и творчество Кокана Сирэна значительно повлияли на японскую традиционную культуру.





Биография

Сын офицера дворцовой стражи, по линии матери происходил из клана Минамото. В возрасте восьми лет он был отдан в ученики буддийского мастера Хокаку на гору Хиэй. В возрасте десяти лет он был рукоположен там, но потом перешёл в ученики мастера дзэн Киана в монастырь Нандзэндзи. Он стал преемником дхармы Тодзана Тансё, самого известного ученика Энни (линия передачи дзэн Сёити). Таланты Кокана Сирэна привлекли внимание императора Камэямы. В возрасте семнадцати лет он серьёзно занялся изучением китайских наук. Как только в Японию прибыл китайский наставник Ишань, Кокан стал обучаться у него. Их отношения знаменовали начало золотого века литературы годзан бунгаку в Японии. Он также учился каллиграфии у китайского мастера Хуан Шангу.

Всю свою жизнь он много путешествовал и сыграл значительную роль в распространении дзэн-буддизма по Японии. Он был настоятелем ряда крупнейших дзэнских монастырей: Нандзэндзи, Кэнтёдзи и Тофукудзи. Последний стал оплотом его литературной школы. Сохранилось значительное количество сочинений как самого Кокана Сирэна, так и его учеников[1].

Его стихи и эссе объединены в сборник под названием «Сайхоку-сю». Кокан также составил буддийскую хронику «Гэнко-сякусё» (яп. 元亨釈書), самую древнюю из сохранившихся историй японского буддизма. Работа над ней была завершена в эпоху Гэнко, что отражено в её названии[2].

Другие его работы включают в себя первый в Японии сборник рифмованной поэзии «Дзюбун-инряку» в пяти томах, «Кокан Осё Дзюдзэнсироку» в трех томах и «Буцуго-синрон» в восемнадцати томах.

В конце жизни он получил от императора Го-Мураками звание кокуси (наставника государства). В своих трудах Кокан демонстрировал отчужденность от престижа и стремление к внутренней свободе. Лучшие строки его поэзии были созданы им в конце жизни, когда он перестал активно заниматься административной работой.

В сравнении со школой такого своего современника, как Сэссон Юбай, Кокан Сирэн в большей степени привержен китайским (сунским) канонам, и впоследствии линия Мусо оказалась более творчески продуктивной, чем линия Сёити[1].

В эссеистике Кокана видна высокая степень владение стилем китайской сунской прозы. Так он пишет о создании сада камней:

То, что я любил делать для удовольствия, когда был ребенком, было собирать мешки камней и высоко и свободно высыпать их на стол у окна. Когда я достиг среднего возраста, мне стало стыдно делать это, и я перестал, сделавшись, как и любой обычный человек, тупым, как кирпич. Наконец, я достиг дряхлого возраста, и летом меня начал раздражать шум детских игр. И вот я заставил детей собирать камни в углу ограды. Я почистил и промыл их, и уложил на подносе цвета морской волны с белым песком на дне. Получилась поэзия, способная облегчить душу. Этот пейзаж принёс прохладу воздуху и легкость на сердце.

Сайхоку-сю, гл. 1, стр. 1-2.

См. также

Напишите отзыв о статье "Кокан Сирэн"

Примечания

  1. 1 2 Heinrich Dumoulin, James W. Heisig, Paul F. Knitter. [books.google.com/books?id=hfMkpD_Xr3sC&lpg=PA227&dq=zen%20stone%20garden&hl=ru&pg=PA170#v=onepage&q=kokan&f=false Zen Buddhism: a History: Japan.] Treasures of the world’s religions (Vol. 2). World Wisdom, Inc, 2005. ISBN 0941532909, 9780941532907
  2. Nussbaum, Louis-Frédéric. (2005). «Genkō» in [books.google.com/books?id=p2QnPijAEmEC&pg=PA239&dq= Japan encyclopedia, p. 239.]

Ссылки

  • Carpenter, Bruce E., "Kokan Shiren and the Transformation of Familiar Things," Tezukayama University Review (Tezukayama daigaku ronshū (Nara, Japan), No. 18, 1978, pp. 1-16.
  • Kitamura, Sawakichi. (1941). [books.google.com/books?id=CnRvPgAACAAJ&dq=Gozan+bungaku+shiko&lr=&client=firefox-a Gozan bungaku shiko] (A Draft History of Five Mountains Literature). Tokyo: Fujiyama Press.  (яп.)
  • Yamane Yuzo. (1983). "Five Mountains of Kyoto" (Kyo no Gozan), in the Complete Arts of Japanese Ancient Temples. Tokyo: Shueisha Press.

Отрывок, характеризующий Кокан Сирэн

Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.