Кокорин, Виктор Дмитриевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Виктор Дмитриевич Кокорин
Основные сведения
Страна

СССР

Дата рождения

19 декабря 1886(1886-12-19)

Место рождения

Москва

Дата смерти

29 января 1959(1959-01-29) (72 года)

Место смерти

Москва

Работы и достижения
Работал в городах

Москва

Ви́ктор Дми́триевич Коко́рин (19 декабря 1886, Москва — 29 января 1959, Москва) — видный русский советский архитектор и график.



Биография

В 1912 окончил Московское училище живописи, ваяния и зодчества со званием архитектора.

Работал на сооружении Казанского вокзала.[1] Выполнил конкурсный проект Народного дома Лысьвенского завода Нижегородской губернии (1915, 2-я премия).

С 1918 преподавал во Вторых Государственных архитектурно-художественных мастерских.

В 1918 году поступает в Архитектурно-планировочную мастерскую Строительного отдела Моссовета, которой руководили И. В. Жолтовский («Главный мастер») и А. В. Щусев («Старший мастер»). В мастерской работало двенадцать мастеров («апостолов», как шутили сами архитекторы), среди которых были прославленные в будущем архитекторы Л. А. Веснин, братья Пантелеймон и Илья Голосовы, Н. А. Ладовский, К. С. Мельников, А. М. Рухлядев. Мастерской разрабатывались проекты по перепланировке и реконструкции Москвы — план «Новая Москва», проектировались народные дома, школы, жильё для рабочих, агитдоски.

В дальнейшем — руководитель мастерской, профессор ВХУТЕМАСа[2], автор ряда крупных сооружений в Москве.

Среди его построек в Москве известны Нефтяной институт, Дом Юстиции, Большой Краснохолмский и Малый Краснохолмский мосты. Работал в Уфе, в Ташкенте, Тбилиси, проектировал дома отдыха для Сочи. Построил несколько дач под Москвой. Принимал участие в отделке станций Московского метрополитена.[3] (станция Комсомольская)[4]

1922 — Памятник А. И. Герцену во дворе здания Московского Университета. Скульптор — Н. А. Андреев

1923 — Павильон «Шестигранник», бывш. «Механизация» на 1-й сельскохозяйственной выставке, арх. И. В. Жолтовский, В. Д. Кокорин, М. П. Парусников (Крымский вал)[4]

1935 — под руководством В. Д. Кокорина архитектором Г. Я. Мовчаном был осуществлён проект Жилого дома Военно-инженерной академии (в основе казарма Мясницкой полицейской части, 1890-е гг.) (Хитровский переулок, 2)[5]

1939 — Садовая-Черногрязская улица, 11—13. Огромный дом занимает целый квартал. Угловая башенка фиксирует пересечение Садового кольца со Старой Басманной улицей.

1945 — перестроен Главный дом усадьбы Суханово.[6]

В качестве графика выполнял эскизы почтовых марок в 19171922 гг.

Напишите отзыв о статье "Кокорин, Виктор Дмитриевич"

Примечания

  1. [www.nasledie-rus.ru/podshivka/7403.phpАнна Васильева. Строительство Казанского вокзала в гравюрах Вадима Дмитриевича Фалилеева и рисунках Никифора Яковлевича Тамонькина // Наше Наследие, № 74, 2005]
  2. Из истории советской архитектуры 1926—1932 гг.: Документы и материалы / Ред. В. Э. Хазанова. — М.: Наука, 1970. — С. 57. — 211 с.
  3. [sarist.narod.ru/tema73.htm «ОТТЕПЕЛЬ» И СОВЕТСКАЯ КУЛЬТУРА В КОНЦЕ 50-х — 60-е гг.]
  4. 1 2 [reestr.answerpro.ru/monument/?page=0&search=%EA%EE%EA%EE%F0%E8%ED&Submit=%CD%E0%E9%F2%E8 Городской реестр недвижимого культурного наследия г. Москвы]
  5. [reestr.answerpro.ru/monument/?page=0&search=%F5%E8%F2%F0%EE%E2%F1%EA%E8%E9+%EF%E5%F0.&Submit=%CD%E0%E9%F2%E8 Городской реестр недвижимого культурного наследия города Москвы]
  6. [www.roadplanet.ru/home/articles/508/ Усадьба Суханово]

Литература

  • Ист.: РГАЛИ, ф. 680, оп. 2, д. 1536. Лит.: Кокорин В. Д. Творческий отчет // Архитектура СССР. — 1935. — № 6. — С. 34—36; Бархин Б. Г., Донгузов К. А. В. Д. Кокорин. — М., 1988.
  • Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма (1830-е — 1917 годы): илл. биогр. словарь / Гос. науч.-исслед. музей архитектуры им. А.В.Щусева и др. — М.: КРАБиК, 1998. — С. 139. — 320 с. — ISBN 5-900395-17-0.

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Кокорин, Виктор Дмитриевич

Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.