Кокошкин, Фёдор Фёдорович (младший)

Фёдор Фёдорович Коко́шкин
Ф. Ф. Кокошкин. 1914.
Дата рождения:	14 июля 1871(1871-07-14)
Место рождения:	Хелм
Дата смерти:	20 января 1918(1918-01-20) (46 лет)
Место смерти:	Петроград
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Вероисповедание:	православный
Партия:	Конституционно-демократическая
Род деятельности:	депутат Государственной думы I созыва
Автограф

Фёдор Фёдорович Коко́шкин (14 июля 1871, город Холм Люблинской губернии, — 7 (20) января 1918 года, Петроград) — русский правовед, один из основоположников конституционного права России, политический деятель, один из основателей Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы). Депутат Государственной думы I созыва (1906). Государственный контролёр Временного правительства (1917).

Семья

Выходец из древнего дворянского рода, предком которого, согласно преданию, был касожский князь Редедя. Дед — известный драматург Фёдор Фёдорович Кокошкин. Его отец, Фёдор Фёдорович (в роду старшим сыновьям было принято давать имя Фёдор), надворный советник, комиссар по крестьянским делам в городе Холме Люблинской губернии, чиновник особых поручений при Министерстве народного просвещения по Греко-униатским делам (1871), умер, когда Ф. Ф. Кокошкину исполнилось два года. Мать Ольга Наумовна, урожденная Нолле, позднее была начальницей Владимирской женской гимназии.

Образование

Обучался восемь лет во Владимирской гимназии, которую окончил с золотой медалью в 1889 году. Затем блестяще окончил юридический факультет Московского университета и удостоен был диплома первой степ. (1893), представив в испытательную комиссию выпускное сочинение «„Политика“ Аристотеля». Был оставлен при университете по кафедре государственного права для подготовки к профессорскому званию. Слушал лекции в Гейдельбергском и Страсбургском университетах и в Париже. Магистр государственного права.

Учёный-юрист

В 1896 году опубликовал свою первую научную работу «К вопросу о юридической природе государства и органов государственной власти». Был помощником секретаря Московского юридического общества. С 1897 года — приват-доцент кафедры государственного права Московского университета. С 1899 года читал спецкурс о местном самоуправлении, руководил практическими занятиями студентов по государственному праву. С 1907 года читал курс лекций по истории русского государственного права, экстраординарный профессор. В 1911 году, вместе с другими либеральными преподавателями, покинул университет в знак протеста против политики министра народного просвещения Л. А. Кассо.

Также преподавал историю государственного права в Московском коммерческом институте, Народном университете им. А. Л. Шанявского, Высших женских юридических курсах.

Внёс значительный вклад в научную разработку проблем государства и права. Как учёный-юрист поставил и разработал принципиально важный вопрос о пределах государственного вмешательства в общественную и личную жизнь граждан. При этом он постоянно подчёркивал мысль, что «внутренняя, духовная сторона человеческой жизни остается недоступной для непосредственного планомерного воздействия государственной власти». Одновременно разрабатывал такие проблемы как соотношение централизации и децентрализации, автономии и федерализма, местного самоуправления.

Общественный деятель

С 1897 года — гласный Звенигородского уездного земства, с 1900 — Московского губернского земства. С 1903 года был членом Московской губернской управы, заведовал её экономическим отделом, ведавшим вопросами сельскохозяйственной и кустарной промышленности. Также исполнял обязанности помощника секретаря Московской городской думы и одновременно секретаря двух её комиссиях: организационной и по подготовке обязательных постановлений, председателем которых был С. А. Муромцев.

Политик

С 1903 года активно участвовал в политической деятельности, был одним из самых активных участников ряда полулегальных и нелегальных либеральных организаций: кружка «Беседа», «Союза земцев-конституционалистов» и «Союза освобождения». В 1904—1905 годах был одним из руководителей земской кампании, входил в состав организационного бюро земских съездов и руководил их работой. В 1905 году стал одним из основателей партии кадетов, членом её Центрального комитета. В 1906 года был избран членом I Государственной думы (от Москвы), а затем товарищем (заместителем) её секретаря, ближайший сотрудник председателя Думы С. А. Муромцева. От имени 151 депутата внёс на рассмотрение Думы проект основных положений закона о гражданском равенстве и выступил с его обоснованием. После роспуска Думы подписал Выборгское воззвание (был одним из его авторов и редактором) с призывом к пассивному сопротивлению властям, за что в 1908 году был приговорён к трём месяцам тюремного заключения. Как и другие «подписанты» этого документа, был лишён права баллотироваться в Государственную думу. Также вместе с некоторыми другими кадетскими депутатами I Думы был в 1907 исключён из состава Московского дворянского собрания.

С 1907 года — сотрудник газеты «Русские ведомости» (регулярно публиковал в ней статьи по самому широкому спектру проблем: о парламентаризме, национальном вопросе, о положении старообрядцев), журналов «Право» и «Русская мысль». Был одним из ведущих экспертов кадетской партии по вопросам государственного права и национальной политики.

Известный деятель кадетской партии князь В. А. Оболенский в своих мемуарах писал, что Ф. Ф. Кокошкин

был совершенно обаятельным человеком: живой и интересный собеседник, знаток литературы и искусства, а главное — простой, добродушный и сердечный, никогда не выставлявший своего умственного превосходства, что так обычно у его людей его калибра. Еще одна характерная его черта: болея туберкулезом, болезнь свою он переносил чрезвычайно бодро. Умел он беречь своё здоровье так, что другим это было не заметно, был всегда жизнерадостно настроен и работал значительно больше среднего здорового человека, точно торопился по возможности больше сделать в краткий отрезок жизни, отведенный ему судьбой.

Один из лидеров кадетов М. М. Винавер так характеризовал ораторское мастерство Ф. Ф. Кокошкина:

Я не помню оратора, который бы так мало утомлял слушателя и так легко и спокойно держал его в своей власти, не страстными порывами, не красотой фразы, а единственно и исключительно неустанным, ровным и постоянным накоплением мысли, — той интуитивно создаваемой гармонией между темпом мысли слушателя и темпом мысли оратора, которая прочнее всего связывает трибуну с аудиторией.

Деятельность в 1917 году

После Февральской революции 1917 года — председатель учреждённого Временным правительством 20 марта Юридического совещания (был им до июля 1917). Также был назначен сенатором первого департамента. 23 мая 1917 стал председателем Особого совещания по изготовлению проекта Положения о выборах в Учредительное собрание. Был сторонником парламентско-президентской республики, выступал против всенародного избрания её президента, считая, что это может привести к приходу к власти авторитарного лидера. Выступал за предоставление населяющим Россию народностям не территориальной, а широкой культурно-национальной автономии с одновременным осуществлением децентрализации управления и законодательства.

Во второе коалиционное Временное правительство (июль — август) вошёл как государственный контролёр, был лидером кадетской группы в этом составе правительства. Во время выступления генерала Л. Г. Корнилова сложил с себя полномочия, сочувствуя его действиям. После прихода к власти большевиков активно участвовал в подготовке к выборам в Учредительное Собрание, выступая на различных митингах и собраниях. Был избран членом Учредительного собрания. 27 ноября (10 декабря) 1917 г. прибыл из Москвы в Петроград для участия в открытии собрания, первоначально намечавшегося на 28 ноября (11 декабря). Друзья уговаривали его не ехать; по воспоминаниям А. А. Кизеветтера, он ответил им: «Я не могу не явиться туда, куда меня послали мои избиратели. Это значило бы для меня изменить делу всей моей жизни».

Арест и убийство

28 ноября (11 декабря) 1917 г. арестован большевиками по постановлению Пг. ВРК как один из лидеров «партии врагов народа» заключен в Петропавловскую крепость. В связи с заболеванием (туберкулёз) переведён в Мариинскую тюремную больницу вместе с А. И. Шингарёвым, где они были убиты в ночь с 6 на 7 января 1918.

А в половине первого пришли «они» и убили его. Пришли под предводительством солдата Басова, который брал у меня деньги, сказал, что идёт сменить караул… Часть матросов осталась на лестнице, а другие … пошли комнату Кокошкина, убили того и сейчас же ушли. Внизу швейцару сказали, что сменили караул и ушли. Растерявшиеся сиделки от страха не знали, что делать. Проснувшиеся больные подняли тревогу. Кто-то побежал вниз, сказал швейцару… Ночью все телефоны в больнице не действовали и известить никого о происшедшем из больницы не могли. Только утром, около 9 часов дали знать на квартиру Паниной

— Из воспоминаний сестры А. И. Шингарёва - Александры Ивановны Шингарёвой.

Убийцы не понесли наказания.

Память

По имени Кокошкина в 1899 году была названа платформа Кокошкино, возле которой у него было имение, от неё получили название в 1956 году дачный посёлок Кокошкино и образованное в 2005 году поселение Кокошкино.

В июле 2004 года во Владимире состоялось торжественное открытие обновлённой мемориальной доски на здании бывшей гимназии, где среди имён знаменитых выпускников появилось имя Ф. Ф. Кокошкина. Тогда же в городе состоялась научная конференция по истории либерализма на Владимирской земле, посвящённая его памяти.

Труды

• К вопросу об юридической природе государства и органов государственной власти. М., 1896.
• Об основаниях желательной организации народного представительства в России. М., 1906.
• О правах национальностей и децентрализации. М., 1906.
• Областная автономия и единство России. М., 1906.
• Об ответственном министерстве, М., 1915.
• Республика. Пг., 1917.
• Автономия и федерация. Пг., 1917.
• Учредительное собрание. Пг., 1917.
• Лекции по общему государственному праву / Под редакцией и с предисловием В. А. Томсинова. М., 2004.

Литература

• Томсинов В. А. Федор Федорович Кокошкин (1871 - 1918) // Российские правоведы XVIII-XX веков: Очерки жизни и творчества. В 2-х томах (Том 2). — М., 2007. — С. 316-363. — 672 с. — («Русское юридическое наследие»). — 1000 экз. — ISBN 978-5-8078-0145-6.

См. также

• Шингарёв, Андрей Иванович

Ссылки

• [history.machaon.ru/all/number_08/istori4e/kokoshkin_print/index.html В. В. Шелохаев. Биография Ф. Ф. Кокошкина]
• [web-local.rudn.ru/web-local/uem/ido/9/biog/kokoshkin.htm Биография]
• [www.hrono.ru/biograf/kokoshkin.html Биография]
• [ibyu.narod.ru/index.html Сайт, посвящённый Андрею Ивановичу Шингарёву.]
• [ibyu.narod.ru/kokosh.html Страница, посвящённая Кокошкину Фёдор Фёдоровичу.]

Отрывок, характеризующий Кокошкин, Фёдор Фёдорович (младший)

– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.