Кёк-Джангак
Город
|
Кёк-Джангак (кирг. Көк-Жаңгак, — город областного подчинения в Джалал-Абадской области Кыргызская Республика.
Население (2009) — 10,5 тыс. человек.
Содержание
География
Город расположен на северо-восточной части Джалал-Абадской области, на высоте 1200—1450 метров над уровнем моря. Рельеф местности горный, пересеченный. Климат отличается прохладным летом и суровой зимой. В весенние и осенние периоды выпадает большое количество осадков в виде дождей, которые часто принимают ливневый характер. Зимой выпадения снега достигает более 1 000 мм, зима затяжная, с октября по март. Температура в зимнее время падает до −30 °C, летом температура поднимается до +30 °C.
От Бишкека город удален на расстояние около 660 км, от областного центра города Джалал-Абад на расстояние — 29 км. Конечный пункт железнодорожной ветки от Андижана. С 2008 года железнодорожное сообщение не действует.
Экономика
Основу экономики города составляет добыча каменного угля, который по своему химическому составу относится к энергетическим углям марки «ДР» с теплотворной способностью 5 100 калорий.
Здесь также есть лессовидные суглинки, запасы коренных глин, кварцевый песок, доломиты.
История
Название
В царское время поселение недолго называлось селением Ивановское[rus-turk.livejournal.com/235558.html]. Современное название происходит от кыргызских слов кёк ("зелёный", "синий") и жангак ("орех"). В окрестностях города растут реликтовые леса грецкого ореха.
В составе Царской России
В 1900 году во время уборки пшеницы на земле бая Батырали Курманалиева одному из работников по имени Башир было поручено приготовить обед. Он разжёг на холме костёр и приготовил пищу. Жатва продолжалась. По мере продвижения вперёд место приготовления пищи менялось. Спустя три дня повару пришлось вернуться на старое место. Он увидел, что его костёр не потух, и с удивлением, подумал что горит земля. Башир порылся в земле и обнаружил чёрный камень. Его он показал товарищам, но никто из них не смог разгадать тайну находки. Тогда Башир пошёл в Ивановку(Октябрьское), чтобы показать свою находку русским переселенцам. Один из жителей села Павел Андреевич Карунец, который когда-то работал на шахтах Донбасса, сразу определил, что это каменный уголь. В 1910 году Карунец организовал бригаду из 10-15 человек и начал добывать уголь[ujhjlltncndf.blogspot.com/p/blog-page_2.html].
В 1912 году приехал бухарский купец Михаил Самсонович Мадацман и арендовал у бая Батырали Курманалиева участок земли, где на поверхность выходил угольный пласт. Вытеснив мелких предпринимателей, он стал хозяином месторождения.
В составе СССР
В 1931 году в поселок была достроена железная дорога из Джалал-Абада. К концу этого года все шахты Кок-Янгака были объединены в рудоуправление «Кок-Янгакуголь», которое вошло в состав треста «Средазуголь». В январе 1932 года «Кок-Янгакуголь» как самостоятельная организация получила первый государственный план, который был сразу же перевыполнен. В течение этого года было добыто 160,5 тыс. тонн угля, что на 60 тыс. тонн больше, чем все угольные копи Киргизии, вместе взятые, добыли в 1913 году. За период с 1931 по 1940 годы в посёлке построены один за другим и сданы в эксплуатацию 11 жилых кварталов с магазинами, столовыми, школами, клубами, библиотеками.
к началу 1932 года было построено помещение для работавшей в палатках начальной школы. Открывается вторая начальная школа, которая в 1934 году была преобразована в кыргызскую неполную среднюю школу. Директором этого учебного заведения назначается Калкабай Сартбаев, впоследствии профессор Кыргызского Государственного Университета. В поселке создаётся первая больница на 10 коек.
В 1934 году построена и сдана в эксплуатацию больница на 80 коек, главным врачом которой многие годы работал Ефим Наумович Полторацкий. Кок-янгакцы отзывались о нём как об умелом, неутомимом враче, душевном человеке. К 1940 году количество больничных коек увеличилось до 120. Организовано круглосуточное дежурство медсестёр на двух шахтах. Сдано в эксплуатацию двухэтажное здание яслей на 100 мест.
К началу 1935 года в посёлке построено 6 двухэтажных домов для передовиков производства. Их называли стахановскими. В этом же году открывается семилетняя школа для взрослых.
В 1937 году построена шахта «Капитальная». Это была одна из самых механизированных современных шахт Джалал-Абадской области. Была внедрена в производство электровозная откатка. С этого момента уходит в прошлое конная откатка. Вместо лошадей в шахту спустились мощные электрические поезда.
Во второй половине 1937 года и в течение следующего года были развёрнуты широкие разведочные работы по изысканию промышленных запасов угля на северном участке кок-янгакского месторождения, расположенного между долинами Курган-Таш и Уч-Малай. Разведочные работы были завершены в кратчайшие сроки.
В 1938 году завершилось строительство первой в городе средней школы-десятилетка, учителем и потом директором который был Ирмагомет Альжанов. Позднее он возглавлял городской отдел народного образования. В этом же году построен клуб, открыта библиотека. Шахтёры выстроили парк, в котором, в летнее время, работал кинотеатр.
В 1939 году было принято решение о строительстве на этом участке шахты № 40 и штольни. И в этом же году было организовано Кок-Янгакское шахтостроительное управление с подчинением тресту «Средазшахтострой».
С 1942 года в Кок-Янгаке выходит городская газета «Путь горняка» на 4-х полосах малого формата, разовым тиражом в 1 300 экземпляров. Первыми журналистами Кок-Янгака были супруги Евгений Эммануилович Кабо и Августа Николаевна Кабо(Медведева)[genealogy.elena.id.au/Kabo5.htm], М. Н. Вишнякова, Н. С. Кирасирова.
В 1943 году Указом Президиума Верховного Совета Киргизской ССР Кок-Янгак из рабочего посёлка был преобразован в город.
В годы Великой Отечественной более 250 кок-янгакцев сложили свои головы, защищая Родину.
В 1952 году был сдан в эксплуатацию Дворец культуры со зрительным залом на 500 мест. Во Дворце работала библиотека, бильярдная. Открылась городская музыкальная школа.
В 1955 году добыча топлива по сравнению с 1932 годом увеличилась более чем в три раза, а против 1913 года — более чем в 600 раз.
В 1956 году в городе построено здание бытового комбината «Красный шахтёр». Здесь работали швейный и сапожный цеха, фотосалон, парикмахерские. В городе было организовано производство прохладительных напитков, работали четыре бани, был сооружён и заасфальтирован новый колхозный рынок, заасфальтирована часть центральных улиц и тротуаров.
К 1957 году на шахтах работало 80 транспортёров, более 10 электровозов с полу тысячным вагонным парком. Все подземные пункты шахт были механизированы. Был открыт ночной профилакторий для шахтёров, где горняки, без отрыва от производства, поправляли своё здоровье. В районе 23 квартала продолжилось строительство новых жилых домов, кинотеатра.
К 1958 году добыча угля производится на трёх шахтах: «Капитальная», № 40 и № 10-11. В городе выпускается на 73 млн рублей валовой продукции в год, из них 64 млн рублей дают шахты. В городе было построено общественно-жилого фонда около 50 000 квадратных метров. Появилось более 3 000 индивидуальных домов, построенных горняками с помощью государства с оплатой стоимости в рассрочку на 10 лет. Таким образом, вместо двух десятков кибиток в 1917 году в городе выросли 24 жилых квартала с водопроводом и электрическим освещением. Построен сквер имени 40-летия Октября. Если раньше за необходимыми продуктами и вещами горняки ездили в Джалал-Абад, то в 1958 году в городе уже работало 24 промтоварных и продовольственных магазина. В 1928 году в поселке было создано пригородное хозяйство. Оно имело 30 гектаров земли, 5 коров, 6 лошадей. К 1958 году это уже многоотраслевой совхоз с общей площадью 4 000 гектаров земли. В совхозе трудилось 280 рабочих и специалистов сельского хозяйства. Имелось более 400 голов крупного рогатого скота, 350 свиней, 2 000 овец. Пчеловоды совхоза обслуживали 1 500 пчелосемей.
В 1960-е года завершено строительство новой крупной шахты № 45-46 в районе Сары-Булака, дооборудован городской стадион, устроен сквер, парк отдыха, построен плавательный бассейн. Создан Дом пионеров. Заасфальтированы все внутригородские дороги. Построена автопутевая дорога Кок-Янгак — село Октябрьское — Джалал-Абад.
В составе Кыргызской Республики
Город имеет хорошо сформированную в СССР инфраструктуру. Учреждения Кок-Джангак работают в области образования, здравоохранения и культуры. Население Кок-Джангака выращивает овощные, зерновые, бахчевые, масленичные и фруктовые культуры. Сельскохозяйственные угодья составляют 370 га, которые включают в себя пастбища, пашни, многолетние насаждения и сенокосы. Промышленные предприятия Кок-Джангак представлены угледобывающей, машиностроительной и металлообрабатывающей и химической отраслью. Они находятся в государственной и частной собственности. Действуют банки и кредитные компании. Учреждения по развитию предпринимательства включают в себя городское отделение центра занятости населения, городской Совет по защите предпринимательства, городской, экономический совет по привлечению инвестиций, рабочую группу по привлечению грантов. Розничной торговле оказывается значительная поддержка. В городе действует скотский рынок, центральный рынок и пять минирынков.
На построенных в СССР шахтах добыча угля ведется в основном ручным способом, для местных нужд, добыча резко упала по сравнению с СССР.
Население
Территориально город делится на микрорайоны:
- Центр
- Эски Кок-Жангак
- Колмо
- Спутник
- Черемушки
- Зона
- 23 квартал
- 40 квартал
Численность населения города Кок-Жангак на 2004 год составляет 10 341 человек или 1,2 % областного населения. Численность работающих составляют 1 630 человек. В городе живут представители около 30 этнических групп. На 2009 год в городе проживали: кыргызов — 8 400, узбеков — 640, русских — 540, татар — 210, казахов — 140, других национальностей — 411.
Напишите отзыв о статье "Кёк-Джангак"
Ссылки
- [www.citykr.kg/kokjangak.php На сайте Ассоциации городов Киргизской Республики ]
- [ujhjlltncndf.blogspot.com/p/blog-page_2.html Кок-Янгак — город моего детства. Как это было]
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Кёк-Джангак
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
