Колдовская мазь

Колдовская мазь (нем. Hexensalbe, англ. Flying ointment) — в Средневековье, а также в начальный период Нового времени, во времена ведовских процессов так называлось желе- или кремообразное вещество, натеревшись которым ведьма, предположительно, могла подниматься в воздух и летать - в частности, посещать шабаш ведьм.

Античное время

В античных источниках не содержится какого-либо упоминания о мази, могущей придать человеку способность летать. В то же время, известно по меньшей мере два упоминания о некоем веществе, способном стать предтечей средневековых колдовских мазей. Так, у Гомера в Илиаде (глава II, XIV) рассказывается о том, как богиня Гера смазывает себя амброзией, чтобы вознестись к своему супругу Зевсу на гору Ида. Гомер удивляется тому, как богиня «через высший утёс и ни разу не коснувшись земли» взлетела, с необыкновенной быстротой. Второе сообщение о веществе подобного же действия принадлежит римскому писателю Апулею. В своём романе Метаморфозы он описывает поведение фессалийской ведьмы Памфилы, которая раздевалась догола и смазывала всё своё тело с головы до ног кистью, которую макала в плошку со специальной мазью. После этого ведьма мгновенно превращалась в филина.

Средневековье

Еврейский учёный-каббалист XIV века Абрахам Вормсский сообщает в своём сочинении «Книга иудея Абрахама Вормсского об истинной практике в божественной магии» об одной мази, которую, по его словам, автор сам испробовал, а также в трезвом состоянии наблюдал её действие на некую молодую женщину. Использовав это средство, Абрахам полетел в такое место, в какое желал всем сердцем попасть, даже не выразив словами своего желания. Хотя книга Абрахама Вормсского не содержит рецептуры этого зелья, а также не называет молодую женщину, употребившую его, колдуньей, доказателен тот факт, что уже в XIII—XIV столетиях в Европе была распространена вера в действенную колдовскую мазь.

Первым врачом и алхимиком позднего Средневековья, оставившим дошедший до нашего времени рецепт колдовской мази, был немец Иоганн Хартлиб (ок. 1400—1468), советник и придворный врач баварского герцога Альбрехта III. Приблизительно в 1440 году Хартлиб пишет одно из первых немецких гомеопатических сочинений и в 1456 году — магическую книгу «Книга всех запрещённых искусств» (Das Buch aller verboten Kunst, ungelaubens und der zaubrey). Рецепт колдовской мази там приводится такой:

Для таких полётов используют мужчины и женщины (кобольды, ведьмы) специальную мазь под названием «unguentum pharelis». Её приготовляют из семи трав, каждую собирая в отдельный специальный для этой травы день. В воскресенье рвут цикорий, в понедельник — лунник, во вторник — вербену, в среду — пролесник, в четверг — молодило, в пятницу — венерин волос. Затем сотворить мазь из семи трав, замешанных на птичьей крови и жире животных, — каких, я не пишу, так как это чистая некромантия и строжайше запрещено. Достаточно затем смазать скамью или стул — и улететь вместе с ним.

Якоб Шпренгер и Генрих Крамер (Инститорис) во 2-й части своей книги Молот ведьм сообщают, что ведьмы могут летать при помощи специальной мази, которую они готовят из частей тела мёртвых детей. Во время ведения процессов против ведьм в XVI—XVII веках не было выявлено конкретных рецептов «зелья». Обвиняемые в колдовстве в своих показаниях указывали, что не изготовляли колдовскую мазь сами, а получали её от дьявола. Все сохранившиеся рецепты составлены были либо врачами, либо алхимиками Нового времени и в значительной степени по своему составу совпадали с употреблявшимися в те времена лекарствами.

Новое время

В более позднюю историческую эпоху о создании колдовской мази сообщает итальянский учёный Джамбаттиста делла Порта (1538—1615) в своей книге Magiae naturalis sive de miraculis rerum naturalium (1558). Он пишет о колдовском полёте, совершённом при помощи специальной мази. Приводимый рецепт указвает на составляющие её алкалоиды, с добавлением некоторых других веществ (например, крови летучих мышей). Предпринятые попытки в середине ХХ века создать подобное вещество увенчались успехом, при этом оно действительно обладало сильным галлюциногенным действием.

Иоганн Вейхард, барон фон Вальвазор в своём сочинении Слава герцогства Крайна (Ehre des Herzogtums Krain), вышедшем в 1689 году, пишет об одной мази, при использовании которой ведьмы устраивают шумные танцы, пиры, пьянство, пение и т. п., после утверждая, что они также летали по воздуху. Приводимый при этом рецепт также указывает на применение весьма ядовитых и дурманящих растений.

В литературе

Описание волшебного действия колдовской мази оставил в романе «Мастер и Маргарита» М. А. Булгаков:

Справившись с собою, Маргарита открыла её <коробочку> и увидела в коробочке жирный желтоватый крем. Ей показалось, что он пахнет болотной тиной. Кончиком пальца Маргарита выложила небольшой мазочек крема на ладонь, причём сильнее запахло болотными травами и лесом, и затем ладонью начала втирать крем в лоб и щёки. Крем легко мазался и, как показалось Маргарите, тут же испарялся. Сделав несколько втираний, Маргарита глянула в зеркало...

На тридцатилетнюю Маргариту из зеркала глядела от природы кудрявая черноволосая женщина лет двадцати, безудержно хохочущая, скалящая зубы. Нахохотавшись, Маргарита выскочила из халата одним прыжком и широко зачерпнула лёгкий жирный крем и сильными мазками начала втирать его в кожу тела. Оно сейчас же порозовело и загорелось. Затем мгновенно, как будто из мозга выхватили иголку, утих висок, нывший весь вечер после свидания в Александровском саду, мускулы рук и ног окрепли, а затем тело Маргариты потеряло вес.

Она подпрыгнула и повисла в воздухе невысоко над ковром. Потом её медленно потянуло вниз, и она опустилась… Втирания изменили её не только внешне. Теперь в ней во всей, в каждой частице тела, вскипала радость, которую она ощутила, как пузырьки, колющие всё её тело.

Писатель здесь приводит также все симптомы, свидетельствующие о наркотическом, обезболивающем действии колдовской мази, создающем чувство эйфории. Кстати, у Булгакова мазь к Маргарите также попадает непосредственно от дьявола. Практикующий врач, Булгаков, несомненно, был профессионально знаком с физиологическим и психотропным воздействием подобных препаратов на человека.

Источники

• Johannes Hartlieb: Das Buch der verbotenen Künste: Aberglauben und Zauberei des Mittelalters, aus dem Mittelhochdeutschen übersetzt, kommentiert und mit einem Glossar versehen von Falk Eisermann und Eckhard Graf. Erweiterte Neuausgabe. München 1989. ISBN 3-424-01424-9
• Giambattista della Porta: Magiae naturalis sive de miraculis rerum naturalium, Neapel 1558
• Johann Weichard Valvasor: Die Ehre des Herzogthums Krain. Laibach-Nürnberg 1689

Литература

• Patrizia F. Ochsner: Hexensalben und Nachtschattengewächse. Nachtschatten-Verl., Solothurn 2003. ISBN 3-907080-86-6
• Franz-Josef Kuhlen: Zwischen 'Strafe Gottes' und 'göttlichem Werk'. Historisches zum Thema Schmerz und Schmerztherapie. in: Pharmazie in unserer Zeit Jg. 31 (2002). S. 13-22
• Wilfried Weutenfeld: Die Rauschdrogen der Hexen und ihre Wirkungen. Bohmeier, Lübeck 2001. ISBN 3-89094-306-3
• Christian Rätsch / Claudia Müller-Ebeling / Wolf Dieter Storl: Hexenmedizin — die Wiederentdeckung einer verbotenen Heilkunst — schamanische Traditionen in Europa. AT-Verl., Aarau/Schweiz 1998. ISBN 3-85502-601-7
• Christian Rätsch: Hexensalbe. In: Enzyklopädie der psychoaktiven Pflanzen. Aarau 1998. Wiss. Verl.-Ges., Stuttgart 1998. ISBN 3-8047-1599-0
• Rudolf Schmitz: Usus und Abusus von Schmerz-, Schlaf- und Betäubungsmittel im Mittelalter. In: Rudolf Schmitz / Franz-Josef Kuhlen: Geschichte der Pharmazie. Bd 1. Eschborn/Ts. 1998. S. 409—416. ISBN 3-7741-0706-8
• Herman de Vries: Über die sogenannten Hexensalben. In: Integration, Zeitschrift für geistbewegende Pflanzen und Kultur. Heft 1, 1991, S. 31-42. ISSN 0939-4958 (mit einem ausführlichen Literaturverzeichnis)
• Christian Rätsch: Das Hexensalbenrezept des Johannes Hartlieb. In: Johannes Hartlieb: Das Buch der verbotenen Künste München 1989. S. 257—268 (s. Quellen)
• Rudolf Schmitz / Franz-Josef Kuhlen: Schmerz- und Betäubungsmittel vor 1600. Ein fast unbekanntes Kapitel der Arzneimittelgeschichte. In: Pharmazie in unserer Zeit Jg. 18 (1989), S. 10-19
• Heinrich L. Werneck / Franz Speta: Das Kräuterbuch des Johannes Hartlieb. Graz 1980
• Franz-Josef Kuhlen: Von Hexen und Drogenträumen. Arzneimittelmißbrauch in Mittelalter und früher Neuzeit. In: Deutsche Apotheker Zeitung Jg. 124 (1984). S. 2195—2202
• Franz-Josef Kuhlen: Zur Geschichte der Schmerz-, Schlaf-, und Betäubungsmittel in Mittelalter und früher Neuzeit. (Diss.) Quellen und Studien zur Geschichte der Pharmazie, 19. Stuttgart 1983. ISBN 3-7692-0634-7
• Erwin Richter: Der nacherlebte Hexensabbat — Zu Will-Erich Peuckerts Selbstversuch mit Hexensalben. In: Forschungsfragen unserer Zeit, Jg. 7 (1960), Lief. 3, S. 97 — 100
• H. Fühner: Solanazeen als Berauschungsmittel — Eine historisch-ethnologische Studie. In: Naunyn-Schmiedebergs Archiv für experimentelle Pathologie und Pharmakologie, Bd. 111 (1925), S. 281—294

Отрывок, характеризующий Колдовская мазь

– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?