Колдуэлл, Роберт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Роберт Колдуэлл
Robert Caldwell
Дата рождения:

7 мая 1814(1814-05-07)

Место рождения:

Клейди, графство Лондондерри, Великобритания

Дата смерти:

28 августа 1891(1891-08-28) (77 лет)

Место смерти:

Кодаиканал, Южная Индия

Страна:

Великобритания Великобритания

Научная сфера:

лингвистика, востоковедение

Альма-матер:

Университет Глазго

Ро́берт Ко́лдуэлл (англ. Robert Caldwell; 7 мая 1814, Клейди[en], Ольстер — 28 августа 1891, Кодаиканал[en], Южная Индия) — шотландский лингвист-ориенталист и конгрегационалистский миссионер в Южной Индии, евангельский епископ города Тирунелвели, автор трудов в области индологии, дравидологии, сравнительно-исторического языкознания[1][2].





Биография

Роберт Колдуэлл родился в маленьком городке Клейди[en] в Ольстере, в семье бедных родителей — пресвитериан шотландского происхождения. Учился в Университете Глазго. По заданиюЛондонского миссионерского общества в 1837 году в качестве миссионера был направлен в Мадрас, куда прибыл 8 января 1838 года[1][3]. В 1838—1841 гг. изучал в Мадрасе тамильский язык[2].

С 1841 по 1891 гг. Колдуэлл вёл миссионерскую деятельность в районе Тирунелвели на юге Мадрасского президентства, а жил в основном в местечке Идеянгуди[en] — в 40 милях к юго-востоку от Тирунелвели[2]. В 1844 году женился на Элизе Молт (англ. Eliza Mault), которая также занялась миссионерской работой, особенно среди говоривших по-тамильски женщин. У супругов было 7 детей[1]. 11 марта 1877 года Роберт Колдуэлл был рукоположен в качестве одного из двух евангельских епископов Тирунелвели[4].

Свою миссионерскую работу Колдуэлл вёл в основном среди индийцев-христиан, принадлежащих к касте шанаров (с 1921 г. стали называться надарами[en][5]). Он приложил огромные усилия, добиваясь повышения уровня образования и благосостояния шанаров, развитию в их среде навыков самоуправления, а также наведению мостов между высшими и низшими кастами в районе Тирунелвели. Большое значение имела также его борьба против «теории» превосходства ариев над дравидами[3].

Живя в Южной Индии, Колдуэлл изучал языки и культуру Индии. Он овладел большим числом языков, включая малаялам, каннада, телугу, санскрит, хиндустани и др.; владел также немецким. Перевёл на тамильский язык Библию. Имел учёные степени доктора литературы и доктора богословия[1][2].

Умер в Кодаиканале 28 августа 1891 года[1].

Научная деятельность

Колдуэлл — автор «Сравнительной грамматики дравидийской, или южноиндийской, семьи языков» (1856), в которой он заложил основы сравнительной дравидологии, впервые чётко сформулировал положение о родстве дравидийских языков и показал их генетическую обособленность от индоарийских языков, предложил первую классификацию дравидийских языков. Он ввёл и сам термин «дравидийские языки», образовав его от санскритского слова drāviḍa. Это слово встречалось и ранее — ещё в трактате «Тантраварттика» (Tantravārttika) индийского философа Кумарилы Бхатты, но использовалось в несколько отличном значении[6].

В своей «Сравнительной грамматике» Колдуэлл дал изложение истории развития дравидийских языков, подробно рассмотрел их фонетику, морфологию, словообразование и лексический фонд, привёл немало сведений об антропологии и культуре дравидийских народов. Оперируя данными 11 известных ему дравидийских языков (в издании 1875 года Колдуэлл добавил к ним кодагу, который в первом издании «Сравнительной грамматики» он рассматривал как диалект каннада), учёный предложил первую внутреннюю классификацию дравидийских языков. Она, впрочем, заметно отличалась от современных классификаций, поскольку строилась преимущественно на фактах типологического характера; в результате Колдуэлл выделил в составе дравидийских языков подгруппы «дравида» (тамильский, малаялам, тода и гонди[7]) и «андхра» (каннада, кодагу, кота, тулу, телугу и куи[8]), а также стоящие особняком дравидийские языки Северной Индии (курух и малто[9]). Язык брауи Колдуэлл в число дравидийских языков не включил (он считал брауи индоарийским языком, родственным панджаби и синдхи, хотя и отмечал в нём наличие значительного дравидийского компонента, который возводил к доарийскому субстрату[10]; убедительно доказал принадлежность брауи к дравидийской семье лишь Э. Трумп[en] в 1880 г.[11])[12].

Рассматривая внешние связи дравидийских языков, Колдуэлл выдвинул гипотезу о вхождении их в круг «скифских языков» (предположение о существовании данной семьи языков было выдвинуто Р. Раском и опубликовано в 1834 г.; в данную семью был включён широкий круг языков Евразии, причём в первую очередь речь шла об урало-алтайских языках, хотя сам Раск причислял к ним также баскский, чукотско-камчатские и эскимосский[13]). Эта мысль красной нитью проходит через всю «Сравнительную грамматику», и Колдуэлл приводит в ней многочисленные примеры, подтверждающие, по его мнению, лексические и грамматические схождения дравидийских языков с другими «скифскими языками» — особенно с финно-угорскими[14][15].

Колдуэллу принадлежит также гипотеза о родстве дравидийских языков и эламского языка[16], нашедшая в конце XX — начале XXI вв. значительное число сторонников[17]. При этом Колдуэлл не считал эламский язык (известный ему по материалам текста Бехистунской надписи) дравидийским, но со всей определённостью относил его к общности «скифских языков»[18], и в этом плане предвосхищал позднейшее представление о восточно-ностратических языках[19].

В своём труде Колдуэлл выявил ряд звуковых соответствий между дравидийскими языками и, в частности, сформулировал так называемый закон взаимопревращения глухих и звонких шумных согласных. Отличное знание многих языков (как современных, так и древних), энциклопедические познания и тонкое языковое чутьё позволили ему сделать также много тонких наблюдений частного характера, сохраняющих значимость и теперь[20].

Оценивая значение книги Колдуэлла для дравидологии середины XIX века, М. С. Андронов отмечал, что «она явилась откровением, сравнимым по своему значению разве что с трудами основоположников сравнительно-исторического языкознания в области индоевропеистики»[15].

Память

Отмечая вклад Роберта Колдуэлла в дравидологию, правительство штата Тамилнад в 1968 году установило его статую на набережной Марина-Бич[en] в Ченнаи[3]. В начале 2010 года правительство Тамилнада приняло решение о превращении дома в Идеянгуди, где жил Колдуэлл, в мемориал Роберта Колдуэлла. 7 мая того же года была выпущена в обращение почтовая марка Индии, посвящённая вкладу Роберта Колдуэлла в развитие тамильского языка и культуры[21][22].

Публикации

  • Caldwell R.  [gretil.sub.uni-goettingen.de/gretil_elib/Cdw856__Caldwell_ComparativeGrammarDravidian.pdf A comparative grammar of the Drâvidian, or, South-Indian family of languages]. — London: Harrison, 1856. — viii + 528 p.
  • [archive.org/details/acomparativegra02caldgoog Second Edition]. — London: Trübner & Co., 1875. — xlii + 608 p.  Reprinted by Asian Educational Services, 1998. — ISBN 81-206-0117-3.
  • Caldwell R.  [archive.org/details/lecturesontinnev00calduoft Lectures on the Tinnevelly missions, descriptive of the field, the work, and the results: with an introductory lecture on the progress of Christianity in India]. — London: Bell & Daldy, 1857. — 134 p.

Напишите отзыв о статье "Колдуэлл, Роберт"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 [www.newulsterbiography.co.uk/index.php/home/viewPerson/197 Robert Caldwell (1814—1891): Missionary, Orientalist, Linguist]. Dictionary of Ulster Biography. Проверено 28 декабря 2014.
  2. 1 2 3 4 Андронов, 1982, с. 146.
  3. 1 2 3 Anand Kumar Raju.  [www.thehindu.com/todays-paper/tp-features/tp-bookreview/article2267181.ece Pioneering champion of the downtrodden] // The Hindu, 2007, November 6.
  4. [csitirunelveli.org/profile/history/missionaries/ Missionaries]. Church of South India. Tirunelveli Diocese. Проверено 28 декабря 2014.
  5. Fox R. G.  [www.jstor.org/discover/10.2307/178151?sid=21105568864903&uid=2&uid=4&uid=3738936 Avatars of Indian Research] // Comparative Studies in Society and History, 1970, 12 (1). — P. 59—72. — DOI:10.1017/s0010417500005624.
  6. Андронов, 1982, с. 140, 146.
  7. Caldwell, 1856, p. 4—9, 15—21.
  8. Caldwell, 1856, p. 5—9, 12—17.
  9. Caldwell, 1856, p. 11, 21—22.
  10. Caldwell, 1856, p. 11, 23—25.
  11. Trumpp E.  Grammatische Untersuchungen über die Sprache der Brāhūīs // Sitzungsberichte der philosophisch-philologischen und historischen classe der königlich bayrischen Akademie der Wissenschaft zu München, 1880, Suppl. Heft 6. — S. 1—126.
  12. Андронов, 1982, с. 146—155.
  13. Ruhlen M.  A Guide to the World's Languages. Vol. 1: Classification. — Stanford: Stanford University Press, 1991. — xxv + 463 p. — ISBN 978-0-8047-1894-3. — P. 128.
  14. Caldwell, 1856, p. 42—43.
  15. 1 2 Андронов, 1982, с. 154.
  16. Vavroušek P.  Elamština // Jazyky starého Orientu. — Praha: Univerzita Karlova v Praze, 2010. — 276 s. — ISBN 978-80-7308-312-0. — S. 125.
  17. Дьяконов И. М.  [tapemark.narod.ru/les/591b.html Эламский язык] // Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с. — ISBN 5-85270-031-2. — С. 591.
  18. Caldwell, 1856, p. 43.
  19. Дыбо В. А., Терентьев В. А.  [tapemark.narod.ru/les/338b.html Ностратические языки] // Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с. — ISBN 5-85270-031-2. — С. 338—339.
  20. Андронов М. С.  Дравидийские языки // Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. Задачи и перспективы / Отв. ред. Н. З. Гаджиева. — М.: Наука, 1982. — 343 с. — С. 186—202.
  21. [www.thehindu.com/todays-paper/tp-national/tp-tamilnadu/article716555.ece Minister visits Bishop Caldwell's house] // The Hindu, 2010, February 24.
  22. [www.stampsofindia.com/lists/brochures/2010brochure2123.jpg Robert Caldwell. 2010]. Stamps of India. Проверено 5 января 2015.

Литература

  • Андронов М. С.  Из истории классификации дравидийских языков // Теоретические основы классификации языков мира. Проблемы родства / Отв. ред. Б. А. Серебренников. — М.: Наука, 1982. — 312 с.

Отрывок, характеризующий Колдуэлл, Роберт



Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
После отъезда Марьи Дмитриевны, к Ростовым приехала модистка от мадам Шальме, и Наташа, затворив дверь в соседней с гостиной комнате, очень довольная развлечением, занялась примериваньем новых платьев. В то время как она, надев сметанный на живую нитку еще без рукавов лиф и загибая голову, гляделась в зеркало, как сидит спинка, она услыхала в гостиной оживленные звуки голоса отца и другого, женского голоса, который заставил ее покраснеть. Это был голос Элен. Не успела Наташа снять примериваемый лиф, как дверь отворилась и в комнату вошла графиня Безухая, сияющая добродушной и ласковой улыбкой, в темнолиловом, с высоким воротом, бархатном платье.
– Ah, ma delicieuse! [О, моя прелестная!] – сказала она красневшей Наташе. – Charmante! [Очаровательна!] Нет, это ни на что не похоже, мой милый граф, – сказала она вошедшему за ней Илье Андреичу. – Как жить в Москве и никуда не ездить? Нет, я от вас не отстану! Нынче вечером у меня m lle Georges декламирует и соберутся кое кто; и если вы не привезете своих красавиц, которые лучше m lle Georges, то я вас знать не хочу. Мужа нет, он уехал в Тверь, а то бы я его за вами прислала. Непременно приезжайте, непременно, в девятом часу. – Она кивнула головой знакомой модистке, почтительно присевшей ей, и села на кресло подле зеркала, живописно раскинув складки своего бархатного платья. Она не переставала добродушно и весело болтать, беспрестанно восхищаясь красотой Наташи. Она рассмотрела ее платья и похвалила их, похвалилась и своим новым платьем en gaz metallique, [из газа цвета металла,] которое она получила из Парижа и советовала Наташе сделать такое же.
– Впрочем, вам все идет, моя прелестная, – говорила она.
С лица Наташи не сходила улыбка удовольствия. Она чувствовала себя счастливой и расцветающей под похвалами этой милой графини Безуховой, казавшейся ей прежде такой неприступной и важной дамой, и бывшей теперь такой доброй с нею. Наташе стало весело и она чувствовала себя почти влюбленной в эту такую красивую и такую добродушную женщину. Элен с своей стороны искренно восхищалась Наташей и желала повеселить ее. Анатоль просил ее свести его с Наташей, и для этого она приехала к Ростовым. Мысль свести брата с Наташей забавляла ее.
Несмотря на то, что прежде у нее была досада на Наташу за то, что она в Петербурге отбила у нее Бориса, она теперь и не думала об этом, и всей душой, по своему, желала добра Наташе. Уезжая от Ростовых, она отозвала в сторону свою protegee.
– Вчера брат обедал у меня – мы помирали со смеху – ничего не ест и вздыхает по вас, моя прелесть. Il est fou, mais fou amoureux de vous, ma chere. [Он сходит с ума, но сходит с ума от любви к вам, моя милая.]