Колиивщина

Колиивщина
Дата	май − июнь 1768
Место	Правобережная Украина
Итог	подавление восстания
Противники
Барская конфедерация Российская империя Российская империя Гайдамаки
Командующие
Юзеф Пулавский Максим Железняк Иван Гонта
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Колии́вщина (укр. Колії́вщина) — восстание православного крестьянского и казацкого населения на Правобережной Украине в 1768 году против крепостнического, экономического, политического, религиозного и национального гнёта в Речи Посполитой, спровоцированное несправедливой экономической, социальной, национальной и религиозной политикой элиты Речи Посполитой.

Восстание было жестоко подавлено c многочисленными жертвами среди мирного населения, в том числе поляков, старообрядцев, евреев и других меньшинств, и фактически послужило началом развала Речи Посполитой.

Название

Название восстания, вероятно, происходит от слова «колий» или «колей» (укр. колій, от старорус. слова «колоть», «закалывать») — специалист по забою свиней.

Некоторые историки выводят название от иностранных слов и конструкций. Например, польские предполагают происхождение названия не от малоизвестного в польском языке украинского диалектного слова «колій», а от фонетически близкого польского «kolej», в одном из своих значений «очередь», объясняя это тем, что надворные казаки, присоединившиеся к восстанию, обязаны были нести свою службу «по очереди» — «по ко́лії» — «po kólej, koléjno».

По мнению других источников это название имеет тот же корень, что и слово «колоть», и связано с тем, что крестьянские повстанцы обычно вооружались кольями (часто, с насаженным на них колюще-режущим оружием — рогатинами, косами и т. п.).

Зарождение и причины восстания

Непосредственным поводом к восстанию против поляков, разразившемуся в 1768 г. в правобережной Украине, послужили жестокие религиозные притеснения, практиковавшиеся польскими панами над украинскими крестьянами с целью понудить перейти их в унию. Притеснения достигли высшей степени, когда после воцарения Станислава Августа Понятовского Россия и Пруссия попытались использовать «вопрос о диссидентах» для утверждения своего влияния в Польше и польский сейм под давлением командующего русским корпусом в Польше и полномочного посла России князя Репнина был вынужден провозгласить равноправие православных и протестантов с католиками, включая право занимать государственные должности. Это вызвало возмущение польской шляхты, у которой патриотические мотивы (протест против вмешательства во внутренние дела Польши) соединились с религиозным фанатизмом. Результатом было создание шляхтой в крепости Бар в Подолье так называемой Барской конфедерации, самые разнообразные отряды которой рассыпались по Украине, совершая страшные зверства над православными. Подобные расправы, массовые казни униатских священников ввиду невозможности поймать немногочисленных православных священников, разорения храмов и монастырей, не говоря уже об издевательствах над украинцами, стали во время мятежа Барской конфедерации массовым явлением. В результате население не выдержало подобных жестокостей. Ответом стало народное гайдамацкое восстание.

Ход восстания

Восстание началось в мае (апреле) 1768 года в районе Мотронинского монастыря (южная часть Киевского воеводства), где собрался отряд недовольных крестьян под руководством запорожского казака Максима Железняка.

Следует отметить, что восстание носило довольно системный характер. Так, после занятия Умани 10 июня 1768 года на состоявшейся раде Железняк был выбран гетманом провозглашённой повстанцами Правобережной Гетманщины в составе Российской империи, а командир отряда надворных казаков польского магната Франциска Салезия Потоцкого, перешедших на сторону гайдамаков, Иван Гонта стал уманским полковником.

Будучи гетманом, Железняк посылал в различные регионы отряды, возглавляемые «полковниками» или «сотниками». Среди командиров таких отрядов известны Семён Неживой, Семён Шило, Никита Швачка, И. Бондаренко, А. Журба, и др.

География восстания отличалась большой зоной охвата. Так, успешно действовали отряды, которые М. Железняк отправил из Корсуня и Богуслава на Полесье, Швачка и Журба действовали на Белоцерковщине, сотник Шило действовал на Черкащине и в районе Балты.

9 июня Неживой занял Канев, 15 июня Швачка захватил Ржищев, 1 июля Бондаренко взял Брусилов (теперь райцентр в Житомирской области).

Крестьянско-казацкие отряды появились также во многих других районах Правобережной Украины. Восстание охватило Киевщину, Брацлавщину, Подолье, Волынь и докатилось до Галиции. Главной силой восстания были местные крестьяне, в движении также участвовали отдельные отряды запорожских казаков, ремесленники, беглые крестьяне и солдаты из России. Восставшие надеялись на помощь российского правительства, заинтересованного в ослаблении власти в Польше и в воссоединении Правобережной Украины с Россией.

Уманская резня

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В городе Умань укрывалось свыше десяти тысяч поляков и евреев. Узнав о приближении к нему гайдамаков, перешедший на сторону конфедератов польский губернатор Умани выслал против гайдамаков надворных казаков Франциска Салезия Потоцкого под командованием Ивана Гонты (сам Потоцкий был противником конфедератов, поэтому его в городе не было). Но Гонта вместе со своим отрядом перешёл на сторону гайдамаков.

Краткое описание Уманской резни: от рук гайдамаков погибло свыше 10 тысяч «официальных врагов» (евреев, поляков, униатов), и вдобавок «случайно» истреблено свыше 2 тысяч православных, заподозренных в симпатиях или укрывательстве вышеозначенных категорий «врагов».

В конечном итоге, проявленная в ходе Уманской резни жестокость негативно сказалась и на самих её участниках, вызвав у них моральные страдания, а попавшие в их распоряжение деньги привели к массовым запоям. Поэтому Т. Г. Шевченко со слов деда и односельчан писал о полугодовой продолжительности восстания (в длительность восстания историки часто включают время тайных перемещений из окрестностей Мотрониного монастыря сподвижников Железняка с дукатами во все охваченные мятежом Барской конфедерации местности Украины), хотя оно продолжалось 10−14 дней. После известий о выступлении в поход запорожцев, среди которых было много старообрядцев, боялись, что они отомстят за убитых, поэтому отряды^[чьи?] немедленно разошлись по домам.

В то же время, другие гайдамацкие отряды убивали поляков, греко-католических попов и евреев в Подолье и на Волыни — в Фастове, Животове, Тульчине и других местах. Конфедераты оставили мирное население без защиты. Гайдамаки вешали на одном дереве вместе шляхтича, ксёндза и еврея и делали надпись: «Поляк, жид и собака — віра однака».

Ранее конфедераты тоже часто вешали православного священника, еврея и собаку на одном дереве и помещали подобную же надпись. Подобные же, пусть и одиночные, эксцессы синхронных казней православных, евреев и собак, охоты на православный клир, другие убийства и издевательства проявлялись и до Барской конфедерации униатской партией, которая во время восстания Барской конфедерации действовала против неё, и надворными казаками-греко-католиками, поэтому колии не слишком различали конфедератов, королевских жолнеров и греко-католиков.

Взятие Юзефграда и Балты

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Часть барских конфедератов укрылась в Юзефграде. После взятия Умани гетман Максим Железняк направил на польско-турецкую границу (точнее, на границу с Ханской Украиной) к Балте в Палиево Озеро на Кодыме (так население называло Юзефград) отряд сотника Василия [Семена] Шило. В отряде насчитывалось до 200 человек и 4 пушки [гайдамаки действовали малыми мобильными отрядами]. По имевшимся у повстанцев данным, в Юзефграде было сосредоточено до 500 барских конфедератов, выступавших за сохранение в Польше старых реакционных порядков бесправия диссидентов. Они ожидали к себе на помощь крымских татар.

Гайдамаки, пополнившись за счёт местных жителей, 16−18 июня 1768 г. атаковали Юзефград и выбили конфедератов из местечка. Отходящие в панике конфедераты перешли через мост Кодыму и укрылись в турецкой Балте. Шило потребовал у турецкого коменданта Якуба-аги выдачи конфедератов, но получил отказ. Опасаясь нападения гайдамаков, Якуб-ага приказал гарнизону Балты приготовиться к бою и сжечь дома в форштадте, чтобы ими не воспользовались повстанцы. Гайдамаки приняли решение отойти от границы и оставили на мосту заставу из десятка казаков. Получив сведения о том, что гайдамаки оставляют Юзефград, турецкие солдаты напали на заставу и убили нескольких человек. Эта провокация вызвала негодование повстанцев, которые под прикрытием артиллерийского огня выбили турок из Балты, в результате чего, по утверждению правительств Турции и Крыма, произошёл погром нерусского населения Балты, а затем возвратились на левый берег. Как свидетельствовали очевидцы этих событий со стороны гайдамаков, они не имели намерений воевать с турецким гарнизоном, предложили Якуб-аге примирение и даже возместили понесённый населением Балты ущерб. Всего в этом бою погибло около 15 турецких солдат. Погром мирного населения гайдамаки отрицали.

В это время к Балте подоспел отряд татарской конницы численностью до тысячи всадников и попытался атаковать гайдамаков, но был с потерями отбит. Затем по приказу В. Шило гайдамацкий отряд отошёл в село Песчаное на Савранке и, разделившись на части, совершил нападение на ханский отряд в Голте, и в Дубоссарах. Возвратившиеся к Железняку повстанцы передали своему руководителю захваченный в Балте пернач (род булавы), атрибут полковничьей власти.

Подавление восстания

В июне 1768 года присланный генералом Петром Кречетниковым отряд под командованием полковника Каргопольского карабинерного полка Гурьева захватил Железняка и Гонту в плен:

Получен рапорт от полковника Гурьева, что он, прибыв под местечко Гумань, нашел лагерь грабителей, к коим послал поручика Кологривова, с тем чтобы они отдались; но оные, не допустив его до себя, стали стрелять, почему он, увидя их сопротивление, тотчас атаковал и, не дав им оправиться, взял, коих нашлось: наших запорожцев 65 да здешних разных Козаков 780 человек, и при них взято 14 пушек и великое число ружей и протчего, и до тысячи лошадей...

Гонта и другие польские подданные были выданы польскому правительству, Гонта подвергся мучительной казни.

В местечке Кодня поляками была создана и усердно работала специальная судебная комиссия под руководством любимца последнего короля Польши Станислава Понятовского региментаря Иосифа Стемпковского. Впоследствии учёным М. А. Максимовичем была найдена, так называемая, «Коденская книга» (хранившаяся потом у другого известного историка В. Б. Антоновича), в которой была переплетена небольшая часть сохранившихся протоколов судилища. В том числе, «Коденская книга» содержала протоколы части судебных заседаний, состоявшихся в Кодне. В конце книги приведён реестр замученных всего лишь за один год работы комиссии, с лета 1769 до лета 1770 года: казнено около 300 человек, которым рубили головы, вешали, сажали на кол, колесовали и четвертовали.

Запорожцев и крестьян с Левобережья как российских подданных судила киевская губернская канцелярия, суд состоялся в конце сентября 1768 года и проходил на основании указа коллегии иностранных дел и рескрипта императрицы Екатерины II. Указом предписывалось судить их «как бунтовщиков, нарушителей общего покоя, разбойников и убийц», а «когда по сим уважениям, вследствие всем на свете законам, определена будет смертная казнь, переменить её при самом исполнении в телесное наказание кнутом, клеймом и вырыванием ноздрей, ссылкою в Нерчинск, оковавши на месте в кандалы».

Рескрипт же повелевал:

Присланных из Польши разбойников разделить на 2 части, из которых одну отвесть в близость разоренной слободы Балты... и велеть там у оной произвесть над ними определённое наказание, списавшись наперед с начальником той слободы... о дне и месте экзекуции и дав ему знать, что как учиненный в Балте разбой весьма раздражил Её Императорского Величества двор, то и повелено преступников наказать жесточайшей казнью, которая в империи Её Императорского Величества употребительна с величайшими только преступниками, — а другую часть виновных наказать в самой Сечи... или, по крайней мере, в такой от Сечи близости, чтоб хотя некоторые козаки самовидцами быть, а протчие об учинённой им казни скоро и легко сведать могли".

Приговор над Железняком гласил: «Колесовать и живого положить на колесо, но вместо того, отменя оное… бить кнутом, дать сто пятьдесят ударов и, вырезав ему ноздри и поставив на лбу и на щеках указные знаки, сослать в Нерчинск, в каторжную работу вечно». Та же участь постигла Семёна Неживого и Микиту Швачку.

Приговор Максиму Железняку вместе с другими семьюдесятью запорожцами был приведён в исполнение в Орловском форпосте, напротив разорённой татарской слободы (хотя сам Железняк никакого участия в разорении татарских слобод не принимал) в присутствии представителей Турции; Семёну Неживому вместе с сорока восемью запорожцами — близ Мотронинского монастыря; Швачке и двадцати восьми другим запорожцам — на Васильковщине.

После казни, совершённой под наблюдением подполковника Хорвата и полковника Чорбы, запорожцев отправили в Москву, а оттуда в Сибирь. 1 ноября 1768 года, когда партия колодников проходила неподалеку от Ахтырки, Железняк совершил попытку бежать. Как гласит официальный документ:

…Максим Железняк с товарищи, согласно с протчими 51 человеком... ноября 1 сего 1768 года, ночью, разбив караул и выломав двери и отбив у солдат 10 ружей и у козаков копья и ружья, бежал; из которых колодников Железняк с товарищи 35 человек пойманы, а 16 человек, за побегом их, не пойманы…

После того, как Железняк вновь был схвачен, он был закован и препровождён в Москву в сыскной приказ, где просидел в заключении до начала 1770 года. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Впоследствии ввиду последовавшей войны с Турцией и обжалования приговора каторга была заменена осуждённым ссылкой в тех же местах.

Итоги

Несмотря на то, что православные иерархи, епископ Переяславский и Бориспольский Гервасий (Линцевский) и правитель всех православных церквей в Речи Посполитой игумен Мотронинского монастыря Мелхиседек (Значко-Яворский), накануне указанных событий разоблачали преступления конфедератов и реакционеров и требовали предать их судуК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан), во время Колиивщины призывали православных верующих в ней не участвовать (а самого Гервасия в момент восстания даже не было на Правобережье), они оба были обвинены поляками в содействии гайдамакам и в том, что они были вдохновителями «волнений на Украине» («подстрекательстве к бунту»), хотя агитацию за восстание вели Торуньская и Слуцкая конфедерации самой шляхтыК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). О чём, со слов польских сановников, князь Репнин сообщил графу Панину, который, в свою очередь доложил Екатерине II.

Екатерина II, весьма озабоченная трудным положением, в котором оказалась её дипломатия в результате восстания, гневно обрушилась на новонайденных зачинщиков мятежа и потребовала призвать Гервасия в Санкт-Петербург для отчёта о том, зачем он «мешается в заграничные дела без повеления». В ноябре 1768 года Гервасий, по распоряжению синода, был удалён из Переяславля и переведён в Киев; Мелхиседек переведён в Михайловский монастырь, а на его место, в Мотронинский монастырь, был назначен другой игумен, которому синодом было вменено в обязанность «не создавать ни под каким видом причины к каким-нибудь неудовольствиям и раздорам».

Греко-католический митрополит Киевский, Галицкий и всея Руси Филип Володкович, ранее бывший вдохновителем преследований православия украинской партией, но отстраненный от управления митрополией конфедератами за смену ориентации на крайне русофильскую и ультраправославную, из-за расследования деятельности школы по организации обороны Умани смог вернуться к исполнению своих обязанностей только через 2 года по просьбе папского нунция. Сам представитель римского папы в Умани тайно принял от каждого польского руководителя обороны Умани присягу на верность украинской партии, и они, изображая друг перед другом верных конфедератов, на самом деле мешали друг другу и искали повод сдать Умань Железняку и Гонте, считая их союзниками украинской партии.

Императрица приказала^{[когда?]} регулярным войскам арестовать тех униатских священников, кто откажется переходить в православие, чтобы положить конец конфликту между православными и униатами. Вместо арестованных, игнанных и погибших в смуту униатских священников Святейший Синод российской церкви по представлению одного из фактических руководителей Слуцкой конфедерации Григория Конисского назначил новопосвящённых православных священников. 1200 храмов, ранее принадлежавших униатской церкви, стали православными.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В то время как в самой России было очень трудно провести рекрутские наборы, многие жители Правобережной Украины, продемонстрировав, по признанию П. А. Румянцева, «преданность вере и государыне, какую и вообразить невозможно среди наших природных подданных», добровольно записались в регулярную армию повстанцев — Правобережное Войско Запорожское. Во время масштабных совместных учений с российскими войсками «как правильно вязать пленных» их вывезли на территорию империи и пополнили ими русские войска. По воспоминаниям фельдмаршала Прозоровского, он сделал выговор генералу Кречетникову за выдачу Гонты и его соратников и телесные наказания участников восстания, и впредь запретил подобные вмешательства во внутренние дела Речи Посполитой. Поэтому в других местах русские войска только зачитывали универсал Екатерины Второй о подложности Золотой грамоты, разоружали повстанцев, не наказывали их, (кроме подданных России из запорожцев и регулярных войск, которых арестовали и судили как дезертиров или, если они были в отпуске, «бездельников»), и не выдавали, многие участники восстания переселились во владения России.

Несмотря на то, что участники восстания были подвергнуты максимально допустимым по российским законам публичным и позорным показательным телесным наказаниям в присутствии официальных представителей Турции с последующим направлением на каторгу в «места, не столь отдалённые», в самом скором времени после этих событий Турция и Крым, польстившись на обещание Барской конфедерации и Франции передать Турции Подолье и Волынь и направить на помощь Турции и Крыму войска и флот Франции и Австрии, используя как предлог нарушение Россией международных договоров вводом российских вооружённых сил в пограничные местности для подавления Колиивщины, а также воспользовавшись тем, что среди гайдамаков, совершивших нападение на Балту, были запорожцы — российские подданные, — всё-таки пришли на помощь конфедератам и уже 6 октября 1768 года объявили войну России. Однако русские при активном участии запорожцев победили объединённые силы конфедератов (под французским командованием), Оттоманской Порты и Крымского ханства. Увидев мощь русского оружия, европейские державы не выполнили обещания военной помощи Турции и Крыму.

В результате войны был заключен Кючук-Кайнарджийский мирный договор, Крым и Кубанская область вошли в состав России, а Турция отказалась от прав на Грузию, были расширены права христиан Турции.

Чтобы отплатить за «золотую грамоту» той же монетой, отомстить за истребление старообрядцев колиями, старообрядцы организовали восстание Пугачёва.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) В восстании совместно участвовали и ссыльные конфедераты, и ссыльные колии. Именно поэтому в самых первых своих манифестах Емельян Пугачёв обещал восстановить все вольности Речи Посполитой и Войска Запорожского Низового. Но после подавления восстания Пугачёва Войско Запорожское Низовое было упразднено, в том числе, из-за того, что в восстании Пугачёва участвовали запорожцы, сосланные за Волгу и на р. Яик за участие в Колиивщине, а также из-за ставших известными планов Пугачёва уйти в Запорожскую Сечь.

В 1772 г. произошёл первый раздел Речи Посполитой. В ходе разделов Польши и выполнения решений Венского конгресса 1815 года Правобережная Украина (историческая Русская земля), Подолия и часть Волыни были включены в состав Российской империи, но Галиция и другая часть Волыни вошли в состав Австрийской империи.

Память

Восстание сохранилось в общественной памяти и нашло отражение в фольклоре и литературно-художественных произведениях.

Так, писатель и общественный деятель XIX века, польский шляхтич и казак, участник польского восстания 1830 года, эмигрант, генернал турецкой армии Михаил Чайковский, родившийся недалеко от мест, где происходили основные события Колиивщины, вспоминал:

Я родился в селе Гальчинце, волынской губ. житомирского уезда, в кодненском приходе, в 13 верстах от Бердичева, этого торгового Иерусалима израиля, в приднепровской Руси, в 9 верстах от „святой“ Кодни, где карали гайдамаков Гонты и Железняка мечем, колом и виселицей во славу короля польского и Речи Посполитой. Такой страх был наведен тогда на украинский люд, что до сего дня этот люд, произнося угрозу или проклятие, повторяет: «Щоб тебе свята Кодня не минула!»

Восстанию посвящена поэма «Гайдамаки» Тараса Шевченко, оно упоминается и в других его произведениях.

Событиям, связанным с восстанием, посвящена историческая повесть Григория Данилевского «Уманская резня: последние запорожцы, 1768−1775».

Советский и украинский писатель Юрий Мушкетик посвятил восстанию повесть «Гайдамаки».

Украинская рок-группа Drudkh также не осталась в стороне и посвятила теме Колиивщины свой 3-й номерной альбом "Лебединый шлях".К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Литература

• [litopys.org.ua/anton/ant18.htm Антонович В. Б. Исследование о гайдамачестве] // «Ізборник» (litopys.org.ua), а также в следующих изданиях:
  • Впервые в качестве предисловия к изданию актов о гайдамаках за 1700−1768 гг. — Архив Юго-Западной Руси — К., 1876. — Ч. III. — Т. III. — С. 1−128.;
  • «Руська історична бібліотека» — Львів, 1897. — Т. XIX. — С. 1−96. (укр.);
  • Антонович В. Б. Моя сповідь, 1995.
• Антонович В. Б. Несколько данных о судьбе Железняка после его ареста в Умани // «Киевская старина» — К., 1882. — Т. ІV, вып. 12. — С. 564−568.
• [litopys.org.ua/anton/ant13.htm Антонович В. Б. Уманский сотник Иван Гонта] // «Ізборник» (litopys.org.ua), а также в следующих изданиях:
  • Впервые: «Киевская старина» — К., 1882. — Кн. 11. — С. 250−276.;
  • «Руська історична бібліотека» — Львов, 1897. — Т. XIX. (укр.);
  • «Український історичний журнал», 1993. — № 9. — С. 72−86. (з передмовою В. Рички);
  • Антонович В. Б. Моя сповідь, 1995.
• [litopys.org.ua/anton/ant.htm Антонович В. Б. Моя сповідь: Вибрані історичні та публіцистичні твори / Упор. О. Тодійчук, В, Ульяновський. Вст. ст. та коментарі В. Ульяновського]. — К.: «Либідь», 1995. — 816 с. — (Пам’ятки історичної думки України). — ISBN 5-325-00529-4. — цит. по «Ізборник» (litopys.org.ua)
• Галант И. В. К истории Уманской резни 1768 г. // «Киевская старина», 1895. — № 11. — цит. по [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Ukraine/XVIII/1760-1780/Koliivsina/Uman_reznja/text.htm Сайт «Восточная литература (www.vostlit.info)] (2010). Проверено 1 января 2013. [www.webcitation.org/6DR9dASYt Архивировано из первоисточника 5 января 2013].
• Данилевский Г. П. [library.univer.kharkov.ua/OpacUnicode/index.php?url=/notices/index/IdNotice:41252/Source:default Уманская резня: последние запорожцы, 1768−1775 : историческая повесть]. — К.: «Днипро», 1991. — 717 с.
• Дубнов С. М. Краткая история евреев. — Ростов-на-Дону: Изд-во «Феникс», 2000. — 576 с. — ISBN 5-222-01292-1.
• [2010.orthodoxy.org.ua/node/53564 Дятлов В. Даниил Кушнир − Черкасской земли святой мученик // Сайт «Православіє в Україні» (2010.orthodoxy.org.ua) 10 августа 2012.].
• [ev-evt.net/publicism/talant/1-06.php Евтушенко Е. Великие завещают судьбу — 1961 // Сайт «Евгений Евтушенко» (ev-evt.net) (Проверено 22 апреля 2014)].
• [bse.chemport.ru/koliivschina.shtml Колиивщина] // Моршин — Никиш. — М. : Советская энциклопедия, 1974. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 17).</span>
• Костомаров Н. Материалы для истории Колиивщины или резни 1768 г. // «Киевская старина», 1882. — № 8. — цит. по [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Ukraine/XVIII/1760-1780/Koliivsina/Dok1/text.htm Сайт «Восточная литература» (www.vostlit.info)] (2005). Проверено 1 января 2013. [www.webcitation.org/6DR9buDAg Архивировано из первоисточника 5 января 2013].
• Мирчук П. [www.brusilov.org.ua/Russian/history/Kolievschyna.htm Брусилов и Колиёвщина // Сайт «Брусилів-Онлайн» (brusilov.org.ua)]. Проверено 1 января 2013. [www.webcitation.org/6DR9e5dUm Архивировано из первоисточника 5 января 2013].
• В. М—н.. Колиивщина // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907. — Т. XVА (30) : Коала — Конкордия.
• [evestnik-mgou.ru/Articles/Doc/308 Кушнир А. А. Проблема датировки основных событий Колиивщины] // Электронный журнал «Вестник МГОУ» (www.evestnik-mgou.ru) ISSN 2224-0209 — 10.06.2013. — № 2..
• [www.belvpo.com/ru/32135.html Мы белорусы: разделы Речи Посполитой // © Сайт «Военно-политическое обозрение» (www.belvpo.com) 03.12.2013.].
• [lib.chdu.edu.ua/pdf/historyarchive/27/3.pdf Нита М. «Колиивщина» в синтетических трудах XIX, XX И XXI вв. по истории Польши (рус.)] // [lib.chdu.edu.ua/index.php?m=26&b=27 Історичний архів. Наукові студії : Збірник наукових праць.]. — Миколаїв: Вид-во МДГУ ім. Петра Могили, 2008. — Вип. 1. — 200 с. — С. 12−19.
• [www.istpravda.ru/research/4319/ Спаткай Л. Охрана границ Российской империи с Речью Посполитой и Великим Княжеством Литовским (1772-1795) // Сайт «Историческая правда»(www.istpravda.ru) 18.07.2013].
• Чериковер И. Гайдамачина // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1910. — Т. VI. — Стб. 26−29.
• Чуковская Л. K. [www.aej.org.ua/History/373.html История одного восстания]. — М.; Л.: ЦК ВЛКСМ Издательство детской литературы, 1940. — 151 с.

Ссылки

• [litopys.org.ua Сайт «Ізборник» (litopys.org.ua)] Історія України IX−XVIII ст. Першоджерела та інтерпретації — проект електронної бібліотеки давньої української літератури. Проверено 3 декабря 2014. [www.webcitation.org/6DR9b3eTc Архивировано из первоисточника 5 января 2013].

Отрывок, характеризующий Колиивщина

Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.