Кологривова, Елизавета Васильевна

Елизавета Васильевна Кологривова
Псевдонимы:	Фан-Дим Фёдор Ван Дим Фёдор
Дата рождения:	1809(1809)
Место рождения:	село Благодать Ефремовского уезда Тульской губернии
Дата смерти:	31 июля 1884(1884-07-31)
Место смерти:	Париж
Гражданство:	Россия
Род деятельности:	писатель, переводчик

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Кологривова и Попова

Елизаве́та Васи́льевна Кологри́вова (псевдоним Фан-Дим Фёдор, Ван Дим Фёдор; урождённая Попова; 1809, село Благодать Ефремовского уезда Тульской губернии — 31 июля 1884, Париж) — русская писательница и переводчица.

Биография

Из дворянской семьи. Получила хорошее домашнее воспитание; владела французским, немецким, английским, итальянским языками. Жена Н. Н. Кологривова, подполковника в отставке (с 1838 чиновник Почтового департамента, в 1844—1858 начальник 1 отделения петербургского Главархива Министерства иностранных дел; с 1856 статский советник). К 1838 Кологривовы перебрались в Санкт-Петербург. Кологривова сблизилась с кругом журналов «Маяк» и «Библиотека для чтения» и принимала заметное участие в литературной жизни первой половины 1840-х годов, устроила литературный салон.

В 1843 ездила с мужем в Париж. Поборница женских прав, Кологривова замыслила в 1845 издавать журнал «Женский вестник». Однако ей пришлось принять на себя воспитание племянников и в том же году она уехала в деревню, оставив литературную деятельность. В 1849 Вельтман приглашал Кологривову, жившую к тому времени в Санкт-Петербурге, к сотрудничеству в «Москвитянине»; она, насколько известно, к литературным занятиям не вернулась.

В 1860 с уволенным из Министерства иностранных дел в 1858 мужем уехала в Париж. На вечерах у Кологривовых в 1861 бывали С. Л. Левицкий, Ф. П. Толстой, Н. Ф. Щербина и другие. Судя по отрывочным сведениям, Кологривова принимала участие в снабжении госпиталей и организации работ для женщин во время франко-прусской войны 1870—1871, затем бежала от Парижской коммуны в Бельгию. Завещала всё своё состояние Парижской Академии наук.

Похоронена на кладбище Пер-Лашез.

Литературная деятельность

Играла роль хозяйки в организованном ею литературном салоне славянофильской ориентации. Выступала с осуждением «Отечественных записок» и «Литературной газеты».

Писала романы из жизни света: «Голос за родное» («Маяк», 1841, ч. 19— 21; отдельное издание Санкт-Петербург, 1842, 1843); «Александрина» (первая глава — «Русский вестник», 1841, т. 2; полностью — «Русская беседа. Собрание сочинений русских литераторов», т. 1, Санкт-Петербург, 1841; отдельное издание — Санкт-Петербург, 1855); «Два призрака» (ч. 1—4, Санкт-Петербург, 1842). Критика отмечала образованность и начитанность писательницы, но упрекала в подражании А. А. Бестужеву-Марлинскому, в книжности, напыщенности, приторной чувствительности, стилистических погрешностях. В. Г. Белинский роман «Два призрака» назвал «четырёхтомным нулём» и отнёс к «изнанке литературы». Н. А. Некрасов находил занимательными лишь немногие страницы, посвящённые описаниям балов и вечеров. К недостаткам её произведений относятся многословные пространные рассуждения, отступления, риторические обращения, морализаторские сентенции, композиционная растянутость, к немногим удачам писательницы — занимательные повороты сюжета, отдельные колоритные описания и детали.

Из оригинальных произведений Кологривовой выделяется повесть «Хозяйка» («Библиотека для чтения», 1843, т. 56), написанная под влиянием Н. В. Гоголя («Портрет»). Повесть причисляют к фантастическому течению русского романтизма. «Хозяйка» выражает идею иррациональности творчества, власти «идеального» над художником, обречённости попыток постижения тайны искусства.

Перевод Данте

В историю литературы Кологривова вошла как автор первого полного перевода на русский язык «Ада» из «Божественной комедии» Данте (Санкт-Петербург, 1842—1843; второе издание в сборнике «Европейские классики в русских переводах», под редакцией П. И. Вейнберга, вып. 4, Санкт-Петербург, 1875). Выполненный в прозе, перевод Кологривовой отличался точностью, относительной лёгкостью языка, он удачно передавал экспрессивность подлинника. Критика благожелательно встретила перевод; В. Г. Белинский отмечал целесообразность и преимущества прозаического перевода Данте.

Издания

• Хозяйка. — В сборнике: Дача на Петергофской дороге. Проза рус. писательниц 1-й пол. XIX в. Москва, 1986 (сост., вступ. ст. и прим. В. В. Учёновой).

Литература

• Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Т. 3: К — М. Москва: Большая российская энциклопедия, 1994. С. 22—23.
• Спендель Д. Русская Жорж Санд уничтожена Белинским? // Спендель Д. Строительницы струн. Женщина, творчество, литература. СПб.: Петербург-XXI век, 2007. С. 23-37.
• Кологривова, Елизавета Васильевна // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Кологривова, Елизавета Васильевна

– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.