Колокольников, Василий Яковлевич

Василий Яковлевич Колокольников
Дата рождения:	1758(1758)
Место рождения:	с. Пыскор, Кунгурская провинция,Казанская губерния
Дата смерти:	1792(1792)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Страна:	Российская империя
Учёная степень:	доктор медицины
Альма-матер:	Медицинский факультет МГУ; Лейденский университет
Известен как:	переводчик

Василий Яковлевич Колокольников (1758, с. Пыскор, Казанская губерния — 1792, Петербург) — русский переводчик.

Биография

Родился в семье приходского священника. В 1768 г. поступил в Вятскую духовную семинарию, по окончании курса оставлен там же преподавателем риторики и латинской грамматики. В 1781 г. поступил на естественный факультет Московского университета, через полгода перешёл на медицинский факультет. В эти годы подружился с Максимом Невзоровым, вошёл в круг московских розенкрейцеров. В 1784 г. вступил в масонскую ложу университета, руководимую Н. Страховым. Был принят на пансион «Дружеского общества». В 1788 г. окончил университет; в этом же году получил степень шотландского мастера в масонской ложе.

С 1788 г. вместе с М. Невзоровым учился химии, медицине и естественным наукам за границей, чтобы стать затем лаборантом для практических розенкрейцерских работ; получил степень доктора медицины в Лейденском университете.

К концу 1791 г. появились слухи об участии В. Колокольникова и М. Невзорова в заседаниях Якобинского клуба. Из их писем, перлюстрированных И. Б. Пестелем, а также из допросов И. В. Лопухина по делу Н. И. Новикова стало известно об их принадлежности к тайным организациям. При возвращении в Россию 15 февраля 1792 г. в Риге В. Колокольников и М. Невзоров были арестованы как агенты мартинистов; были доставлены в Петербург в Александро-Невскую лавру, а затем заключены в Алексеевский равелин Петропавловской крепости; допрашивались С. И. Шешковским. В судьбе их принял участие И. И. Шувалов, однако их поместили в сумасшедший дом при Обуховской больнице, где В. Колокольников вскоре умер.

Литературная деятельность

Будучи в Вятской духовной семинарии, сочинял стихи (не сохранились).

В 1785 г. выполнил перевод историко-философского трактата И.-Я. Брукера, использовавшегося в качестве учебного пособия. Эта работа свидетельствует об усердии переводчика, однако вследствие внесения переводчиком собственных рассуждений, отмеченных духом религиозной нетерпимости, результат оказался неудовлетворительным. В 1788 г. Н. И. Новиков издал другой перевод, сделанный профессором М. Г. Гавриловым.

Избранные труды

• Брукер И. Я. Сокращённая история философии от начала мира до нынешних времён / Пер. с фр. В. Колокольникова. — М.: вольная тип. И. Лопухина, 1785. — 442 с.
• Колокольников В. Я. Ода на тезоименитство преосвященнейшего Лаврентия, епископа Вятского и Велико пермского. — 1777. (не сохранилась).

Литература

• Верещагин А. С. В. Я. Колокольников : [Биогр. очерк] : К истории Вятской семинарии. — Вятка: Губ. стат. ком., 1895. — 40 с.
• Плюханова М. Б. [russian_xviii_centure.academic.ru/395/Колокольников_Василий_Яковлевич Колокольников Василий Яковлевич] // Словарь русского языка XVIII века / Отв. ред. А. М. Панченко. — М.: Институт русской литературы и языка, 1988—1999.

Ссылки

• Колокольников, Василий Яковлевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Колокольников, Василий Яковлевич

Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.