Колокольни Великого Новгорода
Поделись знанием:
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Колокольни Великого Новгорода.
В таблицу включены только сохранившиеся объекты. Приводятся наименование (принадлежность к церкви/монастырю), дата возведения/первого упоминания, фотография и местонахождение. В список включены также колокольни Хутынского и Николо-Вяжищского монастырей, расположенных в непосредственной близости от Великого Новгорода. Возможна сортировка списка. Под таблицей указаны колокольни разрушенные в советский период.
Содержание
Сохранившиеся колокольни
| Принадлежность | Год постройки/ первого упоминания |
Фотография | Местонахождение |
|---|---|---|---|
| Воскресенский монастырь, Церковь Воскресения Христова на Красном поле |
1836—44 | 
|
Тихвинское кладбище на Красном поле |
| Деревяницкий монастырь | 1725 | 
|
микрорайон Деревяницы |
| Десятинный монастырь | 1809 | 
|
Десятинная улица |
| Зверин монастырь | 
|
Бредова-Звериная улица | |
| Знаменский собор | 80-е годы XVII века | 
|
Ильина улица |
| Николо-Вяжищский монастырь | XVII век | 
|
деревня Вяжищи, Новгородский район |
| Николо-Дворищенский собор | 1684—1685 | 
|
Ярославово Дворище |
| Софийская Звонница | 1437 | 
|
Новгородский Детинец |
| Католический храм Святых Апостолов Петра и Павла | восстановлены в формах 1893 года |
|
Большая Санкт-Петербургская, 12 |
| Хутынский монастырь | 
|
деревня Хутынь, Новгородский район | |
| Церковь Благовещения на Витковом переулке | восстановлена в формах XVII века |
|
Большая Московская улица |
| Церковь Дмитрия Солунского | предположительно, 1691 год |
|
Большая Московская улица |
| Церковь Михаила Малеина | 1557, восстановлена в формах XVII века |
|
Молотковская улица, 14 |
| Церковь Никиты-Мученика | 1557 | 
|
Большая Московская улица |
| Церковь Троицы | 1832 | 
|
Троицкая-Пробойная улица |
| Церковь Успения в Колмово | 
|
микрорайон Колмово | |
| Церковь Филиппа-апостола | 1660 | 
|
Знаменская улица |
| Церковь Фёдора Стратилата на Ручью | XVII век | 
|
Андреевская улица, 19а |
| Церковь Фёдора Стратилата на Щиркове улице | 1804 | 
|
Стратилатовская улица |
| Юрьев монастырь | 1838—1841 | 
|
Великий Новгород, деревня Юрьево |
Колокольни разрушенные в советский период
С 1917 по 1941 год
- колокольня Антониева монастыря (в 1930-е годы), (см. фото)
- колокольня церкви Петра и Павла в Кожевниках (в 1930-е годы),
- колокольня Духова монастыря (в 1930-е годы), (см. фото)
- колокольня церкви Иоанна на Опоках (в 1934 году),
- колокольня церкви Петра и Павла на Синичьей горе (в 1934 году)
- колокольня церкви Иоанна Богослова на Витке (в 1935 году),
- колокольня церкви Ильи на Славне (в 1938 году)
- колокольня церкви Успения на Волотовом поле (в 1940 году), (см. фото)
- колокольня церкви Спаса на Ильине, (см. фото)
- колокольня церкви Благовещения в Аркажах,
- колокольня церкви Михаила Архангела на Прусской улице, (см. фото)
С 1941 по 1944 год (оккупация Новгорода)
- Колокольня и сама церковь Фрола и Лавра на Легощей улице[1]
- Колокольня церкви Спаса на Нередице, (см. фото)
- колокольня Церкви Тихвинской иконы Божьей Матери (см. фото)
После 1944 года
- колокольня и сама Никольская церковь на Красном поле (в 1946 году)
- колокольня церкви Власия (в конце 1940-х — начале 1950-х годов)
- колокольня церкви Георгия на Торгу (в конце 1940-х — начале 1950-х годов)
- колокольня церкви Успения на Торгу (в 1950-е годы)
- колокольня церкви Бориса и Глеба в Плотниках (в 1960-е годы), (см. фото)
- колокольня церкви Климентана на Иворове улице (в 1950-е годы), (см. фото)
Кроме того, в послевоенное время уже было принято решение по сносу колокольни Десятинного монастыря (см. таблицу).
Напишите отзыв о статье "Колокольни Великого Новгорода"
Примечания
- ↑ [www.younglib.novgorod.ru/?block=31&id=14&arh=0 И. А. Зайцев, И. И. Кушнир. Улицы Новгорода]
Литература
- Каргер М. К. Новгород. Изд-во Искусство, Ленинград, 1970
- Сборник исторических материалов Новгородской епархии «Где святая София, там и Новгород». С-Пб, 1997
- Трифонова А. Н. История Великого Новгорода в XX веке. — М.: Северный паломник. — С. 257—368. — 390 с. — ISBN 978-5-94431-299-0.
Ссылки
- [culture.natm.ru/tree2.html?id=59 Культура Новгородской области]
Отрывок, характеризующий Колокольни Великого Новгорода
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
