Коломяги
- Коломяги не следует путать с Келломяки — старым названием посёлка Комарово
| Коломяги | |
 Церковь Святого Великомученика Димитрия Солунского | |
|
60°01′20″ с. ш. 30°18′00″ в. д. / 60.02222° с. ш. 30.30000° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=60.02222&mlon=30.30000&zoom=13 (O)] (Я)Координаты: 60°01′20″ с. ш. 30°18′00″ в. д. / 60.02222° с. ш. 30.30000° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=60.02222&mlon=30.30000&zoom=13 (O)] (Я) | |
| Город: | |
|---|---|
| Административный район города: | |
| Первое упоминание: |
XIX |
| Прежний статус: |
деревня |
| Год включения в черту города: |
1930 |
| Прежние названия: |
Коломяки |
| Этнохороним: |
коломя́жцы, коломя́жец |
| Сайт: |
[www.kolomjagi.ru www.kolomjagi.ru] |
Коломя́ги (ранее Коломяки, фин. Kolomäki) — исторический район на севере Санкт-Петербурга (муниципальный округ № 70 (Коломяги)). По одной из версий название — это русифицированное карело-ижорское «гора с колеёй/оврагом».
Бывшая деревня в конце XIX в. насчитывала 130 жилых домов (не считая дач) и 750 жителей. В начале XX в. — дачный пригород Санкт-Петербурга — в летние месяцы население увеличивалось до 5—6 тыс. человек. Входила в состав Стародеревенской волости Петроградского уезда. Возле деревни существовала одноимённая железнодорожная станция Озерковской ветки Приморской железной дороги.
С 1726 года Коломяги и окрестности принадлежали барону Остерману, затем графу А. П. Бестужеву-Рюмину, после которого перешли к племяннику — князю А. Н. Волконскому. На карте Санкт-Петербургской губернии Я. Ф. Шмита 1770 год указана деревня Коломяги[1].
В 1789 году незамужняя дочь князя Волконского, Анна Алексеевна, продала Коломяги, а также Старую и Новую деревни сыну Саввы Собакина — Сергею. С 1834 года Коломяги полностью принадлежали его зятю генералу А. П. Никитину (от его фамилии — 1—2-я Никитинские улицы в Коломягах; особняк Никитина сохранился на Главной (бывш. Елизаветинской) улице).
Именно при нём построен усадебный дом-особняк в стиле классицизма по проекту архитектора Мельникова. После смерти графа Никитина хозяйкой дома стала его дочь Елизавета. Она вышла замуж за графа Ф.В. Орлова-Денисова, и с этого времени особняк украшали гербы двух фамилий.
С 1897 года в Коломягах была своя добровольная пожарная дружина, а в 1904 году был организован футбольный клуб «Коломяги».
В 1906 году в Коломягах (на углу нынешних 1-й Никитинской и Мигуновской улиц) по проекту архитектора А. А. Всеславина была построена церковь Святого великомученика Димитрия Солунского. Это одна из редчайших сохранившихся в пределах города деревянных церквей дореволюционной постройки. Церковь продолжала действовать даже в дни блокады.
Селение Коломяги включено в черту Ленинграда постановлением Президиума ВЦИК от 30 октября 1930 года.
16 июля 2009 года в Коломягах открылась вторая в Петербурге мечеть.
Напишите отзыв о статье "Коломяги"
Литература
- Горбачевич К. С., Хабло Е. П. Почему так названы? О происхождении названий улиц, площадей, островов, рек и мостов Ленинграда. — 3-е изд., испр. и доп. — Л.: Лениздат, 1985. — С. 162—163. — 511 с.
- Горбачевич К. С., Хабло Е. П. Почему так названы? О происхождении названий улиц, площадей, островов, рек и мостов Санкт-Петербурга. — 4-е изд., перераб. — СПб.: Норинт, 1996. — С. 112. — 359 с. — ISBN 5-7711-0002-1.
Примечания
- ↑ [www.aroundspb.ru/maps/history/shmidt1770.jpg «Карта Санкт-Петербургской губернии содержащей Ингерманландию, часть Новгородской и Выборгской губернии», 1770 год]
Ссылки
- [solunskij.ru/?page=history&i=1 История деревни на сайте храма св. вмч. Димитрия Солунского в Коломягах]
- [solunskij.ru/?page=book&i=3 Милые тихие Коломяги. История деревни.]
Отрывок, характеризующий Коломяги
Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
