Колонна Константина

Памятник
Колонна Константина тур. Çemberlitaş Sütunu
Колонна Константина на площади Чемберлиташ
Страна	Турция
Город	Стамбул
Строительство	328—330 годы
Высота	34.8 м
Материал	порфир

Коло́нна Константи́на (тур. Çemberlitaş Sütunu — «опоясанная колонна») — римская триумфальная колонна, расположенная на площади Чемберлиташ в Стамбуле, Турция. Установлена в 328 году на форуме Константина и торжественно открыта в день основания Константинополя в 330 году. Высота — 34.8 м, материал — порфир.

История

Колонна была построена в 328 году императором Константином I Великим (пр. 306—337), который основал на месте древнего Византия (в дальнейшем именуемого Константинополем) новую столицу Римской империи. Установленная на III холме Константинополя, колонна должна была тем самым напоминать о Риме, стоящем на семи холмах, и символизировать связь старой столицы империи с «Новым Римом».

Торжественное открытие колонны состоялось 11 мая 330 года. Оно представляло из себя смешение христианских и языческих традиций: во время церемонии освящения новой столицы, император в присутствии христианских церковных иерархов и высших представителей языческих жрецов собственноручно замуровал под основание колонны топорище от топора Ноя, кресало Моисея и остатки хлебов Иисусовых, а также палладиум — деревянную статуэтку Афины Паллады из Трои, одно время хранившуюся в Риме. На вершину колонны была установлена золотая статуя Константина.

На протяжении своей истории колонна постоянно подвергалась разрушению под воздействием землетрясений и пожаров. В 416 году, император Феодосий II (пр. 408—450) приказал укрепить колонну железными скобами. Во время землетрясения 600—601 годов статуя Константина обрушилась, сама колонна также сильно пострадала. При императоре Ираклии (пр. 610—641) статую восстановили. В 1106 году, при Алексее I (пр. 1081—1118) статуя снова пострадала от попадания молнии. Лишь в правление императора Мануила I (пр. 1143—1180) сооружение было приведено в порядок, однако в 1150 году во время сильного шторма статуя снова обрушилась, в этот раз повлёкши с собой ещё и три верхних барабана колонны. После этого император водрузил на место статуи Константина большой крест, а на верхний барабан нанёс надпись: «Благочестивый Мануил укрепил священное произведение искусства, пострадавшее под воздействием времени». Вплавленный в статую гвоздь из Креста Господня был изъят из статуи императора и передан на хранение в храм Богородицы Фаросской на территории Большого дворца к востоку от форума Константина.

В 1204 году колонна сильно пострадала от бесчинств крестоносцев, вторгшихся и разграбивших город в ходе Четвёртого крестового похода. Фундамент был ослаблен штольней, прорытой с целью поиска реликвий. Захватчики вырвали из колонны бронзовые кольца-венки, а также содрали с её основания барельеф. Предполагается, что это была скульптура «Четыре тетрарха», ныне находящаяся в соборе Святого Марка в Венеции. Считается, что на ней изображены императоры-соправители периода тетрархии, либо наследники Константина Великого. Также существует мнение, что этот барельеф находился не на форуме Константина, а на площади Филадельфион к западу от него.

Крест был убран с вершины колонны турками-османами спустя всего несколько дней после взятия ими Константинополя в 1453 году.

В 1779 году, после сильнейшего пожара, уничтожившего всё в окру́ге, по приказу султана Абдул-Хамида I (пр. 1774—1789), почерневшая и растрескавшаяся колонна была укреплена железными обручами, а основание — бандажной кладкой. С тех пор европейцы стали называть её «обожжённой колонной», в то время как турки предпочитают называть её «скалой с обручами» («Чемберлиташ»). Первоначальное основание колонны сегодня находится на глубине 2.5 м под землёй.

В наши дни колонна Константина является важнейшим памятником римской архитектуры в Стамбуле. Её нынешняя высота составляет 34.8 м. С 1955 года она реставрировалась: трещины в порфире были заделаны, а металлические скобы обновлены в 1970-х годах. В 1985 году памятники исторической части Стамбула, включая колонну Константина, были включены в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. В период с 2004 по 2009 годы колонна снова подвергалась реставрации.

Описание

Колонна была воздвигнута в центре овального форума Константина (ныне площадь Чемберлиташ), находившегося сразу же за городскими стенами древнего Византия. Общая высота сооружения составляла около 37-38 м. Нынешняя высота — 34.8 м.

Ствол колонны высотой 25 м состоял из семи порфировых барабанов — блоков цилиндрической формы диаметром 2.9 м. Они были охвачены железными обручами и бронзовыми позолоченными венками из лавровых листьев. Восьмой верхний барабан был мраморным. Далее шла мраморная капитель, на абаке которой стояла золотая статуя императора Константина в образе бога Аполлона в венце из семи лучей. В этот венец был вплавлен гвоздь от Животворящего Креста, на котором был распят Христос, поэтому жители города одно время называли этот памятник «колонной гвоздя». В правой руке императора находился шар-держава, в левой — вероятно, лабарум с христианской символикой.

Колонна стояла на пятиметровом основании из порфира в виде усечённой правильной четырёхступенчатой пирамиды, в верхней части которой был вырезан барельеф. На это указывает рисунок немецкого художника Мельхиора Лориха, созданный в 1561 году. Основание также было украшено надписью, где император Константин обращался к Иисусу с просьбой оберегать его город.

Снизу колонну окружал сводчато-арочный тетрапилон, вмещавший святилище: как утверждают, здесь хранились останки крестов двух разбойников, на которых они были распяты рядом с Иисусом Христом на Голгофе, затем корзины, оставшиеся после Чуда умножения хлебов и рыбы, и сосуд с миром, которым пользовалась Мария Магдалина, омывая ноги Христу. В конце IX века к колонне была пристроена часовня Святого Константина, составившая единый архитектурный ансамбль с тетрапилоном.

Помимо рисунка Лориха, сохранился ещё один рисунок колонны Константина, датированный 1574 годом и хранящийся в библиотеке колледжа Святой Троицы в Кембридже.

• Gurlitt Constantine column with statue.jpg

  Реконструкция колонны. Гурлитт, 1912.

• The Burnt Column, Constantinople.jpg

  Колонна около 1870 года

• Gurlitt Constantine column.jpg

  Колонна в 1912 году

• Column of Constantine I - P1030810.JPG

  Надпись XII века на верхнем барабане колонны

• Melchior Lorck 003.jpg

  Барельефы на северной стороне колонны. Рисунок 1561 года.

Другая колонна Константина

В Константинополе, точнее в его пригороде, существовала ещё одна колонна имени Константина. Эта памятная (не триумфальная) колонна была установлена на Военном поле (по-гречески «Евдом» (букв. «седьмой»)) в семи милях от Константинополя ближе к заливу Золотой Рог, где в конце V века возник столичный XIV район Влахерны. Это место известно тем, что здесь традиционно короновались восточные римские императоры. Памятная колонна Константина была установлена в 330 году; её увенчивала конная позолоченная статуя императора. На высоком пьедестале имелась надпись, выражающая императору благодарность сената и народа за деятельность на благо государства. После 1204 года её судьба неизвестна. Рядом на Военном поле находилась ещё одна мемориальная колонна, известная в народе как «золотая колонна», воздвигнутая в честь основания Нового Рима.

См. также

• Форум Константина
• Колонна Маркиана
• Колонна Аркадия

Литература

• Иванов С. А. В поисках Константинополя. Путеводитель по византийскому Стамбулу и окрестностям. — М.: Вокруг света, 2011. — ISBN 978-5-98652-382-8
• Müller-Wiener Wolfgang Bildlexikon zur Topographie Istanbuls. — Тюбинге: Deutsches Archäologisches Institut,‎ 1977. — ISBN 3-8030-1022-5  (нем.)
• Mango Cyril Constantine’s column // Studies in Constantinople III. — Aldershot, 1993.  (англ.)

Ссылки

• [www.byzantium1200.com/forum-c.html www.byzantium1200.com] Реконструкция форума Константина
• На Викискладе есть медиафайлы по теме Колонна Константина

Отрывок, характеризующий Колонна Константина

– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.