Колонна Юстиниана
Колонна Юстиниана — римская триумфальная колонна, возведённая в Константинополе по приказу византийского императора Юстиниана I в честь побед его армий в 543 году.[1] Она стояла в западной части площади Августейон, между собором святой Софии и Большим дворцом, пока не была разрушена в начале XVI века османами.
Содержание
Описание
Колонна представляла собой грандиозное сооружение, производившее сильнейшее впечатление на зрителей. В своём трактате О постройках Прокопий Кесарийский описывает её второй, сразу после рассказа о соборе святой Софии. Согласно его описанию, колонна была установлена на вершине ступенчатой пирамиды, на семи каменных ступенях которой могли сидеть жители города. Сама колонна не была сплошной, а была составлена из огромных прямоугольных монолитов, связанных раствором и бронзовыми картинами и венками. На верху колонны была установлена обращённая на восток конная статуя Юстиниана. Конь изображён в движении, его левая нога «поднята в воздух, как будто он собирается ступить на находящуюся перед ним землю, другая твердо опирается на камень, на котором стоит конь, с тем чтобы сделать следующий шаг; задние же ноги у него так напряжены, что, когда им придется двинуться, они тотчас же готовы.» Император одет как Ахиллес — на нём высокие башмаки, а нога от лодыжки без поножей. На нём надет панцирь, на голове шлем, увенчанный плюмажем (туфа (англ.)). В руках его нет оружия, только шар, увенчанный крестом, символизирующий власть императора над всей землей, достигнутую не силой оружия, а верой. Правая рука статуи вытянута к востоку.[2]
История
Колонна простояла без повреждений до заката Византийской империи, когда она была описана Никифором Григорой[3].
Существуют многочисленные описания колонны, сделанные русскими паломниками, посещавшими город. Самое раннее на Руси описание этой статуи приводится в «Беседах о святынях и других достопамятностях Царьграда», автором которых был, вероятно, Василий Калика, который отметил присутствие перед колонной группы из трёх коленопреклонённых «цари погани», размещённых на небольших пьедесталах. Вероятно, они существовали ещё в конце 1420-х годов, но были удалены до 1433 года.[4] Также описание статуи даёт Стефан Новгородец. Известно, что по просьбе Епифания Премудрого колонну нарисовал Феофан Грек, однако это изображение до нас не дошло. Колонна неоднократно воспроизводилась на памятниках русского искусства, наиболее известны изображения на иконах, хранящихся в Государственном Русском Музее[5] и Третьяковской галерее[6][7].
Сама колонна описывается как чрезвычайно большая, 70 метров согласно Кристофоро Буондельмонти и была видна с моря. Григора приводит рассказ о том, что когда плюмаж со шлема статуи рухнул, для его восстановления пришлось прибегнуть к услугам акробата, который с крыши храма святой Софии при помощи стрелы по бечевке первым прошел к основанию статуи. После окончания ремонта смельчак получил от императора Феофила 100 золотых номисм за смелость. Во время латинского завоевания Константинополя с колонны была сорвана бронзовая облицовка.[7]
К XV веку память о персоне, которой посвящена статуя, начала забываться. Некоторые полагали, что это основатель города, Константин Великий, а Кириак из Анконы, оставивший нам рисунок колонны, полагал, что это Ираклий.[4] Широко было распространено представление, что колонна и, в частности, шар лат. globus cruciger или яблоко, как он был известен в народе, является лат. genius loci. Соответственно, его падение в период между 1422 и 1427 годами было воспринято как знамение грядущей катастрофы.[4]
Непосредственно после падения Константинополя в 1453 году османы не стали демонтировать статую. По крайней мере, на основании анализа гравюр из «Хроники» немецкого путешественника Хартмана Шеделя можно сделать вывод что, в 1490 году она ещё находилась на колонне.[7] Разрушение статуи и колонны произошло около 1515 года.[8] Пьер Жиль, французский учёный, посетивший город в 1540-х годах, оставил свидетельство о фрагментах статуи, лежавших во дворце Топкапы, перед тем как они были переплавлены на пушки:[8]
|
Среди фрагментов были нога Юстиниана, выше моего роста, и его нос, длиной больше девяти дюймов. Я не отважился измерить ногу лошади [...] но тайно измерил одно из копыт и оно было девяти дюймов в высоту. | 
|
Напишите отзыв о статье "Колонна Юстиниана"
Примечания
- ↑ Brian Croke, «Justinian’s Constantinople», in: Michael Maas (ed.), The Cambridge Companion to the Age of Justinian (Cambridge 2005), pp. 60-86 (p. 66).
- ↑ Прокопий Кесарийский. Война с готами. О постройках. — Москва: Арктос, 1996. — С. I, 2, 1-12. — ISBN 5-85551-143-X.
- ↑ Nicephorus Gregoras, Roman History, I.7.12.
- ↑ 1 2 3 Majeska, George P. Russian Travelers to Constantinople in the Fourteenth and Fifteenth Centuries. — Dumbarton Oaks, 1984. — ISBN 9780884021018.
- ↑ Икона «Покрова пресвятой Богородицы», конец XV — начало XVI в. (ДРЖ № 2142, бывш. № 2106 из собрания Н. П. Лихачева)
- ↑ Икона «Всемирное воздвижение креста», вторая половина XVI века (№ 20694)
- ↑ 1 2 3 Белоброва О. А. Статуя византийского императора Юстиниана в древнерусских письменных источниках и иконографии // ВВ. — Москва, 1960. — Т. 17.
- ↑ 1 2 Finkel, Caroline. Osman's Dream: The Story of the Ottoman Empire 1300-1923. — London: John Murray, 2006. — ISBN 978-0-7195-6112-2.
Ссылки
- [www.byzantium1200.com/justinia.html 3D реконструкция в проекте Byzantium 1200]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Колонна Юстиниана
В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.
Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
