Сколты

Сколты / Колтта

Всего: ок. 1000: Норвегия — 150 Россия — от 250 до 400 Финляндия — от 500 до 600
Язык	колтта-саамский, норвежский, русский, северносаамский, финский
Религия	православие
Входит в	саамы

Ско́лты, саа́мы-ско́льты, саа́мы-ско́лты, ско́льты, ско́льто-саа́мы (норв. skoltesamer, skolter), ко́лтты, ко́лтта, ко́лтта-саа́мы (фин. koltta, koltat, kolttasaamelaiset), «восточные саамы» (с.-саамск. nuortasápmelaččat, норв. østsamer) — этническая группа саамов, проживающих на северо-востоке Лапландии в трёх странах: Норвегии, России и Финляндии.

Численность, расселение и язык

По информации, озвученной на конференции «История и современное положение саамов-скольтов», прошедшей 18 октября 2011 года в Мурманске, общее число сколтов составляет около 1000 человек: 600 — в Финляндии, 250 — в России, 150 — в Норвегии. По другой информации, число сколтов в Финляндии составляет 500 человек, в России — 400 человек.

В настоящее время колтты (сколты) живут в Финляндии в общине (коммуне) Инари — в населённых пунктах Севеттиярви, Кевяярви, Неллим и их окрестностях, в России — в Мурманской области (на севере и западе Кольского полуострова), в Норвегии — в деревне Нейден.

Колтты относятся к восточной группе саамов. Их исконный язык — колтта-саамский, однако на нём могут в той или иной степени говорить лишь около 400 человек в Финляндии (язык общения финских колттов — в значительной степени финский) и около 20 человек в России. Российские саамы говорят на так называемом нотозерском диалекте колтта-саамского саама.

Среди нейденских колттов носителей языка уже не осталось.

История

Традиционные промыслы саамов-сколтов — оленеводство, охота и рыболовство

В XIX веке колтты в Норвегии подвергались насильственной норвегизации. Как сказал в 2011 году епископ Пер Оскар Хёлос, «в Норвегии нет другого меньшинства, как сколты, жившего в условиях такого угнетения со стороны местного населения и государства в целом».

По Тартускому мирному договору между РСФСР и Финляндией (1920) земля колттов была разделена границей на две части: западную (Петсамо) перешедшую к Финляндии, и восточную, перешедшую к Советской России. Граница стала серьёзным препятствием для занятия колттами традиционными промыслами, нарушив тем самым их уклад жизни.

До Второй мировой войны на колтта-саамском говорили в четырёх деревнях в районе Печенги, в том числе в Петсамо (Печенге) и Суоникюля. После советско-финской войны (1939—1940), Финляндия утратила свою часть полуострова Рыбачий, а после советско-финской войны (1941—1944) Финляндия передала СССР область Петсамо. Перед передачей этой территории Советскому Союзу, саамское население было эвакуировано в деревни Инари, Севеттиярви и Неллим в общине (коммуне) Инари.

Культура колттов

Религия

В настоящее время большинство колттов придерживаются православной веры. Традиция православия связана с деятельностью Трифона Печенгского (Трифона Кольского, 1495—1583), который крестил колттов и других саамов в в XVI веке и почитается как «Просветитель лопарей».

Трифон Печенгский (в миру — Митрофан) был сыном священника из Новгородской земли; в раннем возрасте он решил, что хочет служить Богу и хотел бы провести жизнь как отшельник. Поселившись на севере, он стал проповедовать Евангелие для саамов, живущих вдоль реки Печенги. Там он встретил Феодорита Кольского, просветителя лопарей, который только начинал свою миссионерскую деятельность. Митрофан был пострижен в монахи с именем Трифон и рукоположён в иеромонаха. После согласования и рукоположения Трифон стал игуменом в Свято-Троицком монастыре (Печенгский-Троицкий-Трифонов монастырь, сейчас — Трифонов Печенгский мужской монастырь) на берегу Печенги, и распространял Евангелие людям, живущих там.

Трифон Печенгский почитается Русской церковью как святой в лике преподобных. Преподобный Трифон также широко почитается среди православных в Финляндии и Норвегии. Ежегодно в селение Нейден (норв. Neiden), расположенное в норвежской коммуне Сёр-Варангер в последнее воскресенье августа приезжают представители от трёх православных общин — российской, норвежской и финской, чтобы отслужить совместную службу в часовне в честь св. Георгия Победоносца, воздвигнутой в 1565 году на этом месте преподобным Трифоном Печенгским.

На западном побережье Нейденской губы, на верхней части норвежского утеса Аккобафт отчетливо заметен белый крест, образованный пересечением прорезывающих гранит кварцевых жил. По существующему преданию, преподобный Трифон, узнав, что на Акко собирается много лопарей, а кебуны (шаманы) совершают там жертвоприношение из оленьего мяса, добрался водным путём до языческого капища, встал в лодке, поднял руки к утесу и осенил язычников крестным знамением. В тот же момент ударила молния, на скале запечатлелся крест, а шаманы после этого, как повествует легенда, превратились в камни, а жертвы их — в прах.

Художественная литература

Самая известная колтта-саамская писательница была Кати-Клаудиа Фофонов (Kati-Claudia Fofonoff) от Финляндии. Известный писатель от России был Аскольд Бажанов, который писал на русском языке.

Изучение коллтов и их культуры

Одним из первых исследователей истории и культуры саамов-сколтов был русский православный священник Георгий Терентьев (1823—1904).

Тим Ингольд (род. 1948), один из крупнейших современных этнографов и антропологов, в начале своей научной карьеры проводил полевые исследования среди колттов (колтта-саамов), итогом которых стала монография «Современные колтты» (1976).

Сотрудничество сколтов Норвегии, Финляндии и России осуществляется в рамках проекта «Культура саамов-скольтов без границ».

События

25 сентября 2011 года в Нейдене прошла церемония захоронения изъятых в начале XX века останков 94 колттов. Представители Университета Осло в 1915 году, несмотря на протесты местного населения, купили для антропологических исследований скелеты саамов из захоронений, имевшихся рядом с посёлком на берегу реки Нейден (Няатямёйоки). Проректор университета Рагнхильда Хеннум принёсла извинения за допущенные в отношении колттов нарушения прав человека и сказал, что такое не должно повториться. Свои извинения колттам также принесла министр государственного управления, реформ и по делам церкви Норвегии Ригмур Осруд. Церемония захоронения была проведена по православному обряду архиепископом Команским Гавриилом; останки были погребены в месте первоначального захоронения в присутствии нескольких сот человек как из Норвегии, так и из Финляндии и России.

18 октября 2011 года в Мурманске состоялась конференция «История и современное положение саамов-скольтов», посвящённая культурному наследию, истории и современному положению этого народа.

14—15 июня 2012 года в саамском культурном центре Сайос (Инари, Финляндия) прошла международная конференция, посвящённая вопросам языка и культуры саамов-колттов.

В 2008 года в Финляндии в целях сохранения и ревитализации колтта-саамского языка и культуры колтта-саамов был основан Фонд культуры колтта-саамов. Фонд в основном занимается поддержкой культурных проектов в северной Финляндии — в местах проживания колтта-саамов в Финляндии: населённых пунктах Севеттиярви, Кевяярви и Неллим. 13 августа 2013 года открылся сайт Фонда культуры колтта-саамов.

Литература

• Ingold, Tim. The Skolt Lapps today (1976). Cambridge: Cambridge University Press.
• Lewis, M. Paul (ed.), 2009. Ethnologue: Languages of the World, Sixteenth edition. Dallas, Tex.: SIL International. [www.ethnologue.com/ Онлайн-версия]
• Saarinen, Tuija; Suhonen, Seppo. Koltat, karjalaiset ja setukaiset, Snellman-Instituutti, 1995. ISBN 951-842-167-6

Ссылки

• [saami.uni-freiburg.de/ksdp/kss/archive/kss2.html А. Бажанов: Стихи и поэмы о саамском крае]
• Колтты в Финляндии // Статьи на сайте выставочного центра Сиида:

[www.samimuseum.fi/saamjiellem/suomi/tieto_etusivu.html Suomen kolttasaamelaiset] (фин.), [www.samimuseum.fi/saamjiellem/english/tieto_etusivu.html The Skolt Sámi in Finland] (англ.) (Проверено 23 октября 2011)

• [www.skoltsami.com Проект Культура саамов-скольтов без границ]

Отрывок, характеризующий Сколты

«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.