Колумбийский университет

См. также: Королевский колледж

Колумбийский университет
По-английски	Columbia University
Девиз	лат. In lumine tuo videbimus lumen («Во свете твоём увидим свет»)
Основан	1754
Тип	частный
Целевой фонд	$ 9,639 млрд
Президент	Ли Боллинджер
Место расположения	Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США 40°48′31″ с. ш. 73°57′44″ з. д.40.80861° с. ш. 73.96222° з. д. / 40.80861; -73.96222
Кампус	городской 15 га (главный кампус) 10 га (спортивный комплекс) 9 га (медицинский центр) 64 га (обсерватория)
Студентов	27 942
Бакалавров	8 410
Магистров и докторов	19 532
Преподавателей	3 806
Цвета
Талисман	Лев
Официальный сайт	[www.columbia.edu/ www.columbia.edu]
Категория на Викискладе

К:Учебные заведения, основанные в 1754 году

Колумбийский университет (англ. Columbia University), или просто Колумбия (англ. Columbia), официальное название Колумбийский университет города Нью-Йорка — частный исследовательский университет в Нью-Йорке, один из известнейших и престижнейших университетов США, входит в элитную Лигу плюща. Университет расположен в районе Манхэттен, где занимает 6 кварталов (13 га).

Университет был основан в 1754 году как Королевский колледж, получив хартию от короля Англии Георга II. Королевский колледж стал первым колледжем в Нью-Йорке и пятым колледжем на территории Тринадцати колоний. С 1758 года Королевский колледж начал присваивать учёные степени. После американской революции в течение небольшого срока (1784—1787 гг.) имел статус государственного учреждения. В 1784 году включен в состав университета штата Нью-Йорк и переименован в Колумбийский колледж. С 1787 года является частным учебным заведением, управляемым советом попечителей. В 1912 году колледжу присвоен статус университета.

При университете образовалось бит-поколение, основатели которого посещали его местность и округу в 1940-е года. Среди таких был Люсьен Карр, Аллен Гинзберг, Джек Керуак, Уильям Берроуз.

Среди известных выпускников университета пять так называемых Отцов-основателей США, 29 лауреатов премии «Оскар», 29 глав государств (включая трёх президентов США), девять судей Верховного суда США. В университете учились, преподавали или занимались научно-исследовательской деятельностью 104 Нобелевских лауреата. Школой журналистики Колумбийского университета присуждается одна из самых престижных премий в области журналистики — Пулицеровская премия. Более 100 выпускников университета стали её лауреатами (по этому показателю Колумбийский университет занимает 2-е место в мире после Гарварда).

История

Королевский колледж (1754—1784)

Дискуссии относительно основания колледжа в провинции Нью-Йорк началась ещё в 1704 году, когда губернатор Льюис Моррис писал в Объединённое общество распространения Евангелия, миссионерской организации Церкви Англии, о необходимости убедить общество, что Нью-Йорк является идеальным местом для учреждения колледжа; однако, в связи с тем, что на другой стороне реки Гудзон в Нью-Джерси уже существовал колледж (Принстонский университет), в Нью-Йорке серьезно решили рассмотреть вопрос об основании университета. В 1746 году был принят закон Генеральной Ассамблеи Нью-Йорка о собрании средства для фонда нового колледжа. В 1751 году Ассамблея назначила комиссию из десяти жителей Нью-Йорка, семь из которых были членами Церкви Англии, чтобы направить средства, накопленные государством посредством лотереи, на основание колледжа.

Первые занятия были проведены в июле 1754; тогда колледж возглавил первый президент, доктор Сэмюэл Джонсон. Доктор Джонсон был единственным профессором на первом курсе, состоявшим из восьми студентов. Занятия были проведены в новом школьном здании Троицкой Церкви, расположенной на том месте, где сейчас располагается Нижний Бродвей в Манхэттене. Колледж был официально открыт 31 октября 1754 как Королевский колледж по королевской хартии короля Георга II, что делает его старейшим высшим учебным заведением в штате Нью-Йорк и пятым в Соединенных Штатах.

В 1763 году Доктор Джонсон сменил на посту президента Майлса Купера, выпускника Королевского колледжа Оксфорда и ярого консерватора. В напряженном политическом климате на фоне американской революции, его главным оппонентом в дискуссиях в колледже был студент класса 1777 года, Александр Гамильтон. В стране бушевала война, что и было катастрофическим для функционирования королевского колледжа, который приостановил свою деятельность на восемь лет, начиная с 1776 с приходом Континентальной армии. Приостановка продолжалась во время военной оккупации Нью-Йорка английскими войсками до их отъезда в 1783 году. Библиотека колледжа была разграблена и потеряла собственное здание, реквизированное для использования в качестве военного госпиталя сначала американскими, а затем британскими войсками. Лоялисты были вынуждены покинуть свой королевский колледж в Нью-Йорке, который был захвачен повстанцами и переименован в Колумбийский университет. Лоялисты, во главе с епископом Чарльзом Инглисом бежали в Уинсор (Новая Шотландия), где они основали Университет Королевского колледжа.

Колумбийский колледж (1784—1896)

После революции колледж обратился к штату Нью-Йорк для того, чтобы тот помог возобновить свою деятельность, обещая сделать все, что государство может потребовать в связи с изменениями Устава университета. Законодательный орган согласился оказать содействие колледжу, и 1 мая 1784 года был принят «Закон о предоставлении определенных льгот колледжу, до сих пор называющемуся Королевский колледж». Закон создан Попечительским советом для надзора за возобновлении деятельности королевского колледжа, и, стремясь продемонстрировать свою поддержку новой Республики, законодатель предусматривает, что «колледж, существующий в пределах города Нью-Йорк, до сих пор называющийся Королевским колледжем, будет вечно здесь и далее будет называться Колумбийским колледжем». В феврале 1787 была назначена ревизионная комиссия, которую возглавили Александр Гамильтон и Джон Джей. В апреле того же года новый устав был принят колледжем, который используется и сегодня.

21 мая 1787 Уильям Сэмюэл Джонсон, сын доктора Сэмюэла Джонсона, был единогласно избран президентом Колумбийского колледжа. Перед этим Джонсон принял участие в Первом Континентальном конгрессе и был выбран в качестве делегата на Филадельфийский конвент. В 1790-е годы возрожденный Колумбийский колледж процветал под эгидой таких Федералистов как Гамильтон и Джей. Оба Президента США, Джордж Вашингтон и тогдашний вице-президент Джон Адамс, посещали колледж во время вручения дипломов выпускникам 6 мая 1789, отдав дань чести многим выпускникам ВУЗа, которые участвовали в американской революции.

В начале XIX века университет практически не изменился и стагнировал в связи с этим из-за бездействия президентов ВУЗа. Во второй половине XIX века, под руководством Президента Федерика Барнарда, заведение быстро приняло форму современного университета. К этому времени инвестиции колледжа в Нью-йоркскую недвижимость стала основным источником постоянного для него дохода, главным образом из-за быстро растущего населения.

Колумбийский университет (1896-настоящее время)

В 1896 году попечители официально разрешили принять ещё одно новое имя — «Колумбийский университет», и сегодня университет официально именуется «Колумбийским университетом в городе Нью-Йорке». Под руководством Батлер, Николаса Батлера, который служил президентом в течение четырёх десятилетий, «Колумбия» быстро стала национальным исследовательским университетом, приняв модель «мультиверситета».

Исследователи в области атома сотрудники кафедры Джон Р. Даннинг, Исидор Раби, Энрико Ферми и Поликарп Куш обратили на физический факультет университета внимание международного сообщества. В нём велись работы, которые в 1940 году дали начало Манхэттенскому проекту. В 1947 году, чтобы удовлетворить потребности в образовании солдат, возвращающихся со Второй мировой войны, университет был реорганизован расширением студентов последнего курса колледжа и создал Колумбийскую университетскую школу общих исследований.

В течение 1960-х в Колумбийском университете прошли крупномасштабные студенческие протесты, которые достигли кульминации весной 1968 года. Инцидент привёл к вынужденной отставке тогдашнего Президента Колумбийского университета Грейсона Кирка и к созданию университетского Сената.

Барнард-колледж

Несмотря на то, что несколько университетских школ признали, что женщины имеют право получать образование в университете, впервые до образовательных программ женщины были допущены осенью 1983 года. После десяти лет неудачных переговоров с Барнард-колледжем, все женские учреждения стали считаться аффилированными с университетом. Барнард колледж по-прежнему остается аффилированным с Колумбийским, и всем выпускникам выдаются дипломы с упоминанием и Колумбийского университета и колледжа Барнард.

Школы/Колледжи

В Колумбийском университете имеются четыре колледжа, присуждающие степень бакалавра:

• Колумбийский колледж (Columbia College)
• Школа инженерного дела и прикладных наук им. Фу (Fu Foundation School of Engineering and Applied Science)
• Школа Общеобразовательных Предметов (School of General Studies)
• Колледж Барнард (Barnard College)

Кроме того, в составе университета имеются 15 колледжей/школ магистратуры, аспирантуры и докторантуры:

• Школа права (Columbia Law School)
• Школа экономики и торговли (Columbia Business School)
• Колледж хирургии и общей терапии (Columbia University College of Physicians and Surgeons), и отдельно, Колледж стоматологии (College of Dental Medicine) и Школа сестринского дела (School of Nursing)
• Школа управления здравоохранения им. Мейлмана (Mailman School of Public Health)
• Школа журналистики (Graduate School of Journalism)
• Школа международных отношений (School of International and Public Affairs)
• Школа архитектуры и городского планирования (Graduate School of Architecture, Planning and Preservation)
• Школа искусств (Graduate School of Arts and Sciences)
• Школа социальной работы (School of Social Work)

У студентов Колумбийского университета также есть возможность посещать курсы в следующих высших заведениях (расположенных в непосредственной близости от Колумбийского университета):

• Педагогический колледж (Teachers College)
• Теологическая семинария Юнион (Union Theological Seminary)
• Еврейская Теологическая Семинария Америки (Jewish Theological Seminary of America)

Студенческие протесты

1968 год

В 1968 году студенты университета провели крупную акцию протеста в связи с двумя вопросами. Одним из них был проект строительства спортивного комплекса на территории соседнего парка Морнингсайд (англ. Morningside Park). Демонстранты видели в этом строительстве акт агрессии, направленный против чернокожих жителей расположенного неподалёку Гарлема. Вторым вопросом стал отказ администрации отозвать членство университета из исследовательской организации Пентагона — Института оборонного анализа (англ. Institute for Defence Analyses). Студенты забаррикадировались в здании библиотеки и нескольких других университетских корпусах. Прибывшая нью-йоркская полиция применила силу, чтобы удалить студентов из зданий. Некоторые студенты были арестованы.

1970—1980-е

В конце 1970-х — начале 1980-х в университете снова прошли акции протеста, включая голодовки и блокаду зданий. Их целью было убедить руководство не инвестировать в ЮАР из-за политики апартеида. Одно из выступлений произошло в десятую годовщину событий 1968 года.

Университет и Россия и русское зарубежье

В состав библиотек университета входит Бахметьевский архив, одно из крупнейших хранилищ материалов белой эмиграции.

В 1952 году университет стал соучредителем созданного в Нью-Йорке русскоязычного издательства имени Чехова. Ныне архив этого издательства хранится в университетской библиотеке.

Кроме того, с 1946 года при университете действует академический центр по исследованию СССР, а впоследствии России, Евразии и восточной Европы — Институт им. Гарримана (Harriman Institute), самое раннее название — Русский Институт (Russian Institute). Среди его выпускников — Збигнев Бжезинский, Маршалл Шульман, Джек Мэтлок, Мадлен Олбрайт.

Галерея

• Low Memorial Library Columbia University NYC 2.jpg

  Главное административное здание (бывшая библиотека) Колумбийского университета

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Амфитеатр перед библиотекой во время учебного года

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Известная скульптура «Мыслитель» (одна из копий) Родена перед зданием департамента философии

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Здание библиотеки Батлера

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Здание бизнес-школы

См. также

• Барнард-колледж
• Йельско-колумбийская южная обсерватория

Ссылки

• Белкнап Роберт Л. [www.zpu-journal.ru/zpu/2005_3/Belknap/5.pdf Университетские семинары в Колумбийском университете] // Знание. Понимание. Умение. — 2005. — № 3. — С. 51-54.
• А.А.Галигузов [www.moscow-student.ru/assets/files/90/90.pdf Колумбийские львы] // Московский студент. — 2009. — № 90. — С. 7,8.

Отрывок, характеризующий Колумбийский университет

– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.