Колчук, Фёдор Самуилович

Колчук Фёдор Самуилович
Дата рождения	15 сентября 1894(1894-09-15)
Место рождения	село Подлесье, Российская империя (ныне Жабинковский район Брестской области)
Дата смерти	3 января 1972(1972-01-03) (77 лет)
Место смерти	Винница, Украинская ССР, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя СССР СССР
Звание	генерал-майор
Сражения/войны	Первая мировая война, Гражданская война в России, Великая Отечественная война
Награды и премии

Фёдор Самуилович (Самойлович) Колчук (1894—1972) — советский военачальник, комбриг (2 декабря 1935), генерал-майор (17 ноября 1942).

Биография

Родился 15 сентября 1894 года в селе Подлесье Российской империи, ныне Жабинковского района Брестской области Белоруссии.

В Русской императорской армии служил с января 1915 по декабрь 1917 года, последний чин — унтер-офицер. Участник Первой мировой войны — служил сначала в составе Волынского запасного полка; с мая 1917 года — запасного электротехнического батальона, воевал на Петроградском и Юго-Западном фронтах.

Во время Октябрьской революции воевал в составе красногвардейского отряда, участвовал в бою с юнкерами при захвате Петроградской телефонной станции, затем служил телефонистом в Центральном военном комиссариате.

Гражданская война

В Красной гвардии находился с ноября 1917 по июнь 1918 года, находился на Урале, где попал в плен. В марте 1919 года был мобилизован в армию адмирала А. В. Колчака, где служил рядовым по май этого же года. На сторону Красной армии перешел в мае 1919 года. Сразу был направлен в 216-й стрелковый полк 24-й Симбирской Железной стрелковой дивизии, где назначен командиром батальона. В августе этого же года воевал в составе 1-й армии Туркестанского фронта против колчаковской Южной армии и отрядов казачества. В начале 1920 года дивизия была переведена на Западный фронт и в составе Мозырской группы войск и 12-й армии участвовала в советско-польской войне 1920 года. В июне 1920 года Фёдор Колчук был ранен и до августа находился в госпитале, затем вернулся в свой полк, где дослужился до командира полка. С июня 1921 года продолжил служить в 24-й Самаро-Симбирской Железной стрелковой дивизии, где командовал 214-м, 208-м и 210-м полками, с июля 1922 года — исполнял должность помощника командира 70-го и 71-го стрелковых полков.

Межвоенное время

В декабре 1922 года Фёдор Колчук был направлен на учёбу в Высшую тактико-стрелковую школу комсостава РККА им. III Коминтерна, по окончании которой вернулся в дивизию на должность помощника командира по хозяйственной части 71-го стрелкового полка. С апреля 1927 года — командир 4-го Туркестанского стрелкового полка 2-й стрелковой дивизии в Среднеазиатском военном округе. С октября 1928 года был слушателем Военной академии РККА им. М. В. Фрунзе, по окончании которой с марта 1931 года исполнял должность начальника учебного отдела и начальника штаба Школы военных сообщений им. М. В. Фрунзе. С декабря 1934 года — командир 6-й отдельной эксплуатационной железнодорожной бригады Дальневосточного военного округа. 28 июля 1938 года Колчук был уволен из РККА и затем 9 августа арестован, находился под следствием. 25 марта 1939 года Военным трибуналом Амурской железной дороги был осужден условно с двухгодичным испытательным сроком. До июля 1941 года находился в запасе.

Великая Отечественная война

С началом Великой Отечественной войны Ф. С. Колчук был восстановлен в рядах Красной армии и в июле 1941 года назначен командиром 182-го армейского запасного стрелкового полка Южного фронта. С мая 1942 года — командир 353-й стрелковой дивизии, воевавшей в составе 18-й, 12-й и 56-й армий Южного фронта, позже — в составе 46-й армии 3-го Украинского фронта. С мая 1944 года — командир 37-го стрелкового корпуса 46-й армии 3-го Украинского фронта, который принимал участие в Ясско-Кишиневской, Дебреценской, Будапештской и Венской наступательных операциях. Войну закончил а Австрии.

После войны

После войны генерал-майор Ф. С. Колчук продолжал командовать 37-м стрелковым корпусом в Прикарпатском военном округе. С июля 1946 года был заместителем командира 35-го гвардейского стрелкового корпуса этого же округа. С ноября 1950 года работал начальником 1-го военного автомобильного училища (ныне —Рязанский военный автомобильный институт). С декабря 1953 года находился в отставке.

Умер 3 января 1972 года в Виннице.

Награды

• Награждён орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, двумя орденами Суворова 2-й степени, орденами Кутузова 2-й степени, Отечественной войны 1-й степени, Трудового Красного Знамени, а также медалями, среди которых «За оборону Кавказа», «За взятие Будапешта», «За победу над Германией».

См. также

• Список репрессированных высших командиров и начальников Вооружённых сил СССР (1935—1945)
• Железнодорожные войска Вооружённых сил Российской Федерации

Источник

• Комкоры, том 1. Москва, «Кучково поле», 2006.

Ссылки

• [pamyat-naroda.ru/heroes/podvig-chelovek_nagrazhdenie16092059/ Колчук Федор Самойлович]
• [nikolaev-moscow.at.ua/publ/statja_o_nikolaeve/istorija_goroda/osvobozhdali_nikolaevskuju_oblast_2/9-1-0-65 Они освобождали Николаевскую область в марте 1944]

Отрывок, характеризующий Колчук, Фёдор Самуилович

Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.