Кольридж, Сэмюэл Тейлор

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кольридж»)
Перейти к: навигация, поиск
Сэмюэл Тэйлор Кольридж
Samuel Taylor Coleridge

Кольридж
Имя при рождении:

Самюэль Тэйлор Кольридж

Место рождения:

Оттери-Сент-Мэри, Девон

Место смерти:

Хайгейт

Гражданство:

Великобритания Великобритания

Род деятельности:

поэт

Направление:

романтизм, озёрная школа

Подпись:

[lib.ru/POEZIQ/KOLRIDZH/ Произведения на сайте Lib.ru]

Сэ́мюэл Тэ́йлор Ко́льридж (англ. Samuel Taylor Coleridge; 21 октября 1772, Оттери-Сент-Мэри, Девон — 25 июля 1834, Хайгейт) — английский поэт-романтик, критик и философ, выдающийся представитель «озёрной школы». Отец поэтессы Сары Кольридж (1802—1852) и литератора Хартли Кольриджа (1796—1849).





Биография

Сэмюэл Кольридж был младшим из десяти детей своего отца, служившего пастором в Девоне. В 9 лет был отправлен в лондонскую школу Christ’s Hospital, где провёл детство и где его единственным товарищем был знаменитый впоследствии Чарльз Лэмб. В 1791 году поступил в Кэмбридж, занимался классической литературой, но был исключён из университета за сочувствие республиканским идеям[1]. Он увлёкся идеями французской революции и начал вести страстную пропаганду в её защиту. Вместе с поэтом Робертом Саути, также выгнанным из школы «за вольнодумство», читал в Бристоле лекции на политические и исторические темы, издавал брошюры и газету «Хранитель» (The Watchman; вышло 8 номеров). Вдохновлённый революционными идеями, написал стихотворение «Взятие Бастилии» (1789).

Разочаровавшись во Французской революции, он неожиданно для самого себя завербовался в солдаты и только через несколько месяцев освободился от службы. При помощи друзей Кольридж вернулся в университет, где пробыл до 1794 года. В этот год он пишет совместно с Р. Саути трагедию «Падение Робеспьера» (1794), в которой осуждается революционный террор.

Разочаровавшись в «старой Европе», вдвоём они решили ехать в «свободную Америку», чтобы организовать там коммуну, которую Кольридж намеревался назвать Пантисократией. Поездка не состоялась из-за отсутствия средств. Вслед за этим для Кольриджа наступил период окончательного разочарования во всех революционных и просветительных идеалах.

В 1795 году Кольридж и Саути поселились в Бристоле и женились на двух сестрах Фрикер. Кольриджу пришлось думать о заработке; публичные лекции, которые он читал с этой целью, были полны нападок на могущественного в то время премьер-министра У. Питта и были изданы под заглавием Conciones ad populum. Материального успеха они не имели, точно также как предпринятое Кольриджем издание еженедельной газеты Watchman, имевшей в самом начале много подписчиков, благодаря красноречию Кольриджа, объездившего несколько графств для пропаганды газеты. К числу многих неудавшихся попыток устроиться принадлежит также издание первого стихотворного сборника Кольриджа, озаглавленного Juvenile poems (1796).

Кольридж становится романтиком, уйдя с головой в первобытные времена и средневековье. Письма Кольриджа за это время свидетельствуют о тяжких домашних обстоятельствах поэта, бедности и первых зачатках болезни, породивших у него страсть к опиуму. В 1797 году семья Кольриджа переехала в деревню Альфоксден, и он жил там по соседству с У. Вордсвортом и в постоянном общении с ним, вместе они совершали бесконечные прогулки и экскурсии. К этому лучшему времени поэтического творчества Кольриджа относятся стихотворение «Genevieve», «Хан Хубилай», «Dark Ladie» и лучшие из его больших поэм «Старый мореход» и «Кристабель». В 1798 году он нашёл издателя для первого издания «Лирических баллад» («Lyrical Ballads», совместно с Вордсвортом), этот сборник явился манифестом английского романтизма. Период творческого подъёма продолжался не более двух лет, в течение которых поэтом были созданы лучшие его произведения.

На средства меценатов Кольридж и Вордсворт с сестрой посетили Германию, где слушали лекции в Гёттингенском университете, изучали немецкую литературу и философию. Это путешествие оказало громадное влияние на развитие его философского миросозерцания.

«Озёрная школа»

В следующем году оба поэта объездили английские озера и Кольридж вынес оттуда глубокие впечатления красоты своей родины. В том же году Кольридж стал работать в «Morning Post»; его политические статьи отличались больше всего нападками на Питта; вскоре, однако, он изменил политике и поселился с семьей на озёрах, недалеко от Вордсворта и Саути; соседство трёх сродных по духу поэтов привело к придуманной «Edinburgh Review» кличке «озёрной школы». Тем временем здоровье Кольриджа пошатнулось, он ездил на остров Мальту, но вернулся домой ещё более нездоровым, и развившаяся наклонность к опиуму ослабляла его умственную деятельность. Поэтическое творчество его шло на спад, и главным интересом периода между 1801—1816 гг. является издание «The friend» еженедельных очерков политического и философского содержания.

Борьба с опиумом лишала его сил работать, к тому же он жил отдельно от семьи, у чужих. В нём совершился за эти годы религиозный переворот, он стал верующим человеком, христианином и стал много писать по религиозным и философским вопросам. Все его прозаические произведения написаны в это время; главные из них «Two-Lay Sermons» «Biographia Literaria», «Aids to Reflection», «Church and State», «Literary Remains» и религиозные размышления, озаглавленные «Confessions of an Inquiring Spirit». Кольридж распространял свои идеи и в беседах; его домик в Хайгейте был сборным пунктом лучших умов того времени, приезжавших слушать престарелого философа-поэта. Некоторый отголосок этих бесед сохранился в составленной его племянником и зятем книге «Table Talk».

Кольридж умер в 1834 г. в Хайгейте (Лондон), где жил так долго.

Творчество

При жизни Кольриджа его значение как философа и учителя затмевали все остальные свойства его таланта, но потомство видит в нём главным образом поэта, автора «Старого морехода», «Кристабель» и других поэм, в которых странным образом перепутывается действительность с вымыслом. Кольридж представитель одной стороны английского романтизма — его стремления к чудесному. «Лирические баллады» задуманы были Кольриджем вместе с Вордсвортом во время их юношеских скитаний по горам; они мечтали вдвоём о возрождении английской поэзии, погибающей в переживании псевдоклассических традиций XVIII в.

Вордсворт избрал для себя область простой, повседневной жизни, задавшись целью внести поэзию в описание самых обыкновенных событий деревенского и городского быта, Кольридж же, наоборот, выбрал область событий и характеров фантастического или, по меньшей мере, романтического жанра, сообщая им человеческий интерес и то подобие действительности, которое побеждает инстинктивное неверие и увлекает читателей.

Этот постепенный переход от действительности к чистой фантазии — основной приём Кольриджа, магически действующий в «Старом мореходе», где инциденты обыкновенного морского путешествия постепенно переходят в область чудесного, где естественное и сверхъестественное сливаются в неразрывное целое; английская критика справедливо утверждает, что со времени Шекспира не было столь «реальной фантастичности» в английской поэзии.

Все баллады Кольриджа имеют тот же характер фантастичности, коренящейся в национальных преданиях, и вся его поэзия проникнута характерным меланхолическим настроением и вдумчивым отношением к природе. В своих критических статьях и лекциях Кольридж обнаружил редкие качества критика-философа. Лучшие из его критических этюдов — это главы о Вордсворте в его «Biographia Literaria» и заметки о Шекспире в «Literary Remains».

С Вордсвортом он во многом расходился, был противником его теории о тождественности языка поэзии и прозы, но глубоко понимал его поэзию, и в своей статье высказал очень интересные и оригинальные мысли об истинном значении поэзии и происхождении размеренной, поэтической речи. В статье о Шекспире Кольридж внёс новый метод изучения Шекспира, противоположный доктринальной критике доктора Джонсона, пытающийся подступить с психологическими объяснениями к творчеству Шекспира. Он первый разрушил распространённое в XVIII в. мнение об экстравагантности и разнузданности великого драматурга, и его разбор Гамлета лег в основание Шлегелевских комментариев.

В философии Кольриджа был проповедником трансцендентализма, явившегося как реакция против материализма XVIII в. Он всегда стремился к познанию основных принципов, к «исканию абсолютного». Его философские взгляды изложены главным образом в «Aids to Reflection», «The friend», «The Biographia Literaria» и составляли содержание его бесед в Хайгейте, воспроизведённых отчасти в «Table Talk»[2]. Во всех этих книгах Кольридж старается установить связь германской метафизики, к которой он сам примыкал, с классическим, априорным пониманием мира у Платона. Критика Кольриджа, его стремление проследить в конкретных, ограниченных, видимых произведениях искусства смутную, невидимую и сравнительно бесконечную душу художника, составляют проповедь проникновения в явления, «покрытые завесой».

Переводы

Из произведений Кольриджа целиком переведён на русский язык «Старый матрос», Ф. Б. Миллером («Библиотека для чтения», 1851, т. 108; перепечатано во 2-й части «Стихотворений» Миллера и в «Английских поэтах» Н. В. Гербеля), Н. Л. Пушкаревым «Свет и Тени» (1878), А. А. Коринфским (СПб., 1893; премия журнала «Наше Время»), Н. С. Гумилёвым. Отрывок из «Кристабель» перевёл И. И. Козлов («Сын Отечества», 1823, № 18 и в «Стихотворениях», перепечатано в «Английских поэтах» Гербеля), целиком — Георгий Иванов. «Кубла Хан» переведено К. Д. Бальмонтом. Стихи Кольриджа «К осенней луне», «К речке Оттер», «Костюшко», «К Азре» и «К природе» переведены Дмитрием Щедровицким. В 2011 г. вышла книга У. Вордсворт и С. Т. Кольридж, «Лирические баллады и другие стихотворения»: М., Издательский центр РГГУ. В ней содержатся четыре новых перевода из Кольриджа, сделанных Игорем Меламедом.

Память

В честь Кольриджа назван кратер на Меркурии.

Напишите отзыв о статье "Кольридж, Сэмюэл Тейлор"

Примечания

  1. Венгерова З. А. Кольридж, Сэмюэл-Тейлор // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. Издание в Лондоне этого двухтомника подсказало А.С.Пушкину название для сборника анекдотов и размышлений. Пушкин приобрёл эту книгу и пометил в ней: "купл.17 июля 1835 года, день Демид.праздн., в годовщину его смерти"

Литература

  • Кольридж С. Т. Поэма о старом моряке. Всемирная литература 1919 г.
  • Кольридж С. Т. Стихи. Серия: Литературные памятники. М. Наука. 1974 г.
  • Кольридж С. Т. Избранное. Сост. и коммент. А. Н. Горбунова; Послесл. А. Н. Горбунова и Н. А. Соловьевой. На англ. яз. М. Прогресс 1981 г.
  • Кольридж С. Т. Избранные труды. Серия: История эстетики в памятниках и документах М. Искусство 1987 г.
  • Кольридж С. Т. Стихотворения: Сборник. На англ. языке с параллельным русским текстом М. Радуга 2004 г.
  • У. Вордсворт и С. Т. Кольридж, Лирические баллады и другие стихотворения. Перевод Игоря Меламеда. Издательский центр РГГУ, М., 2011.
  • Поэты ``Озерной школы``. Уильям Вордсворт, Сэмюэл Тэйлор Кольридж, Роберт Саути. Серия : Библиотека зарубежного поэта. СПБ, Наука, 2008
  • «Английский сонет XVI—XIX веков», сборник — М.: Радуга, 1990
  • «Life of Coleridge», Hall Caine, в изд. «Great Writers», с обширной библиографией
  • Poter, W., «Appreciations»
  • Shairp, J. С., «Studies in poetry and philosophy»
  • Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.

Ссылки

  • [www.lib.ru/POEZIQ/KOLRIDZH/ Кольридж, Сэмюэл Тейлор] в библиотеке Максима Мошкова
  • [vvl00.narod.ru/vl-009.htm Сэмюель Тэйлор Кольридж. Сказание о Старом Мореходе. Перевод В.Левика]
  • [magazines.russ.ru/slovo/2005/46/sem14.html Семюель Кольридж Баллада о Старом Моряке. Перевод Игоря Меламеда.]
  • [shchedrovitskiy.ru/SamuelTaylorColeridge.php?page=2 Поэзия Семюэла Тейлора Кольриджа в переводах Дмитрия Щедровицкого]
  • [ekhalt.freeshell.org/Articles/KublahKhan-Balmont.htm Халтрин-Халтурина Е. В. «Кубла Хан» С. Т. Колриджа и его бальмонтовский перевод // Международная научная Интернет-конференция «Интердисциплинарный подход к изучению литературно-публицистического творчества» (октябрь 2007 года).] (на русском)
  • [ekhalt.freeshell.org/Articles/Coleridge%20%26%20Milton.htm Е. В. Халтрин-Халтурина. Диптих Кольриджа «Кристабель» и милтоновские традиции // Известия РАН. Серия Литературы и языка. Том 67, № 6 (2008). С. 24-37.] (на русском, в оформлении автора и с её согласия).


Отрывок, характеризующий Кольридж, Сэмюэл Тейлор

– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.