Кольтелли, Франческо Прокопио деи

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Франческо Прокопио деи Кольтелли
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Франческо Прокопио деи Кольтелли (настоящая фамилия Куто; 9 февраля 1651, Палермо — 10 февраля 1727, Париж) — французский кулинар и предприниматель сицилийского происхождения, основатель «Кафе Прокоп» — одного из старейших кафе в Париже[1].





Ранние годы

Прокопио Куто родился на Сицилии. Свою фамилию «Куто», созвучную французскому «couteaux» («нож»), он впоследствии сменил на «Кольтелли». Первоначально он был рыбаком, как и все члены его семьи. Именно на Сицилии Кольтелли узнал рецепт геладо, итальянского варианта мороженого, с помощью которого в будущем получил известность во Франции[2].

Карьера

Мастерству повара Кольтелли учился, вероятнее всего, в Палермо или во Флоренции. Примерно в 1670—1674 годах он оказался в Париже, где первоначально присоединился к гильдии производителей лимонада и других безалкогольных напитков. Он работал на улице де Турнон и продавал лимонад и кофе в магазине, принадлежащем некому армянскому эмигранту Паскалю[3]. Когда в 1675 году Паскаль, дела которого шли не слишком хорошо, переехал в Лондон, он оставил свой магазин Кольтелли. Тот вскоре перенёс магазин на более престижное место на улице де Фоссе Сен-Жермен.

В то время большинство мест, где продавалось кофе, не имели концепции кафе, а главным продуктом, продававшимся там, был лимонад. Первые попытки создания кафе имели место в 1643—1644 годах в Париже и Марселе, но они закончились неудачей.

Кафе «Ле Прокоп»

Известный уже как Франческо Прокопио деи Кольтелли, сицилиец открыл в 1686 году первое кафе в Париже, которое он назвал «Ле Прокоп» — от французского варианта своего имени. Место также часто называли «антр» («пещера»), поскольку даже в ясные и солнечные дни там было сумеречно. Для создания кафе Кольтелли перестроил старую баню. В заведении после реконструкции имелись кристаллические канделябры, зеркала на стенах и мраморные столы, что делало его интерьер похожим на современные западные кафе.

В своём заведении Кольтелли ввёл ряд новшеств. Благодаря использованию соли ему удалось снизить температуру льда, что позволило делать подаваемые им ароматные напитки холоднее. Он также применил на практике сицилийский рецепт приготовления мороженого-геладо, залитого лимонным или померанцевым соком. В Кафе «Ле Прокоп» стали подаваться небольшие фарфоровые чашки, подобные сосудам, в которых раньше подавались яйца.

Дополнительный успех кафе «Ле Прокоп» принесло открытие по соседству с ним в 1687 году нового здания театра «Комеди Франсез». Зрители часто посещали кафе, расположенное на той же улице, и вскоре оно стало одним из самых популярных мест в городе. В XVIII—XIX веках кафе «Ле Прокоп» было одним из важнейших центров интеллектуальной жизни города. Здесь собирались энциклопедисты, политики времён Великой Французской революции, а также многие французские писатели XIX века. Кафе существует по сей день.

По некоторым данным, кафе в XVII и XVIII веках также пользовалось большим успехом у дуэлянтов, стрелявшихся на пустыре неподалёку и часто заходивших в него до и после поединка[4].

Личная жизнь

В 1675 году Прокопио женился на Маргарит Круен, в браке с которой у него было восемь детей. После её смерти Прокопио женился вновь в 1696 году на Анне Франсуазе Гарнье. У них было четверо детей. Его третьей женой в 1717 году стала Жюли Пармантье, в браке родился один ребенок.

В 1686 году Кольтелли получил французское гражданство.

Напишите отзыв о статье "Кольтелли, Франческо Прокопио деи"

Примечания

  1. [www.paris-insider.com/attractions/le-procope-oldest-cafe-paris LE PROCOPE : THE OLDEST CAFE IN PARIS]
  2. [www.rosalio.it/2009/09/17/un-siciliano-a-parigi/#more-6243 Un siciliano a Parigi]
  3. [www.ucpress.edu/books/chapters/10659.ch01.pdf Early Ices and Ice Creams, p. 17]
  4. [barmancity.com/kofe-chay/kofeyni-v-evrope-i-rossii Бармен Сити | История кофейни в Европе и России]

Библиография

Отрывок, характеризующий Кольтелли, Франческо Прокопио деи

– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.