Команы Абхазские

Село Команы Абхазские Страна АбхазияАбхазия Район Сухумский районСухумский район Координаты 43°05′43″ с. ш. 40°59′50″ в. д.43.0955333° с. ш. 40.9972917° в. д. / 43.0955333; 40.9972917    Основан I век Официальный язык абхазский Показать/скрыть карты

Кома́ны Абхазские (также Коман или Каман, Каманы) — село в Сухумском районе Абхазии, расположенное в 15 километрах от Сухума,

История селения насчитывает две тысячи лет. Название «Команы» переводится как «святое место».

История

Христианская история связывает Команы с именами двух великих святых и одного мученика.

Здесь в 308 году мученически окончил свои дни Василиск Команский. За исповедание христианской веры его сначала держали в темнице, несколько раз били и жестоко пытали, но он не отрекался. Многие же язычники уверовали во Христа. Когда мученик предстал перед Агриппой, тот повелел ему принести жертву языческим богам. Мученик ответил ему, что всякий час приносит Богу жертву хвалы и благодарения. А на капище, куда привели святого Василиска, с неба сошёл огонь, который сжёг капище и находившихся там идолов. В бессильной ярости Агриппа приказал отсечь святому Василиску голову, а тело его бросить в воду.

Направляясь в конечный пункт ссылки Питиунт из Кукуз, в Команах окончил свои дни Вселенский учитель и святитель Иоанн Златоуст.

Когда в Команах силы оставили его, у склепа святого Василиска святитель Иоанн был утешен явлением мученика и его словами: «Не унывай, брат Иоанн! Завтра мы будем вместе». Иоанн Златоуст умер 14 сентября 407 года. В течение 32 лет гроб с мощами великого учителя Православия находился в церкви св. мученика Василиска в Команах. В 438 году при Императоре Феодосии II младшем святые останки святителя Иоанна Златоуста были с честью перенесены в Константинополь.

В Команах примерно в 850 году произошло Третье обретение честной главы Иоанна Крестителя.

	Изображение	Предание
Третье обретение (25 мая по юлианскому календарю)		Из Константинополя главу Иоанна Крестителя во время волнений, связанных со ссылкой Иоанна Златоуста, перенесли в город Емессу, а затем в начале IX века в Команы, где прятали в период иконоборческих гонений. После восстановления иконопочитания, по преданию, патриарх Игнатий во время ночной молитвы получил указание о местонахождении реликвии. По приказанию императора Михаила III в Команы было направлено посольство, которое около 850 года обрело главу Иоанна Предтечи в указанном патриархом месте.

В гроте на месте Третьего обретения главы Иоанна Предтечи вскоре проявился нерукотворный образ святого, сохранившийся до настоящего времени.

Отрывок, характеризующий Команы Абхазские

– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.