Комаров, Сергей Петрович (кинематографист)
Поделись знанием:
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Комаров и Лаврентьев
Сергей Комаров | |
Место смерти: | |
---|---|
Профессия: | |
Награды: |
Сергей Петрович Комаров (настоящая фамилия — Лаврентьев; 1891—1957) — советский актёр театра и кино, режиссёр немого кино, сценарист, педагог.
Содержание
Биография
Внешние изображения | |
---|---|
[proekt-wms.narod.ru/zvezd/komarov-s-mogila.jpg Мемориальная доска в колумбарии] |
Родился 2 марта 1891 года в городе Вязники.
В 1913 году окончил Алексеевское военное училище в Москве, служил в армии.[1]
В 1923 году закончил три курса актёрского факультета Первой Госкиношколы и с этого же года — один из ведущих актёров экспериментальной мастерской Льва Кулешова.
В 1923—1934 годах — декан актёрского факультета, заведующий кафедрой экспериментальной мастерской Льва Кулешова при ГИКе.
С 1956 года — актёр Театра-студии киноактёра.
Преподавал актёрское мастерство во ВГИКе.
Умер 23 декабря 1957 года в Москве. Урна с прахом захоронена в колумбарии Донского кладбища.
Звания и награды
- Заслуженный артист РСФСР (1935).
Фильмография
Актёр
- 1921 — Деревня на переломе (короткометражный) — комиссар
- 1921 — Серп и молот — начальник продотряда
- 1924 — Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков — Одноглазый
- 1925 — Луч смерти — Томас Ланн
- 1926 — Мисс Менд — Чиче
- 1926 — По закону — Ганс Нильсен, муж Эдит
- 1927 — Конец Санкт-Петербурга — пристав
- 1928 — Весёлая канарейка — Брянский, большевик-подпольщик
- 1928 — Дом на Трубной — Лядов
- 1928 — Кукла с миллионами
- 1928 — Саламандра (Salamander; СССР-Германия) — Бржезинский, иезуит
- 1929 — Два-бульди-два — Бульди-отец, клоун
- 1929 — За ваше здоровье (короткометражный)
- 1932 — Горизонт — американский полицейский; поп
- 1932 — Друзья совести
- 1933 — Дезертир — рабочий
- 1933 — Марионетки
- 1933 — Окраина — Александр Петрович Грешин, хозяин сапожной мастерской
- 1934 — Мечтатели — профессор Волынцев
- 1934 — Настенька Устинова — Кузьмич
- 1935 — Космический рейс — академик Седых
- 1935 — Любовь и ненависть — капитан
- 1935 — У самого синего моря — эпизод
- 1936 — Дохунда — Азим-Шах
- 1938 — Глубокий рейд — начальник штаба Имперского воздушного флота
- 1938 — Люди долины Сумбар — профессор Бураков
- 1938 — Одиннадцатое июля — Капуста
- 1939 — Минин и Пожарский — князь Трубецкой
- 1939 — Щорс — немецкий полковник
- 1940 — Гибель «Орла» — сторож порта
- 1940 — Сибиряки — Терентий
- 1941 — Старый двор
- 1942 — Железный ангел
- 1942 — Клятва Тимура — старик (нет в титрах)
- 1942 — Принц и нищий — Капеллан
- 1943 — Лермонтов — эпизод (нет в титрах)
- 1943 — Мы с Урала — Юрий Павлович, директор оборонного завода № 75
- 1945 — Это было в Донбассе — немецкий офицер
- 1946 — Синегория — министр
- 1947 — Поезд идёт на восток — член комиссии (нет в титрах)
- 1948 — Молодая гвардия — врач (нет в титрах)
- 1953 — Нахлебник — Иван Кузьмич Иванов, друг Кузовкина
- 1955 — Попрыгунья — друг Ольги Ивановны
- 1956 — Тайна двух океанов — Андрей Николаевич, профессор-океанолог
Режиссёр
- 1927 — Поцелуй Мэри Пикфорд
- 1928 — Кукла с миллионами
- 1932 — Путь на Север (документальный)
Сценарист
Напишите отзыв о статье "Комаров, Сергей Петрович (кинематографист)"
Примечания
- ↑ [dvd-film-shop.ru/cgi-bin/index.cgi?t=2&id=20900 Сергей Петрович Комаров]
Ссылки
- [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_cinema/8835/%D0%9A%D0%9E%D0%9C%D0%90%D0%A0%D0%9E%D0%92 КОМАРОВ Сергей Петрович]
- [kino-cccp.net/publ/10-1-0-5325 Комаров Сергей Петрович]
- [proekt-wms.narod.ru/zvezd/komarov-s.htm Сергей Комаров]
Это заготовка статьи об актёре или актрисе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Комаров, Сергей Петрович (кинематографист)
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.