Комеч, Алексей Ильич

Алексей Ильич Комеч
Место рождения:	Плавск, Тульская область, СССР
Научная сфера:	искусствоведение
Место работы:	Государственный институт искусствознания
Учёная степень:	доктор искусствоведения
Альма-матер:	Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова
Научный руководитель:	В. Н. Лазарев
Награды и премии:

Алексе́й Ильи́ч Коме́ч (8 августа 1936, Плавск — 28 февраля 2007, Москва) — российский искусствовед, доктор искусствоведения, архитектурный критик, преподаватель, фотограф, автор более 80 научных трудов по истории византийской и древнерусской архитектуры X—XV столетий, истории и теории реставрации памятников архитектуры, директор Государственного института искусствознания. Заслуженный деятель искусств Российской Федерации (1999).

Биография

Родился в 1936 году в Плавске Тульской области семье Веры Афанасьевны и Ильи Наумовича Комеч. Фамилия Комеч — караимская. В 1954 году окончил московскую среднюю школу № 101 с серебряной медалью. В детстве А. Комеч проявлял способности к музыке, однако его друг М. Мейер уговорил его по окончании школы поступить на отделение истории и теории искусства исторического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, которое Комеч окончил в 1959 году. Параллельно с обучением в МГУ в 1954—1957 годах Комеч обучался на теоретическом отделении Музыкального училища при Московской консерватории им. П. И. Чайковского, однако оставил училище после третьего курса, чтобы сосредоточиться на учёбе на историческом факультете. После окончания МГУ в 1959 году пришел на работу в Государственный научно-исследовательский музей архитектуры им. А.В. Щусева, затем перешел в Научно-методический совет по охране памятников культуры Академии наук СССР. В 1960—1964 и в 1966—1979 годах преподавал на историческом факультете МГУ. С 1969 г. работал научным сотрудником, а с 1989 года занимал должность заведующего сектором истории древнерусского искусства Государственного института искусствознания министерства культуры. В 1972 году защитил кандидатскую (научный руководитель В. Н. Лазарев), а в 1989 году — докторскую диссертацию. Начиная с 1982 года являлся научным редактором восьмитомной серии книг «Памятники архитектуры Москвы». В 1990—1991 годах работал начальником Отдела охраны культурного наследия министерства культуры СССР. С 1991 по 1993 г. — директор Государственного научно-исследовательского музея реставрации министерства культуры России. В 1993 году по личном настоянию А.Комеч добился постановки на охрану 46 павильонов и сооружений бывшей ВСХВ (ВВЦ).С 1994 г. — директор Государственного института искусствознания. Член Международного научного комитета ICOMOS по сохранению наследия XX века. В 1991—1995 годах А. И. Комеч являлся представителем России в Комитете по культурному наследию Совета Европы. Незадолго до ухода из жизни в связи с тяжелой болезнью оставил пост директора, сохранив звание научного руководителя института.

А. И. Комеч выступал с последовательной критикой деятельности Правительства Москвы по сносу и искажению исторической застройки и уничтожению культурного наследия. В июле 2004 года Ю. М. Лужковым против А. И. Комеча и телеканала РТР был подан иск о защите деловой репутации, поводом которому стало, в частности, высказывание Комеча в программе «Вести +», касавшееся правовых оснований участия столичного правительства в восстановлении сгоревшего здания Манежа. Суд удовлетворил иск в отношении телекомпании и отказал в его удовлетворении в отношении А. И. Комеча.

А. И. Комеч является автором более 80 трудов по истории византийской и древнерусской архитектуры Х — XV столетий, истории и теории реставрации памятников архитектуры. В 1994—2002 годах А. И. Комеч внёс значительный вклад в разработку проекта Федерального закона «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации».

Умер 28 февраля 2007 года. Похоронен на Ваганьковском кладбище.

Публикации

Книги

• Комеч А. И. Каменная летопись Пскова XII - начала XVI в. — М.: Наука, 1993. — ISBN 5-02-012779-5.
• Комеч А. И. Русские монастыри. История и культура X-XVII столетия. — 2001. — 240 с. — 2000 экз. — ISBN 5-901721-01-2.
• Комеч А. И. Древнерусское зодчество конца X - начала XII в. — М.: Наука, 1987. — 20 000 экз.
• Комеч А. И., Михайлов К. П. и др. Архитектура и ландшафты России. Черная книга. Утраты. — М.: Искусство - XXI век, 2003. — 3500 экз. — ISBN 5-98051-006-0.
• ΣΟΦΙΑ. Сборник статей в честь А. И. Комеча. — М.: Северный паломник, 2006. — ISBN 5-94431-201-7.

Избранные статьи и интервью

История искусства и архитектуры

• [www.rusarch.ru/komech3.htm Рабочий метод зодчих Владимиро-Суздальского княжества XII в.] // Советская археология. М. 1966. № 1. С. 77—91.
• Построение вертикальной композиции Софийского собора в Киеве // Советская археология. М. 1968. № 3. С. 232—238.
• Храм на четырёх колоннах и его значение в истории вихантийской архитектуры // Византия. Южные славяне и Древняя Русь. Западная Европа. Искусство и культура: Сб. статей в честь В. Н. Лазарева. М., 1973. С. 64—77.
• Спасо-Преображенский собор в Чернигове (к характеристике начального периода развития древнерусской архитектуры) // Древнерусской искусство. Т. 7. Зарубежные связи. М., 1975. С. 9—26.
• Роль приделов в формировании общей композиции Софийского собора в Новгороде // Средневековая Русь: Сб7 памятни Н. Н. Воронина. М., 1976. С. 147—150.
• Символика архитектурных форм в раннем христианстве // Искусство Западной Европы и Византии: Сб. статей. М., 1978. С 45—62.
• Древнерусское искусство // Очерки истории искусства. М., 1987. С. 304—359.
• [www.rusarch.ru/komech2.htm Дмитриевский собор во Владимире как итог развития архитектурной школы] // Дмитриевский собор во Владимире к 800-летию создания. М., 1997.
• [www.rusarch.ru/komech1.htm Архитектура Владимира 1150—1180-х гг. Художественная природа и генезис «русской романики»] // Древнерусское искусство. Русь и страны византийского мира. XII век. СПб, 2002. С. 231—254.

Защита культурного наследия

• [magazines.russ.ru/novyi_mi/1997/1/redposta.html «Реконструкция» Москвы продолжается] / Послесловие С. П. Залыгина // Новый Мир. 1997. № 1.
• [www.newspb.ru/allnews/256651/ Беззаконие в Москве: «Москву губит коммерческий интерес власть имущих»: Интервью Алексея Комеча ИА REGNUM]
• [www.newizv.ru/news/2004-03-19/5291/ «Зачем уничтожать Москву?»] // Новые Известия. 2004. 19 марта (№ 47). С. 5.

Память

Памяти А. И. Комеча посвящён альбом «Московское архитектурное наследие: точка невозврата. 2004—2007», рассказывающий об утратах, которые понесла архитектура Москвы за несколько последних лет.

Литература

• Хранитель. Алексей Ильич Комеч и судьбы русской архитектуры / Самовер Н. — М.: Искусство XXI век, 2009. — 383 с. — 1100 экз. — ISBN 978-5-980-51-060-2.

Ссылки

• [www.st-tatiana.ru/text/25457.html Некролог] на сайте «St-tatiana.ru»
• [archvestnik.ru/ru/magazine/954 Памяти А. И. Комеча] (рус.). — «Архитектурный вестник» № 2, 2007. Проверено 14 ноября 2009. [www.webcitation.org/67lfD45Y8 Архивировано из первоисточника 19 мая 2012].
• Архангельский А. [www.rian.ru/authors/20070301/61409840.html Памяти городского головы] (рус.) (01-02-2007). — РИА Новости. Проверено 5 августа 2010. [www.webcitation.org/67lfDeTix Архивировано из первоисточника 19 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Комеч, Алексей Ильич

– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.