Комиссаржевский, Фёдор Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фёдор Комиссаржевский
Фёдор Петрович Комиссаржевский
Основная информация
Дата рождения

1838(1838)

Место рождения

Киевская губерния

Дата смерти

14 марта 1905(1905-03-14)

Место смерти

Сан-Ремо, Италия

Страна

Российская империя Российская империя

Профессии

оперный певец

Певческий голос

тенор

Фёдор Петро́вич Комиссарже́вский (1838, Киевская губерния[1] — 1 [14] марта 1905, Сан-Ремо, Италия) — русский певец, лирико-драматический тенор, музыкальный педагог; отец драматической актрисы В. Ф. Комиссаржевской и режиссёра Ф. Ф. Комиссаржевского.





Биография

Учился в Италии у Пьетро Репетто, пел в Риме, Милане, Опорто. Там же, в Италии, принимал участие в освободительной движении под руководством Дж. Гарибальди. На сезон 1860/61 гг. был ангажирован в одесскую итальянскую оперу антрепризы Серматтеи и Ко (амплуа первого тенора), где выступал вместе с русской оперной певицей и драматической актрисой А.Абариновой (Рейхельт). Вернувшись в 1863 году в Россию, c 1863 по 1880 пел в Санкт-Петербурге: сначала выступал в петербургской Итальянской опере, затем солист Мариинского театра, пользовался успехом, главным образом, благодаря сценическому таланту и уменью эффектно фразировать.

В 1882 пел в спектаклях московского Большого театра. Переселившись в Москву, посвятил себя педагогической деятельности; профессор Московской консерватории (18821887), где поставил несколько оперных спектаклей как режиссёр-постановщик: «Волшебная флейта» (1884), «Водовоз» (1885), «Свадьба Фигаро» (1888); и где многие артисты Большого театра под его руководством готовили оперные партии.

В 1888 вместе с режиссёрами А. Ф. Федотовым, К. Станиславским и художником Ф. Л. Соллогубом создал в Москве «Общество искусства и литературы» и при нём Музыкально-драматическое училище, которое просуществовало до 1891. Общество разместилось в Москве в Нижнем Кисловском переулке, в доме, принадлежавшем когда-то семье высокопоставленных чиновников Секретарёвых, поэтому его сцена скоро получила негласное прозвище «Секретарёвка».

В 1887—1888 являлся музыкальным рецензентом газеты «Московский листок» под псевдонимом Дилетант. П. Чайковский посвятил ему романс «Скажи, о чем в тени ветвей» (ор. 57, № 1; 1884).

Умер в 1905 году в Италии. Похоронен на кладбище Тестаччо.

Семья

Ф. П. Комиссаржевский тайно обвенчался в Царском Селе с дочерью командира Преображенского полка Марией Николаевной Шульгиной, в браке с которой родились три дочери:

Во время гастрольного турне Ф. П. Комиссаржевский познакомился с литовской княжной Курцевич, на которой вскоре женился; в этом браке родился сын:

Творчество

Его пение отличалось изяществом и тонкостью фразировки, сценическое исполнение — темпераментом, высокой артистической культурой. Выдающийся педагог занимался со своими учениками (в их числе К. С. Станиславский) не только пением, но и драматическим искусством.

Первый исполнитель таких партий, как Дон Жуан («Каменный гость» А. С. Даргомыжского), Самозванец («Борис Годунов» М. П. Мусоргского), Вакула («Кузнец Вакула» П. И. Чайковского), Синодал («Демон» Рубинштейна).

Среди других партий — Фауст («Фауст» Ш. Гуно), Йонтек («Галька» Монюшко); пел в «Русалке», «Фра-Дьяволо», «Фаворитке»; наряду с П. Лодием, с которым чередовался в спектаклях, один из первых исполнителей партии Левко («Майская ночь»); выступал во многих других операх.

Ученики Ф. П. Комиссаржевского

Ученики: Л. Аренци, А. Больска, С. Борисоглебский, А. Бреви, Е. Верни, Л. Донской, С. Егизаров, Е. Клебек, П. Кошиц, П. Оленин, К. Серебряков, И. Соколов, В. Тютюнник, В. Шкафер, В. Эберле.

Напишите отзыв о статье "Комиссаржевский, Фёдор Петрович"

Примечания

  1. Агин М. С. Вокально-энциклопедический словарь. (Биобиблиография). В 5 т. — М., 1991—1994.

Источник

Отрывок, характеризующий Комиссаржевский, Фёдор Петрович

Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.