Комиссаржевский, Фёдор Фёдорович

Фёдор Комиссаржевский
Имя при рождении:	Фёдор Фёдорович Комиссаржевский
Дата рождения:	4 июня (23 мая) 1882(1882-05-23)
Место рождения:	Венеция
Дата смерти:	16 апреля 1954(1954-04-16) (71 год)
Место смерти:	Дариен, Коннектикут, США
Профессия:	театральный режиссёр, сценограф, художник по костюмам

Фёдор Фёдорович Комиссарже́вский (4 июня (23 мая) 1882 года , Венеция — 16 апреля 1954, Дариен, США) — российский театральный режиссёр, педагог, теоретик театра, художник и переводчик. Сын певца Ф. П. Комиссаржевского, брат В. Ф. Комиссаржевской. Основатель театра имени В. Ф. Комиссаржевской. После эмиграции стал одним из ведущих театральных режиссёров Англии, с 1939 года жил и работал в США.

Биография

Его отец, известный певец Ф. П. Комиссаржевский, в своё время тайно обвенчался в Царском Селе с дочерью командира Преображенского полка Марией Николаевной Шульгиной, в браке с которой родились три дочери: Вера, Надежда и Ольга. Во время гастрольного турне Ф. П. Комиссаржевский познакомился с литовской княжной Курцевич, на которой вскоре женился; в этом браке в Венеции и родился в 1882 году сын Фёдор.

Получил архитектурное образование. Вошёл в число пайщиков Драматического театра В. Ф. Комиссаржевской, который открылся 28 (15) сентября 1904 года в здании петербургского «Пассажа» спектаклем «Уриэль Акоста» Гуцкова. Это был демократичный интеллигентный театр, основу репертуара которого составляли произведения Г. Ибсена, А. П. Чехова и А. Н. Островского С 1904—1909 годы Фёдор Фёдорович возглавлял постановочную часть театра, для которого перевёл пьесы Августа Стриндберга, Кнута Гамсуна и Карло Гольдони. Поставил на сцене пьесы «Бесовское действо» А. М. Ремизова (1907), «Чёрные маски» Л. Н. Андреева (1908, совместно с А. П. Зоновым), «Праматерь» Ф. Грильпарцера (1909, оформление А. Н. Бенуа) и «Хозяйка гостиницы» К. Гольдони (1909). Режиссёрские работы были близки к классическим традициям символизма.

В 1909 году вместе с Н. Н. Евреиновым организовал театральное кабаре под названием «Веселый театр для пожилых детей».

В 1910 году переехал в Москву. Через некоторое время открыл свою театральную школу. В студии поставил спектакли «Фауст» Гёте и «Идиот» Достоевского. Большое внимание уделял проблемам актёрского перевоплощения, придерживался традиционному построению спектакля и системы К. С. Станиславского. Был режиссёром Театра К. Н. Незлобина, в труппе которого иногда играла его сестра, поставил спектакли «Мещанин во дворянстве» Мольера (1911), «Не было ни гроша, да вдруг алтын» А. Н. Островского (1910), «Принцесса Турандот» К. Гоцци (1912) и «Идиот» по Достоевскому (1913).

На сцене Малого театра поставил спектакль «Лекарь поневоле» Мольера (1913). Мастерская Комиссаржевского готовила универсальных актёров, кроме актёрского мастерства, владевших сценическим движением и вокалом. Среди актёров были Игорь Ильинский и Михаил Жаров. На основе школы-студии, организованной в 1910 году Комиссаржевским, В. В. Бравичем и П. М. Ярцевым и при участии ряда бывших сотрудников «Свободного театра» Ф. Ф. Комиссаржевским и В. Г. Сахновским в 1914 году был организован театр имени В. Ф. Комиссаржевской, в репертуар которого вошли «Гимн Рождеству» (по Ч. Диккенсу), «Каждый человек» (моралите XV в.), «Скверный анекдот» по Достоевскому (1915). В 1918 году Комиссаржевский ушёл из театра и в 1919 году он закрылся. Но в 1924—1925 годах театр работал вновь, возобновлённый Сахновским; Были поставлены: «Отжитое время» («Свадьба Кречинского» и «Дело» А. В. Сухово-Кобылина, режиссёр Н. О. Волконский), «Мёртвые души» по Н. В. Гоголю (режиссёр Сахновский) и др.

После революции был оперным режиссёром, работал в Большом театре и оперном театре Зимина. Ставил оперы «Евгений Онегин» и «Князь Игорь». В 1918 году вместе с В. М. Бебутовым организовал Театр-студию ХПСРО, в котором ставились как драматические, так и оперные спектакли. Здесь Комиссаржевский поставил, в частности, «Похищение из сераля» В. А. Моцарта и «Сказки Гофмана» Ж. Оффенбаха; большой удачей режиссёра стала постановка «Бури» У. Шекспира (совместно с Бебутовым).

У Ф.Ф. Комиссаржевского было много жён, но официальных, по некоторым сведениям, всего три. Первой женой была молодая актриса Елена Комиссаржевская (ур. Акопян, 1895-1981), впоследствии жена основателя «Летучей мыши» Н.Ф.Балиева и артистка труппы «Le Théâtre de la Chauve-Souris».

В 1919 году эмигрировал в Лондон. Уже в июне 1919 года представил оперные сезоны, с оперным тенором Владимиром Розингом и дирижёром Адрианом Боултом.

Преподавал в Королевской академии драматического искусства. Среди его студентов были многие известные актёры: Джон Гилгуд, Чарльз Лоутон, Доналд Волфит, Кристофер Пламмер, и будущая жена, оскароносная английская актриса Пегги Эшкрофт.

С 1925 по 1936 годы ставил в английском театре пьесы Антона Павловича Чехова: «Иванов» (1925), «Дядя Ваня» (1926), «Три сестры» (1926) и «Чайка» (1936).

В 1936 году поставил «Короля Лира» Шекспира в Royal Shakespeare Theatre в Стратфорд-на-Эйвоне (1936). Часто свои спектакли оформлял сам, изучал историю костюма.

С 1923 по 1924 год поставил на сцене Театра Елисейских полей спектакли: «Дорога в Лувр» А. Милна (на английском языке), «Клуб мандариновых уток» А. Дювернуа и П. Фортуни, «Дуэнья» Р. Шеридана. Был приглашен режиссёром Английского театра.

В 1925 году открыл свой частный маленький театр «L’Arc-en-Ciel». В 1931 году сделал свою инсценировку и эскизы костюмов для «Пиковой дамы» А. Пушкина, спектакль был поставлен на сцене театра «Madeleine» французским составом труппы Н. Балиева «Le Théâtre de la Chauve-Souris»

После начала Второй мировой войны Комиссаржевский переехал в США. Работал в театрах, поставил «Преступление и наказание» Ф. Достоевского (1947) и оперу «Воццек» А. Берга (1952).

Семья

Фёдор Комиссаржевский первым браком был женат на русской актрисе Е. А. Балиевой (1895-1981), вторым на английской актрисе Пегги Эшкрофт и третим браком сочетался с Эрнестин Стоделл (Ernestine Stodelle, 1912—2008) известной танцовщице балета модерн. Через два года после смерти Фёдора, 1956 году Эрнестин Стоделл вышла замуж за известного литературного критика Джона Чэмберлена (John R. Chamberlain), вдовца, у которого были дочери Элизабет (Elizabeth Huss) и Маргарет (Margaret Davis), которая брала уроки в студии Стоделл и познакомила их.

• Владимир Комиссаржевский — сын Елены Акопян и Фёдора Комиссаржевского
• Таня Метакса (Tanya K. Metaksa), 1936 г.р. — дочь Эрнестин Стоделл и Фёдора Комиссаржевского
• Кристофер Комиссаржевский — сын Эрнестин Стоделл и Фёдора Комиссаржевского.
• Бенедикт Комиссаржевский, 1947 г.р. — сын Эрнестин Стоделл и Фёдора Комиссаржевского
• Джон Чэмберлен-мл. (John Chamberlain Jr.) — сын Эрнестин Стоделл и Джона Чэмберлена
• Элизабет Чэмберлен — Хасс (Elizabeth Chamberlain — Huss)
• Маргарет Чэмберлен — Дэвис (Margaret Chamberlain — Davis)

Известные родственники

Через 57 лет после смерти Комиссаржевского, 13 октября 2011 тридцатилетний приёмный сын Бенедикта (сына режиссёра), Джошуа, решением суда присяжных штата Коннектикут был признан виновным в зверских убийствах. 9 декабря 2011 года суд присяжных рекомендовал приговорить Джошуа к смертной казни.

Творчество

Постановки в Театре Комиссаржевской

• 1914 — «Дмитрий Донской» В. А. Озерова (совместно с В. Г. Сахновским)
• 1914 — «Гимн Рождеству» по Ч. Диккенсу
• 1915 — «Скверный анекдот» по Достоевскому
• 1915 — «Каждый человек» (моралите XV века)
• 1915 — «Ночные пляски» Ф. К. Сологуба (с А. П. Зоновым)
• 1915 — «Выбор невесты» Э. Т. А. Гофмана (с Сахновским)
• 1915 — «Проклятый принц» А. М. Ремизова (с Зоновым)
• 1916 — «Майская ночь» по Н. В. Гоголю (с А. П. Зоновым)
• 1916 — «Электра» Г. Гофмансталя
• 1917 — «Лизистрата» Аристофана
• 1917 — «Пан» Ван Лерберга (с Сахновским)

Сочинения

• 1910 — Федор Комиссаржевский. «История костюма» = уникальные материалы по истории костюма с древнейших времен до конца 19-го века. — СПб., 1910.
• 1916 — Ф. Ф.Комиссаржевский. [teatr-lib.ru/Library/Komissar_f/prelud/ «Театральные прелюдии»]. — М.: «типо-литография Коркина», 1916.
• 1916 — Ф. Ф.Комиссаржевский. [teatr-lib.ru/Library/Komissar_f/Tvorchestvo/ «Творчество актера и теория Станиславского»]. — 1916.
• 1929 — Theodore Komisarjevsky. «Myself and the theatre» = Мемуары. Дневники. Письма. — Лондон, 1929.
• 1931 — Theodore Komisarjevsky. «Costume of the theatre». — Лондон, 1931.
• 1935 — Theodore Komisarjevsky. «The theatre and a changing civilisation». — Лондон, 1935.
• 1999 — Ф. Ф.Комиссаржевский. «Я и Театр» = Мемуары. Дневники. Письма (Переписка Ф.Ф. Комиссаржевского) / Перевод И.Л. Алпатовой. — М.: Искусство, 1999. — 278 с. — ISBN 5-210-01355-3.
• 2000 — Поль Фор. Поль Мари Верлен. Морис Метерлинк. Шарль Ван Лерберг. Антонен Арто. «Французский символизм. Драматургия и театр» = «Le symbolisme francais: La dramaturgie et le theatre» / Составитель: Вадим Максимов. Перевод: Федор Комиссаржевский.. — М.: Ars Pura. Французская коллекция, 2000. — 480 с. — 4 000 экз. — ISBN 5-93762-002-X.
• 2000 — Ф. Ф.Комиссаржевский. «Письмо Ф. Ф. Комиссаржевского правлению художественно-просветительного союза рабочих организаций (сезон 1918/1919 г.)» = «Оперная режиссура: история и современность» (Сборник статей и публикаций). — М.: РИИИ, 2000. — С. 118-120. — 480 с. — (Антология). — 250 экз. — ISBN 5-86845-035-3.
• 2005 — Ф. Ф.Комиссаржевский. [www.ozon.ru/context/detail/id/2306832/ «История костюма»]. — М.: Астрель, АСТ, 2005. — 336 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-17-018578-2.
• 2009 — Горестный эпистолярий. Письма Ф. Ф. Комиссаржевского В. Г. Сахновскому, О. Д. Каменевой, А. В. Луначарскому и др. 1915—1919. Публ., вст. ст. и коммент. В. В. Иванова // Мнемозина. Документы и факты из истории отечественного театра ХХ века. Вып. 4 / Ред.-сост. В. В. Иванов. М.: Индрик, 2009. С. 324—351. ISBN 978-5-91674-027-1
• Канва судьбы. Ф.Ф. Комиссаржевский. Автобиография. Приложение: Письма Ф.Ф. Комиссаржевского К.С. Станиславскому (1910–1915) / Публ., вступ. статья и коммент. М.В. Хализевой // Мнемозина. Документы и факты из истории отечественного театра XX века / Ред.-сост. В.В. Иванов. М.: Индрик, 2014. Вып. 5. С. 792–820.

• Публиковал статьи по вопросам театра в журналах «Студия» и «Маски».
• Автор статей в Британской энциклопедии.

Адреса

В Москве

Некоторое время жил в доме № 8 по Настасьинскому переулку. Здесь же, в особняке конца XIX века (№ 5, стр. 1) находился возникший из студии театр имени В. Ф. Комиссаржевской, которым он руководил.

Литература

• 1928 — Крыжицкий Г. «Режиссёрские портреты». — М.-Л., 1928.
• 1961 — Ильинский И. «Сам о себе». — Л., 1961.
• 1976 — Любомудров М. «Ф.Ф. Комиссаржевский – режиссёр и теоретик сцены» = У истоков режиссуры. — 1976.
• 1979 — Richard E.Menneen. [www.jstor.org/pss/3219342 «Theodor Komisarjievsky's Production of The Merchant of Venict»]. — Theatre Journal. — The Johns Hopkins University Press, 1979. — С. 386.
• 1991 — Бартошевич А. «Федор Комиссаржевский. Чехов и Шекспир» // Московский наблюдатель. — 1991. — Вып. 11.
• 1997 — Иванов В. В. Федор Федорович Комиссаржевский // Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть ХХ века. Энциклопедический биографический словарь. М.: РОССПЭН, 1997. С. 299—301.
• 2008 — М.Авриль, Т.Гладкова, В.Лосская (Париж); Л.Мнухин, Н.Осипова, Т.Полуэктова, О.Ростова, Н.Рыжак, В.Телицын (Москва). [www.dommuseum.ru/index300.php «Российское зарубежье во Франции 1919-2000»] = Биографический словарь в трёх томах. — Дом-музей Марины Цветаевой. — М.: Наука, 2008-2010. — ISBN 978-5-02-036267-3.
• 2011 — Frederic P. Miller. [www.ozon.ru/context/detail/id/6651495/ «Theodore Komisarjevsky»]. — 2011. — 80 с. — ISBN 978-6-1338-0670-2.
• [2009] Горестный эпистолярий. Письма Ф.Ф.Комиссаржевского В.Г. Сахновскому, О.Д. Каменевой, А.В. Луначарскому и др. 1915–1919. Публ., вступит. статья и коммент. В.В. Иванова // Мнемозина. Документы и факты из истории отечественного театра ХХ века / Ред.-сост. В.В. Иванов. Вып. 4. М.: Индрик, 2009. С. 324–351.

Ссылки

• [www.britannica.com/EBchecked/topic/321601 Theodore Komisarjevsky] (англ.). — статья из Encyclopædia Britannica Online.

• [encspb.ru/object/2803930808 Комиссаржевский]. на сайте Энциклопедии Санкт-Петербург. [www.webcitation.org/65hahvUXc Архивировано из первоисточника 25 февраля 2012].
• [www.belcanto.ru/komissarzhevsky_fyodor.html Краткая биография и фото]. на сайте belcanto.ru. [www.webcitation.org/65hajvtb1 Архивировано из первоисточника 25 февраля 2012].
• [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/teatr_i_kino/KOMISSARZHEVSKI_FEDOR_FEDOROVICH.html?page=0,0 Ф.Комиссаржевский], Энциклопедия Кругосвет.

Отрывок, характеризующий Комиссаржевский, Фёдор Фёдорович

– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.