Комиссия США по голоду на Украине
Поделись знанием:
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
 |
Стиль этой статьи неэнциклопедичен или нарушает нормы русского языка. Статью следует исправить согласно стилистическим правилам Википедии.
|
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Проверить нейтральность. На странице обсуждения должны быть подробности.
|
Комиссия США по голоду на Украине (англ. US Commission on the Ukraine Famine) — комиссия, образованная 13 декабря 1985 года администрацией Рональда Рейгана в разгар холодной войны с целью «проведения изучения голода на Украине 1932 — 1933 годов с целью расширения познаний мира о голоде и для обеспечения американского общества лучшим пониманием советской системы посредством разоблачения роли Советов в украинском голоде».
Результаты исследований были представлены для ознакомления Конгрессу США 22 апреля 1988[1][2]. На основании свидетельских показаний и результатов работы сотрудников Комиссия пришла к частным выводам, оформленным в виде 19 пунктов, одним из которых значилось: «Иосиф Сталин и его окружение совершили геноцид в отношении этнических украинцев в 1932—1933 годах» — несмотря на то, что США официально присоединились к соответствующей Конвенции ООН лишь спустя 3 года после начала работы Комиссии. Представленный Отчёт Комиссии не имел какого-либо дальнейшего результата в юридической плоскости в кратко- и среднесрочном периоде. Научный руководитель Комиссии Джеймс Е. Мэйс был подвергнут негласному бойкоту научными кругами США и смог найти работу только на Украине[3][4].
Палата представителей США при принятии резолюций по Голоду на Украине 1932—1933 в 2003[5], 2006[6] и 2008 годах[7] ссылалась именно на выводы этой Комиссии.
Содержание
Задачи Комиссии
На 99 Конгрессе США был принят нормативный акт (Public Law) 99-355, который обуславливал цели, задачи и основы функционирования Комиссии. Согласно этому акту, перед комиссией (на работу которой выделялось 400000 долларов) ставилась задача «проведения изучения голода на Украине 1932—1933 годов с целью расширения познаний мира о голоде и для обеспечения американского общества лучшим пониманием советской системы посредством разоблачения роли Советов в украинском голоде». В обязанности комиссии входило:
- изучить голод посредством сбора всей доступной информации про него; анализировать его причины и влияние, которое он оказал на украинскую нацию и другие страны; изучить и проанализировать реакцию свободных стран мира на этот голод;
- предоставить предварительные отчеты в Конгресс;
- предоставить информацию о голоде Конгрессу, исполнительным органам, образовательным учреждениям, библиотекам, СМИ и обществу;
- предоставить окончательный отчет в Конгресс до 23 апреля 1988 года;
- ликвидироваться в течение 60 дней с этого момента.
Члены и персонал Комиссии
- Глава — член Палаты Представителей Даниэль Эндрю Мика (демократ)
- Гарри Ли Бауэр — заместитель Главы департамента по образованию в аппарате Президента Рейгана (консерватор)
- Вильям Брумфильд — член комитета по международным отношениям Палаты Представителей (консерватор)
- Деннис Вебстер ДеКончини — сенатор Сената США (демократ)
- Юджин Даглас — представитель Университета Техаса (город Остин)
- Богдан Федорок — представитель общественности
- Бенджамин Артур Гилман глава комитета по международным отношениям Палаты Представителей (консерватор)
- Деннис Хертел — член Палаты Представителей (демократ)
- Роберт Вальтер Кастен-младший — сенатор Сената США (консерватор)
- Чарльз Эверетт Кооп — главный военный хирург в аппарате администрации президента Рейгана
- Мирон Куропас — представитель общественности
- Даниель Марцишин — представитель общественности
- Уляна Мазуркевич — представитель общественности
- Анастасия Волкер — представитель общественности
- Олег Верес — представитель общественности
- Персонал Комиссии по голоду на Украине
- Джеймс Е. Мэйс — руководитель
- Ольга Самиленко — ассистент
- Вальтер Печенюк — ассистент
Результаты работы комиссии
Основываясь на прослушанных свидетельских показаниях и результатах исследований персонала комиссии, Комиссия по голоду на Украине пришла к таким результатам:
- 1. Нет никаких сомнений в том, что большое число жителей Украинской ССР и Северо-Кавказского края были заморены голодом до смерти во время искусственного голода в 1932—1933 годах, вызванного изъятием урожая Советскими властями.
- К этому выводу комиссия пришла на основе свидетельских показаний, опубликованных до появления Комиссии, которые были подтверждены устными свидетельствами на слушаниях и сотнями устных историй (57 и 200 соответственно); большинство устных историй было собрано непосредственно персоналом Комиссии; другие были собраны Леонидом Херецем в работе над пилотным проектом, который проводил Джеймс Мейс в 1984 г. при финансовой поддержке Украинской Ассоциации Специалистов и Бизнесменов Нью-Йорка и Нью-Джерси. Дополнительные плёнки были получены от Исследовательского комитета украинского голода (Канада) и частных лиц. Дополнительная информация, подтверждающая историчность голода, была найдена в «самиздате» советской Украины, а также в официально опубликованных в СССР исторических романах.
- 2. Число жертв украинского голода исчисляется миллионами.
- В отчёте комиссии не приведено обоснований данного результата. Также в отчёте указано, что «Комиссия избегала детальных демографических исследований», не прибегнув к услугам Бюро Переписи США, в то же время для оценки других показателей были привлечены Министерство сельского хозяйства и другие компетентные государственные учреждения США.
- 3. Официальные советские обвинения в «кулацком саботаже» как причине всех «трудностей» во время голода — фальсификация.
- В отчёте комиссии этот вывод сделан, исходя из того, что «кулаков» (крестьян более богатых, чем масса остальных крестьян) в 1933 году не существовало. Хотя в том же отчёте комиссии неоднократно приводится официальная советская риторика в отношении тех, кого в тот период официально именовали «кулаками», ответственными за саботаж — председателей и бухгалтеров колхозов, региональных и республиканских партийных и хозяйственных функционеров, — но не обычных крестьян и колхозников, которые были специально упомянуты Сталиным как не несущие прямой ответственности за ситуацию в сельском хозяйстве.
- 4. Голод не был, как часто указывается, связан с засухой.
- Комиссия обосновывает это, приводя такие факты: «в феврале 1932 года Молотов официально признал наличие засухи в Поволжье, Западной Сибири и Казахстане, повредившей посевы зерновых. Аналогичных признаний не было сделано в отношении какой-либо засухи на Украине в 1932 году». В то же время в отчёте Комиссии указывается постановление СНК СССР о предоставлении Кубани и УССР семенной ссуды в феврале 1933 года в связи с имевшими место погодными явлениями, приведшими к потере урожая в степных районах.
- 5. В 1931—1932 официальной советской реакцией для пострадавших от засухи регионов вне Украины было направление помощи и проведение ряда уступок крестьянству.
- В документах Комиссии приводится опубликованное в газете «Правда» постановление СНК СССР от 25 февраля 1933, в соответствии с которым из резервов Советского Союза предоставляется зерновая ссуда в размере 20 300 000 пудов зерна для Украины и 15 300 000 пудов для Северо-Кавказского края. В постановлении указывалось, что причиной для ссуды послужили потери урожая из-за погодных условий в степных районах. Также Комиссия указывает на то, что часть этой ссуды была использована для питания выдаваемого на полях для интенсификации работ по весеннему севу.
- 6. В середине 1932 г. в ответ на жалобы со стороны официальных лиц Украинской ССР, что чрезмерные заготовки зерна привели к локальным случаям голода, Москва сменила курс и заняла усиленно жёсткую политику в отношении крестьянства.
- Комиссия обосновывает это, приводя такие факты: «… Москва приняла и настойчиво требовала выполнения новой квоты по заготовке для Украины — 356 миллионов метрических тонн». В то же время далее в том же отчёте приводятся документальные факты, в которых указано: «6 мая 1932 года Сталин снизил объём заготовок по всему СССР, а по Украине они были сокращены до 6,6 миллионов тонн».
- 7. Неспособность советских органов на Украине выполнить план по заготовкам зерна заставила их ввести чрезвычайно жёсткие меры, для того чтобы извлечь максимум количества зерна из крестьян.
- В отчёте Комиссии приводятся такие факты: «в результате отсталости сельского хозяйства на Украине в 1932 году было существенное снижение заготовок зерна. Если в декабре 1930 было заготовлено 400 миллионов пудов, а в декабре 1931—380 миллионов пудов, то к декабрю 1932 заготовки составили лишь 195 миллионов пудов. А в речи советского официального лица, датированной началом февраля 1933, указывалось, что к этому времени на Украине было заготовлено „непростительные“ 225 миллионов пудов».
- 8. Осенью 1932 года Сталин использовал результаты «заготовительного кризиса» на Украине как повод для усиления его контроля на Украине и для усиления дальнейшего изъятия зерна.
- 9. Украинский голод 1932—1933 был вызван максимальным изъятием сельскохозяйственных продуктов у сельского населения.
- 10. Официальные лица, ответственные за изъятие зерна, также жили под страхом наказания.
- 11. Сталин знал, что люди умирают от голода на Украине, к концу 1932 года.
- Комиссия обосновывает это, проводя такие факты: «26 мая 1964 года в газете „Правда“ была опубликована статья, в которой Роман Терехов, бывший руководитель Харьковского обкома, рассказывает о том, что он обращался к Сталину за продовольственной помощью в связи с плохим урожаем в Харьковской области, но тот отказал ему».
- 12. В январе 1933 Сталин использовал «неспособность» украинских официальных лиц по изъятию зерна для дальнейшего усиления контроля над компартией Украины и санкционирования действий, которые ухудшали ситуацию и максимизировали число жертв.
- В отчёте Комиссии не указывается список действий, предпринятых Сталиным «для ухудшения ситуации и максимизации числа жертв», а даётся лишь ссылка на заслушивание свидетельских показаний.
- 13. Павел Постышев имел двойные полномочия от Москвы: интенсифицировать изъятие зерна (а значит, и голод) на Украине и устранить национальную самоидентификацию украинцев, которая была ранее дозволена в СССР.
- В отчёте Комиссии не указывается документов, подвигнувших её на такие выводы, а даётся лишь ссылка на заслушивание свидетельских показаний. Но приводится такая характеристика Постышева: «русский из Ивано-Вознесенска, служивший на Украине во время национально-культурного возрождения 1923—1930 годах и бывший пламенным сторонником „украинизации“, когда она была партийным курсом». Также в документах комиссии указывается на то, что Постышев был направлен в УССР 24 января 1933 года, а хлебозаготовки были официально объявлены законченными по УССР 5 февраля 1933 года.
- 14. В течение 1932—1933 сельскохозяйственного года голод имел место также на всей территории Поволжья и Северо-Кавказского края, однако обширность вмешательства Сталина[уточнить] как осенью 1932, так и в январе 1933 сходна лишь в этнически украинском регионе Кубани на Северном Кавказе.
- В отчёте Комиссии не указывается документов, подвигнувших её на такие выводы, а даётся лишь ссылка на заслушивание свидетельских показаний.
- 15. Были предприняты попытки по предотвращению поездок умирающих от голода в регионы, где пища была более доступна.
- В отчёте Комиссии также указывается, что к весне 1933 голоданием была охвачена УССР, Казахстан, Поволжье, Донской и Кубанский регионы Северо-Кавказского края. Также в отчете комиссии приводятся сообщения представителей американской прессы в отношении общей для всего СССР нехватки продуктов питания и недоедании населения в указанный период времени.
- 16. Иосиф Сталин и его окружение совершили геноцид в отношении этнических украинцев в 1932—1933 годах.
- Комиссия обосновывает это таким образом: «Одно или более действие, указанное в Конвенции по геноциду (имеется в виду Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него), было предпринято с целью уничтожить значительную часть украинского народа и таким образом нейтрализовать их политически в Советском Союзе. Множественные свидетельства указывают на то, что Сталин был осведомлён о надвигающемся голоде и его действия были направлены только на обеспечение существования и усиление эффекта голода. Такая политика не только идет вразрез с его реакцией на трудности с обеспечением продовольствием в предшествующий год, но некоторые из его практик применялись с бо́льшим усердием в этнически украинских областях, нежели где-либо ещё, и предпринимались с целью устранить любые проявления украинского национального самоутверждения».
Однако США официально присоединились к конвенции ООН лишь спустя полгода после ликвидации Комиссии.
- 17. Американское правительство имело полную и своевременную информацию о голоде, но не смогло предпринять каких-либо шагов, которые могли бы облегчить ситуацию. Вместо этого американская администрация установила дипломатические отношения с советским правительством в ноябре 1933, сразу же после голода.
- В отчете Комиссии указывается, что «к середине октября 1933, существование голода на Украине было полностью подтверждено американскими дипломатами в Риге, Латвии и в Афинах (Греция)». Также в отчёте комиссии указывается на то, что голод прекратился с новым урожаем — в июле 1933.
- 18. В течение голода отдельные члены американского журналистского корпуса сотрудничали с советским правительством для отрицания существования украинского голода.
- 19. В последнее время учёные, как в странах Запада, так и в СССР (в меньшей степени), достигли значительного прогресса в отношении изучения голода. Хотя советские историки и официальные лица никогда не указывают полностью точных или адекватных оценок, в последние месяцы достигнут существенный прогресс.[8]
Реакция на работу Комиссии
Примерно в то же время, что и в США, в УССР была организована альтернативная комиссия, занимавшаяся изучением событий начала 30-х годов XX века. В её состав входило ряд известных историков, среди которых был и историк Кульчицкий (один из ведущих специалистов по теме голодомора в современной Украине). Комиссия УССР опровергла намеренность голода и ряд других выводов американской комиссии, в то же время признав события начала 30-х «преступлением сталинизма».
В самой Америке — на фоне общего потепления отношений с СССР — выводы комиссии не имели никаких дальнейших последствий в юридической плоскости. В то же время её научному руководителю Джеймсу Мейсу научные круги Северной Америки организовали негласный бойкот, а его метод, основанный на написании научной истории на основе свидетельств очевидцев, был подвергнут критике как малонаучный. По информации канадского ученого Тараса Кузьо, перед Мейсом закрылись двери всех научных учреждений США, и он смог найти работу, лишь уехав на Украину[9].
Опубликованные материалы Комиссии
По результатам работы Комиссии в 1988 году вышло 3 сборника её документов: 1-й и 2-й предварительные отчёты Конгрессу, которые содержат материалы общественных слушаний, дискуссий и опросов свидетелей, — и собственно окончательный отчёт Конгрессу, который, кроме выводов и их обоснований, содержит обзор содержания научной, популярной и художественной литературы, как западной и эмигрантской, так и советской, посвящённой тематике вопроса.
Напишите отзыв о статье "Комиссия США по голоду на Украине"
Примечания
- ↑ [genocidecurriculum.org/category/curriculum-resources/general-archive/united-states-congressional-commission-on-the-ukrainian-famine/1report-to-congress GenocideCurriculum.org " 1 — Report to Congress]
- ↑ US Commission on the Ukraine Famine, Investigation of the Ukrainian Famine 1932—1933: Report to Congress, United States Government Printing Office, 1988, ISBN 0-16-003290-3
- ↑ [www.artukraine.com/famineart/famineden.htm The Great Famine-Genocide in Soviet Ukraine (Holodomor)]. After the U.S. commission closed, Mace was unable to obtain academic employment in the United States; his cards had «been marked» as a «biased Ukrainian nationalist emigre.» Oral memoirs on the famine collected from Ukrainian emigres "are highly unreliable, " West Virginia University Professor Mark Tauger
- ↑ [books.google.com/books?id=bGPjqNGPc40C&pg=PA64&lpg=PA64&dq=US+Commission+on+the+Ukraine+Famine&source=bl&ots=b0cW8Es1uR&sig=l-t-HoSVuzshjRtlChkFHjPOBtE&hl=ru&ei=QzvrStWsF5Tz_Abki5CdAw&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=4&ved=0CBQQ6AEwAzgU#v=onepage&q=US%20Commission%20on%20the%20Ukraine%20Famine&f=false Heroes and Villains: Creating National History in Contemporary Ukraine - David R. Marples - Google Книги]
- ↑ www.house.gov/hensarling/RSC/doc/LB102003.pdf (недоступная ссылка с 27-04-2014 (3651 день))
- ↑ [www.house.gov/apps/list/press/mi12_levin/pr111605.shtml Congressman Sandy Levin (MI12) — LEVIN SPONSORED BILL ESTABLISHING UKRAINIAN FAMINE MEMORIAL PASSES HOUSE OF REPRESENTATIVES]
- ↑ [www.house.gov/apps/list/press/mi12_levin/PR92308.shtml Congressman Sandy Levin : Press Release : Ukrainian Famine-Genocide Remembered by House]
- ↑ US Commission on the Ukraine Famine, Investigation of the Ukrainian Famine 1932—1933: Report to Congress, United States Government Printing Office, 1988.
- ↑ [www.artukraine.com/famineart/hrussia4.htm UKRAINIAN famines discussion h-russia on-line e-mail list]
Литература
- Investigation of the Ukrainian famine, 1932—1933 : First interim report of meetings and hearings of and before the Commission on the Ukraine Famine, held in 1986. United States Government Printing Office, Washington: 1988.
- Investigation of the Ukrainian famine, 1932—1933 : Second interim report of meetings and hearings of and before the Commission on the Ukraine Famine, held in 1987. United States Government Printing Office, Washington: 1988.
- US Commission on the Ukraine Famine, Investigation of the Ukrainian Famine 1932—1933: Report to Congress, United States Government Printing Office, 1988.
 |
Эту статью следует викифицировать. Пожалуйста, оформите её согласно правилам оформления статей.
|
Отрывок, характеризующий Комиссия США по голоду на Украине
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
