Комитат (административная единица)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Комитат.

Комитат (лат. comitatus — компания, группа; ср.-лат. — графство; венг. vármegye) — историческая административно-территориальная единица Венгерского королевства, существовавшая с X века до 1918 год. Комитатская система была достаточно стабильной и играла важную роль в организации венгерского государства, предоставляя возможность достаточно широкого самоуправления регионам страны и выражая интересы венгерского дворянства. Комитаты также служили низовым звеном системы государственного управления Венгрии и делегировали своих депутатов в парламент (государственное собрание) страны. Органы управления комитатами (комитатские собрания) являлись рычагами влияния местных дворян на политику страны, а в периоды иностранного господства — организационной базой для становления национального движения и зарождения либеральной идеологии. После поражения Австро-Венгрии в Первой мировой войне и раздела Венгерского королевства по Трианонскому договору 1920 года большая часть комитатов осталась за пределами Венгерской республики. Традиционная комитатская система была упразднена, а на её основе создана новая система административных единиц — медье, существующая до настоящего времени.





Комитатская система распространялась на все земли Венгерского королевства, включая, помимо Венгерской республики, территории следующих современных государств:

Происхождение названия

Слово «комитат» происходит от латинского comes (с лат. — «граф»), которое в Средние века использовалось в качестве титула правителя небольшой области. В Венгрии латинский язык являлся официальным до 1848 года, поэтому термин «комитат» вошёл в употребление в исторической литературе для обозначения административной единицы Венгерского королевства. В венгерском языке для обозначения комитата используется слово «вармедье» (венг. vármegye), что буквально означает «замковый округ» и отражает ранний тип комитата, как области, подчинённой одному из королевских замков. Само слово «медье» (венг. megye) имеет славянские корни и восходит к древнеславянскому «межа» — граница: первые комитаты создавались в пограничных регионах Венгерского государства в оборонительных целях.

Ранняя комитатская система (конец X — конец XIII века)

После переселения венгров в Среднее Подунавье в начале X века молодое венгерское княжество включило в свой состав систему славянских жупаний завоёванного Великоморавского государства. Около 1000 года в составе венгерского государства, прежде всего на территории северной Паннонии, образовались первые комитаты-графства. Они создавались вокруг укреплённых замков короля, которые стали центрами военного контроля и государственной администрации. Точное время создания первых комитатов установить не удалось, однако очевидно, что большинство их (до 45) возникло в период правления Иштвана I Святого. По всей видимости, первоначально комитаты играли роль пограничных марок с чисто оборонительными функциями. Параллельно с пограничными комитатами возникли небольшие замковые округа на землях королевского домена. Военно-административная роль комитатов превалировала до конца XIII века, когда Венгерское королевство трансформировалось в сословную монархию.

Во главе каждого комитата раннефеодальной Венгрии стоял ишпан — представитель короля, в чьих руках концентрировалась судебно-административная власть на территории комитата. Ишпаны были ответственны за поддержание порядка, разрешение судебных споров, сбор налогов и натуральных платежей королю и организацию обороны своей области. Резиденция ишпанов находилась в замке, который играл роль административного центра комитата. Финансирование деятельности ишпана и его аппарата осуществлялось путём удержания одной трети из собираемых им на территории комитата платежей королю. По своему статусу венгерские ишпаны примерно соответствовали графам империи Карла Великого. Имена первых ишпанов-сподвижников Иштвана I остались в названиях некоторых комитатов (Собольч, Хонт, Чанад).

Классическая комитатская система (конец XIII — середина XIX века)

Становление (XIII век)

В конце XIII века комитаты из низовых органов королевской администрации трансформировались в автономные дворянские образования. Обычно выделяют следующие причины такой трансформации:

  • массовая колонизация и переселение в Венгрию колонистов-госпитов (в основном, немцы и фламандцы), которым были предоставлены широкие привилегии (в том числе сохранение собственного права), выводившие госпитов из-под юрисдикции королевских ишпанов;
  • массовая (со времени правления Эндре II) раздача земель королевского домена служилым людям («королевским сервиентам») на наследственном феодальном праве и формирование на их основе широкой прослойки дворян, чьё влияние неуклонно росло за счёт умаления полномочий короля и его агентов — ишпанов. Наиболее ярким выражением нового положения «сервиентов» (дворян) в государстве стала Золотая булла 1220 года, освобождавшая дворянство от налогов и постоя войск, выводившая их из-под юрисдикции ишпанов и предоставляющая гарантии неприкосновенности собственности и личности дворян;
  • крах военной системы, основанной на комитатском ополчении лояльных королю воинов-иобагионов, обозначившийся в годы монгольского нашествия 1242 года, и формирование новой армии феодальных рыцарей, отряды которой предоставляли крупные бароны страны.

Первым шагом к формированию новой комитатской системы стала хартия Белы IV 1267 года, подтвердившая право дворян каждого комитата проводить собрания для обсуждения местных вопросов и делегирования представителей на общевенгерское государственное собрание, которое должно было собираться ежегодно. Декретом Эндре III 1290 года обязанность короля соблюдать дворянские свободы стала частью королевской присяги. К концу века власть в комитатах перешла из рук королевских чиновников в руки местного дворянства и магнатов.

Развитие комитатской системы (XIV—XVIII века)

Сразу после краха системы региональной королевской администрации комитаты попали в зависимость от местных магнатов, которые, пользуясь правом выбора членов комитатских судебных коллегий, установили полный контроль над комитатской системой управления. Разгром старой венгерской аристократии Карлом Робертом в начале XIV века привёл к складыванию новой знати, лояльной королю, представители которой становились ишпанами комитатов. Во время правления Анжуйской династии развитие сословного характера комитатов несколько замедлилось из-за усиления королевской власти и формирования независимой от комитатов судебной системы. Роль комитатов резко усилилась в XV веке, когда Венгрия окончательно трансформировалась в сословную монархию, а комитатские собрания стали выражать интересы дворян как сословия, противостоящего, с одной стороны, магнатам, а с другой — крестьянам и горожанам. Границы комитатов в XV веке стабилизировались и оставались практически неизменными до 1918 года.

С начала XVI века по конец XVII века большая часть территории Венгрии была захвачена турками и входила в состав Османской империи и княжества Трансильвании. Это нанесло серьёзный удар по комитатской системе. На территориях, признававших власть Габсбургов комитаты сохранились, однако влияние дворян на политику и, соответственно, политическое значение комитатов упало. В Трансильванском княжестве из-за корпоративного характера этого государства (венгерские дворяне были лишь одним из трёх правящих классов, наряду с саксами и секеями) комитаты также не играли большой роли в политической системе страны. На оккупированных турками землях комитаты были упразднены. По мере освобождения венгерских земель от власти Османской империи комитатская система на возвращённых территориях восстанавливалась.

Восстание Ференца Ракоци II (1700—1711) и Сатмарский мир 1711 года привели к разделу власти в Венгерском королевстве между венгерским дворянством, чьи интересы выражали комитатские собрания и парламент, и Габсбургами, сформировавшими жёсткую бюрократическую систему управления. Органы самоуправления комитатов стали играть значительную роль в отстаивании интересов мелкого и среднего венгерского дворянства в борьбе против абсолютистской политики австрийских монархов. После окончательной победы над турками в 1718 году три южновенгерских комитата — Темеш, Торонтал и Крашшо-Сёрень — были объединены в особый административный округ Темешский Банат. Он просуществовал до 1779 года, когда были воссозданы составляющие его комитаты, а самая южная часть вошла в состав Военной Границы, упразднённой лишь в конце XIX века.

Административная реформа Иосифа II (1785—1790)

Хрупкое равновесие между централизованной администрацией габсбургской монархии и комитатским самоуправлением было нарушено административной реформой императора Иосифа II в 1785 году, которая являлась составной частью кардинальных преобразований страны в духе просвещённого абсолютизма. Комитатская система в Венгрии хотя и осталось нетронутой, поверх неё вся территория королевства была разделена на 10 административных округов, управляемых назначаемыми императором комиссарами, которые были наделены широким объёмом административных, судебных и фискальных полномочий. Все должности в аппарате управления округов стали государственными и могли замещаться только с предварительного одобрения императора. Официальным языком стал немецкий язык. Административная реформа вызвала резкое возмущение венгерского дворянства. Рост оппозиции, сопровождаемый восстаниями крестьян, появлением, под влиянием Великой французской революции, якобинских обществ и революционными выступлениями в Бельгии, заставил Иосифа II в 1790 году, незадолго перед своей смертью, отменить административную реформу и восстановить комитатскую систему.

Комитатская система в XIX веке

В период абсолютизма Франца I венгерские комитаты оставались в целом самоуправляемыми административными единицами, однако королевские комиссары с успехом добивались выполнения комитатскими органами решений центральной власти на региональном уровне. Тем не менее роль комитатов как органов выражения дворянской оппозиции неуклонно росла. Так в 1821—1822 годах из 41 венгерского комитата только 17 добровольно исполнили требование императора о новом наборе солдат и повышении налогов. В 1830-е годы комитаты стали главной ареной национального движения Венгрии, выступая за расширение самоуправления и осуществление демократических реформ. Именно комитатские органы сыграли роль трамплина для общественно-политической карьеры таких видных деятелей венгерского либерального лагеря, как Лайош Кошут, Ференц Деак и многие другие. Это заставило правительство усилить контроль над комитатами: в 1844 году была введена должность фёишпана — специального королевского чиновника, назначенного руководителем в каждый комитат, с широкими административными полномочиями.

В период революции 1848—1849 годов комитаты стали главной опорой революционных преобразований в стране. В то же время комитаты перестали являться чисто дворянскими органами, поскольку право на участие в выборах органов управления комитатов получили во время революции представители городской и сельской буржуазии, а также интеллигенции.

Подавление революции в 1849 году привело к новому наступлению австрийского правительства на комитатскую систему. В феврале 1849 года комитат как самоуправляемая административная единица был упразднён, а вся территория Венгрии была разделена на пять военных округов, наравне с другими провинциями империи. Округа управлялись назначаемыми императором генералами, а границы округов были проведены с таким расчётом, чтобы обеспечить превосходство не-венгерских наций в каждом из них. Административными центрами этих округов стали: Пожонь (Братислава), Кашшо (Кошице), Пешт, Шопрон и Надьварад (Орадя). Кроме того, из состава Венгерского королевства были выделены Хорватия, Славония, Военная граница, Воеводина и Темешский Банат, которые образовали особые административные единицы, подчинённые непосредственно Вене (Трансильвания в это время также не входила в состав Венгерского королевства). Немецкий язык вновь стал официальным языком Венгрии. 13 сентября 1850 года военная администрация в Венгрии была ликвидирована, а во главе сохранённых пяти округов были поставлены гражданские чиновники — фёишпаны, также назначаемые императором. Эта система была закреплена законом 19 января 1853 года.

Комитатская система была восстановлена лишь Октябрьским дипломом 1860 года, возродившим органы местного самоуправления во всех регионах Австрийской империи. Немедленно после созыва комитатских собраний они стали ареной мощных выступлений с требованиями либерализации общественной жизни и восстановления суверенитета Венгерского королевства. Австро-венгерское соглашение 1867 года и трансформация империи в дуалистическую Австро-Венгрию привели к кардинальному реформированию комитатской системы и формированию нового социально-политического облика комитата (см. ниже).

Органы управления

Комитат представлял собой самоуправляемую административно-территориальную единицу, включённую в систему государственной власти Венгерского королевства. Во главе комитата стоял ишпан (венг. várispán), назначаемый королём. Должность ишпана была связующим звеном между королевской администрацией и дворянским самоуправлением комитатов. Ишпаны обычно назначались на определённый срок и могли быть в любое время смещены королём Венгрии. Одновременно ишпан являлся кастеляном главного замка комитата. В периоды усиления централизации полномочия глав комитатов существенно расширялись, что привело к появлению нового титула главы комитатской администрации — фёишпана (венг. főispán — главный ишпан).

Каждый ишпан комитата назначал своего заместителя — вицеишпана (алишпан, венг. vicispán, alispán). Начиная с XIII века значение должности вицеишпана постепенно повышалось. Поскольку ишпанами комитатов обычно назначались приближённые короля, а также высшие должностные лица королевской администрации (палатин, казначей и другие), именно на вицеишпана легла главная работа в комитатах, и лица, замещающие эту должность, стали фактическими руководителями комитатского самоуправления. С XV века сложился обычай назначения вицеишпана из местных дворян, в результате чего элемент дворянского самоуправления в комитатской системе резко возрос. В 1504 году был принят закон, предусматривающий необходимость одобрения комитатскими собраниями кандидатуры вицеишпана. В периоды усиления централизации (как, например, в первой половине XIX века) фёишпаны возвращали себе власть над комитатом, а полномочия вицеишпанов сокращались.

Первоначально влияние дворян на комитатскую систему ограничивалось лишь системой судебных коллегий, главного органа судебной власти комитата, созываемого ишпаном из наиболее авторитетных представителей местной знати для разрешения различного рода судебных споров на территории комитата. На заседаниях судебных коллегий обычно председательствовал вицеишпан. В XV веке начали избираться на постоянной основе судебные присяжные, также из местного дворянства. Судебные коллегии комитатов выступали в качестве суда первой инстанции по делам, в которых участвовали местные дворяне, а также в качестве апелляционной инстанции для прочих судебных дел комитата (за исключением серьёзных преступлений, относящихся к юрисдикции королевских судов). Члены судебных коллегий имели не только судебные полномочия, но обладали также административной властью на территории приписанных им судебных округов. В начале XV века было закреплено правило, что право быть избранным членом судебной коллегии принадлежит исключительно дворянам данного комитата. Это способствовало превращению института судьи в один из рычагов дворянского самоуправления в комитатах.

Важнейшую роль в системе комитатского самоуправления играли комитатские собрания (венг. közgyűlés). Это были верховные представительные органы власти, созываемые и возглавляемые ишпаном. Первоначально комитатские собрания представляли собой судебный орган, состоящий из верховного судьи комитата, членов судебной коллегии и присяжных. Все они избирались из местных дворян. Постепенно судебные полномочия комитатских собраний ограничивались, однако их административная и политическая роль неуклонно повышалась. В результате комитатские собрания превратились в главный орган дворянского самоуправления комитатов. Право личного участия в собраниях получили все дворяне комитата, а компетенция этого органа включила в себя все важнейшие вопросы местной жизни, включая одобрение и распределение налогов, набор войск, осуществление финансовых и экономических мероприятий на территории комитата, а также выражение мнений и формулирование предложений по основным социально-политическим вопросам Венгерского королевства. До 1840-х годов (кроме периода 1785—1790 годов) официальным языком органов комитатского управления являлся латинский.

Одной из наиболее важных функций комитатов являлось участие в формировании верховного законодательного органа Венгерского королевства — государственного собрания. В 1385 году комитаты получили право посылать своих представителей в государственное собрание страны. В результате, именно комитаты стали выражать интересы венгерского дворянства в органах законодательной власти Венгрии. В государственном собрании представителям комитатов противостояли магнаты и высшие должностные лица королевства, имевшие право личного участия в парламенте, а также представители королевских городов.

Административная компенеция органов комитатского управления распространялась на всех жителей комитата, кроме крупнейших магнатов, жителей свободных королевских городов, шахтёрских местечек и особых привилегированных территорий (например, Ясшаг, Куншаг, Спиш).

Комитатская система новейшего времени (1867—1918)

После создания дуалистической Австро-Венгерской империи в 1867 году комитатское административно-территориальное деление Венгерского королевства сохранилось, однако органы комитатского управления претерпели радикальную трансформацию, что привело к созданию нового типа комитатской системы.

Венгерское королевство (Транслейтания) периода Австро-Венгрии было разделено на 71 комитат (из них 8 — на территории автономной Хорватии). Эта структура просуществовала практически без изменений до 1918 года (лишь комитат Турна был в 1882 году упразднён). Комитаты, в свою очередь, делились на округа, количество которых постоянно росло (около 1891 года в Венгрии насчитывалось 409 округов). В 1868 году в состав Венгерского королевства были включены Трансильвания и Риека, пользовавшиеся до этого внутренним самоуправлением. В 1873 году часть бывшей Военной Границы также вошла в состав Венгрии.

Компетенция и властные полномочия комитатов после образования суверенной Венгрии в составе Австро-Венгерской монархии постепенно ограничивались за счёт расширения компетенции и влияния общевенгерских министерств и других центральных органов власти. Так в 1869 году комитатские органы были лишены судебных функций, в 1870 году из юрисдикции комитатов были выведены города, а позднее вопросы строительства, ветеринарии и финансового управления были переданы на вышестоящий уровень государственного управления. Политическая роль комитатов также резко упала. Комитат из органа дворянского самоуправления превратился в классическую административно-территориальную единицу.

Помимо сокращения административно-политических полномочий комитата другой важнейшей составляющей реформы комитатской системы стало частичное упразднение дворянского характера органов регионального управления. Согласно закону 1870 года комитатские собрания стали формироваться следующим образом:

одну половину членов комитатских собраний составляли крупнейшие налогоплательщики комитата, а другая избиралась из жителей комитата, удовлетворяющих имущественно-образовательному цензу. Кроме того членами комитатских собраний по должности являлись вицеишпан, главный нотариус и другие должностные лица комитата. Это открыло доступ в органы комитатского самоуправления представителям городской и сельской буржуазии, а также интеллигенции. Однако в целом доминирование среднепоместного дворянства сохранилось. Кроме того, были расширены полномочия фёишпана, который стал главным представителем правительства на региональном уровне, подчиняющимся непосредственно министру внутренних дел Венгерского королевства.

Список комитатов Венгерского королевства

Нижеследующий список представляет собой перечень комитатов Венгерского королевства в период 1886—1918 годов. В скобках приведены наименования административных центров на венгерском языке (кроме автономной Хорватии) по состоянию на 1910 год.

Комитаты Венгрии:

Комитаты Трансильвании:

Комитаты Хорватии:

Напишите отзыв о статье "Комитат (административная единица)"

Литература

Отрывок, характеризующий Комитат (административная единица)

– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Комитат_(административная_единица)&oldid=79310744»