Комитет революционной обороны Петрограда
Поделись знанием:
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Комитет революционной обороны Петрограда — чрезвычайный орган, действовавший при Петросовете и правительстве большевиков в период с 21 февраля по март 1918 года. Комитет был организован, когда в ходе Первой мировой войны германское имперское правительство расторгло перемирие и начало наступление против Северного фронта русской армии. Комитет находился в Петрограде, в здании Смольного института и структурно состоял из Бюро, членов Комитета, исполнительных органов — чрезвычайного штаба и комиссаров, действовавших на местах. Председателем Комитета был Г. Е. Зиновьев, секретарем — С. И. Гусев. Исполнительный орган Комитета — Чрезвычайный штаб Петроградского военного округа — возглавлял член Бюро Комитета М. С. Урицкий.[1] Комитет был упразднён после достижения мирного соглашения в Брест-Литовске.
Содержание
История
28 января 1918 года советская делегация во главе с Л. Д. Троцким с лозунгом «войну прекращаем, армию демобилизуем, но мира не подписываем» прервала мирные переговоры в Брест-Литовске.[2] В ответ 18 февраля германские войска начали наступление по всей линии фронта. Взяв 21 февраля Режицу и подогнав захваченный в Двинске состав, который снабдили орудийными платформами дополнительно защищёнными мешками с песком (из-за этого в советской литературе состав фигурирует как «бронепоезд»), немцы при поддержке броневиков двинулись на этом поезде на Псков[3][4]. Член управления войсками Северного фронта Б. П. Позерн отмечал крайнюю малочисленность наступавших на Псков немцев: «По сведениям, они исчисляются чуть ли не ротами, хотя выигрыш их в том, что у них есть артиллерия и кавалерия. Это, как кажется, в небольшом количестве»[5].
Однако угроза была реальной и 21 февраля Псков, Петроград и Петроградский военный округ были объявлены на осадном положении. В тот же день был издан декрет Совета Народных Комиссаров «Социалистическое отечество в опасности!»[6][7] и на пленарном заседании Петросовета образован Комитет революционной обороны Петрограда, первоначально в составе 15 человек. 22 февраля Комитет был расширен — в него вошли также представители ВЦИК и члены Чрезвычайного штаба Петроградского военного округа.[8] К 25 февраля Комитет насчитывал уже 30 членов, не считая наделённых широкими полномочиями комиссаров, которых Комитет рассылал на места для организации обороны от немцев и противостояния любым действиям, оппозиционным правлению большевиков.
Между тем продвижение германских войск продолжалось — 25 февраля они заняли Ревель, 28 февраля — Псков, 4 марта — Нарву.
Комитет руководил созданием в спешном порядке отрядов Красной гвардии, частей Красной армии и дружин самообороны революционных солдат и матросов. Велось строительство укреплений. По указанию Комитета из Петрограда вывозили военнопленных и беженцев с целью "разгрузить" город. Продолжались усилия по поддержанию порядка в городе и пресечению погромов. Подвергались репрессиям лица подозреваемые в сочувствии немцам или контрреволюционных намерениях. Комитет также запретил издание многочисленных газет и журналов которые относил к "контрреволюционным" изданиям. Для координации усилий и выполнения директив Комитета на многие участки Северного фронта были посланы комиссары Комитета.
3 марта 1918 года был подписан Брестский мирный договор, и необходимость в Комитете отпала. Комитет был формально распущен в марте 1918 года.
Состав комитета
- Г. Е. Зиновьев — председатель
- С. И. Гусев — секретарь
Члены Бюро Комитета
- Я. М. Свердлов — председатель ВЦИК.
- В. Д. Бонч-Бруевич — управляющий делами СНК РСФСР, брат М. Д. Бонч-Бруевича.
- К. С. Еремеев — командующий войсками Петроградского военного округа.
- Н. В. Крыленко — прапорщик, Верховный Главнокомандующий Российской армии.
- Н. П. Комаров — заместитель председателя Петроградского революционного военного трибунала.
- М. М. Лашевич — член Президиума ВЦИК.
- К. А. Мехоношин — член коллегии Наркомата по военным делам РСФСР.
- Н. И. Подвойский — Народный комиссар по военным делам РСФСР.
- М. А. Спиридонова — член ЦК партии левых эсеров.
- М. С. Урицкий — комиссар Всероссийской комиссии по делам созыва Учредительного собрания, возглавил исполнительный орган Комитета — Чрезвычайный штаб Петроградского военного округа, председатель Петроградской ЧК.[1]
- Я. М. Фишман — заместитель председателя Петроградского комитета партии левых эсеров и член ЦК партии левых эсеров.
- М. А. Левин — член партии левых эсеров, член Петроградского военно-революционного комитета.
- В. М. Смирнов — Нарком торговли и промышленности РСФСР.
Члены Комитета
- Г. И. Бокий — член Петроградского военно-революционного комитета, заместитель председателя Петроградской ЧК.
- В. И. Зоф — депутат Петросовета.
- М. Д. Бонч-Бруевич — генерал-майор, начальник штаба Ставки Верховного Главнокомандующего, кооптирован как военный специалист.[9]
Лица репрессированные в результате деятельности Комитета
См. также
Напишите отзыв о статье "Комитет революционной обороны Петрограда"
Примечания
- ↑ 1 2 [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_sp/2699/%D0%A3%D1%80%D0%B8%D1%86%D0%BA%D0%B8%D0%B9 Урицкий Моисей Соломонович] // Санкт-Петербург. Петроград. Ленинград: Энциклопедический справочник / Ред. коллегия: Белова Л. Н., Булдаков Г. Н., Дегтярев А. Я. и др. — М.: Большая Российская Энциклопедия, 1992.
- ↑ Леонид Млечин МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России. От Ленина и Троцкого - до Путина и Медведева. [books.google.com/books?id=kIXsuHAngkgC&pg=PT36&lpg=PT36&dq=%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D1%83+%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%89%D0%B0%D0%B5%D0%BC,+%D0%BD%D0%BE+%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%B0+%D0%BD%D0%B5+%D0%BF%D0%BE%D0%B4%D0%BF%D0%B8%D1%81%D1%8B%D0%B2%D0%B0%D0%B5%D0%BC&source=bl&ots=6eIH-1ziKV&sig=JUCBb9X8XsnYALKgDCzui8S6T3M&hl=en&sa=X&ei=b-0-Us7FIYfu8ATag4DoBg&ved=0CIMBEOgBMAk#v=onepage&q=%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D1%83%20%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%89%D0%B0%D0%B5%D0%BC%2C%20%D0%BD%D0%BE%20%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%B0%20%D0%BD%D0%B5%20%D0%BF%D0%BE%D0%B4%D0%BF%D0%B8%D1%81%D1%8B%D0%B2%D0%B0%D0%B5%D0%BC&f=false Почему он уехал из Бреста ?] Издательство: Центрполиграф 864 стр. 2011 ISBN 978-5-227-03131-0
- ↑ [militera.lib.ru/memo/russian/cherepanov_ai/02.html А. И. Черепанов. Поле ратное моё]
- ↑ Черепанов А. И. Под Псковом и Нарвой. — М.: Воениздат, 1956., стр. 116
- ↑ [sovdepia.narod.ru/pages/sovvlast/warcraft/23_febr_1918.html Праздник по недоразумению, или 23 февраля 1918 года посвящается…]
- ↑ [leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=1637:soczialisticheskoe-otechestvo-v-opasnosti&catid=74:tom-35&Itemid=53 Социалистическое отечество в опасности!] Ленин В.И. Полное собрание сочинений Том 35
- ↑ [leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=1638:dopolnenie-k-dekretu-snk-lsoczialisticheskoe-otechestvo-v-opasnostir&catid=74:tom-35&Itemid=53 Дополнение к Декрету СНК «Социалистическое отечество в опасности»] Ленин В.И. Полное собрание сочинений Том 35
- ↑ Приказом К. С. Еремеева Петербургский военный округ был расформирован, а 20 марта 1918 года на его базе был создан Петроградский ВО РККА, возглавлявшийся коллегией.
- ↑ Черепанов А. И. Под Псковом и Нарвой. — М.: Воениздат, 1956 // [militera.lib.ru/h/cherepanov_ai3/04.html Глава четвертая. 23 февраля 1918 года.]
Ссылки
- [spbarchives.ru/en/web/group/information_resources/-/archivestore/fund/1-1637?p_p_auth=JfO8Vxj0&_archivestore_WAR_archivestoreportlet_searchquery=%D0%9A%D0%BE%D0%BC%D0%B8%D1%82%D0%B5%D1%82%20%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D1%8E%D1%86%D0%B8%D0%BE%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D0%B9%20%D0%BE%D0%B1%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%BD%D1%8B%20%D0%9F%D0%B5%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D0%B4%D0%B0 Комитет революционной обороны Петрограда.] Архивная опись дел постоянного хранения. Архивы Санкт-Петербурга. Центральный государственный архив Санкт-Петербурга.
- [encspb.ru/object/2804022875 Комитет революционной обороны Петрограда :: Энциклопедия Санкт-Петербурга]
- Санкт-Петербург. Петроград. Ленинград: Энциклопедический справочник. — М.: Большая Российская Энциклопедия. Ред. коллегия: Белова Л. Н., Булдаков Г. Н., Дегтярев А. Я. и др. 1992
- Фрайман А. Л. Революционная защита Петрограда в феврале - марте 1918 г. М.; Л., 1964
- Малышев М. О. Оборона Петрограда и изгнание немецких оккупантов с северо-запада в 1918 году. Л., 1974
- Петров В. И. Отражение Страной Советов нашествия германского империализма в 1918 году. М., 1980
- Фельштинский Ю. [www.lib.ru/HISTORY/FELSHTINSKY/brestskij_mir.txt Крушение мировой революции. Брестский мир: Октябрь 1917 — ноябрь 1918.] М.: ТЕРРА, 656с. 1992 ISBN 5-85255-111-2
Отрывок, характеризующий Комитет революционной обороны Петрограда
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
