Расстрельный полигон Коммунарка
| Кладбище | |
Расстрельный полигон Коммунарка
| |
 Въездные ворота. 2012 год | |
| Страна | СССР |
| Местоположение | Сосенское поселение в городе Москве (1 км к западу от пос. Коммунарка), Новомосковский административный округ, Москва |
| Координаты | 55°34′45″ с. ш. 37°27′21″ в. д. / 55.57917° с. ш. 37.45583° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.57917&mlon=37.45583&zoom=14 (O)] (Я) |
| Строитель | НКВД |
Расстре́льный полиго́н Коммуна́рка — бывшая дача председателя ОГПУ и наркома НКВД Генриха Ягоды, спецобъект НКВД[1], ныне кладбище в районе посёлка Коммунарка[2] на четвёртом километре[3] Калужского шоссе в Новомосковском административном округе Москвы. Здесь в ходе сталинских репрессий проводились массовые расстрелы[4].
Содержание
Предыстория
По архивным данным начала XX века, на месте расстрельного полигона существовала мыза Хорошавка. Как описывается, она располагалась в берёзовой роще у пруда на речке Ордынке[5].
После Октябрьской революции хозяев мызы выселили. В конце 1920-х — начале 1930-х годов мыза стала спецобъектом. Его название — «Коммунарка» — позаимствовали у соседнего подсобного хозяйства ОГПУ. Здесь началось обустройство личной дачи председателя ОГПУ, позже наркома НКВД СССР Г. Ягоды. Построили новый дом. По некоторым данным, В. Знаменская, племянница Г. Ягоды, рассказывала, что дача не предназначалась для отдыха и семьи. Это была загородная резиденция наркома, где он проводил совещания с руководством НКВД[5].
28 марта 1937 года Генриха Ягоду арестовали. Имущество с дачи вывезли. К тому моменту существовавший расстрельный полигон Бутово работал в полную силу, но поток нарастал. Решение проблемы нашёл преемник Г. Ягоды — Николай Иванович Ежов. В своих рабочих записях он сформулировал: «Дачу Ягоды чекистам»[5].
История
Со 2 сентября 1937 года этот спецобъект НКВД СССР стал местом массового уничтожения различных высокопоставленных деятелей[1][4]. Здесь казнили приговорённых к смерти Военной коллегией Верховного Суда СССР. Казнь происходила в день вынесения приговора[1][4].
Первоначально ямы для захоронений копал лопатой один из местных жителей, однако вскоре стал использоваться гусеничный экскаватор «Комсомолец», которым рыли длинные траншеи. После ночных казней тела в траншеях засыпались бульдозером тонким слоем земли[6][неавторитетный источник? 3269 дней].
По оценкам экспертной комиссии Министерства безопасности Российской Федерации, выполненным в 1993 году, на полигоне «Коммунарка» покоится прах от 10 до 11.4 тысяч человек. Из них на настоящий момент менее 5 тысяч известны поимённо и внесены в списки, составленные обществом «Мемориал»[7].
В этой книге памяти опубликованы 4527 кратких биографических справок и 2187 фотографий людей, расстрелянных в Москве со 2 сентября 1937 г. по 16 октября 1941 г. по ложным политическим обвинениям[7].
Всего в Москве в 1937—1941 гг. по делам, которые велись органами НКВД — НКГБ, было расстреляно около 32 тысяч человек. Из них не менее 29 200 в 1937—1938 гг. Эти цифры устанавливаются из предписаний на расстрелы и из актов о приведении приговоров в исполнение, хранящихся в архиве Управления ФСБ РФ по г. Москве и Московской области (далее — Московское УФСБ) и в Центральном архиве ФСБ РФ (ЦА ФСБ)[7].
…….
Из этих 32 тыс. расстрелянных погребено на Бутовском полигоне 20 765 человек, несколько сот — на Новом Донском кладбище, остальные — на «Коммунарке». Не менее четверти расстрелянных до сих пор не реабилитированы.
Казни иностранных граждан
На полигоне «Коммунарка» совершались также казни иностранных граждан. Здесь в немаркированных траншеях покоятся останки представителей более 60 национальностей, граждан 11 стран. В списке жертв — политические и общественные деятели Литвы, Латвии, Эстонии, лидеры Коминтерна, представлявшие коммунистические движения Германии, Румынии, Франции, Турции, Болгарии, Финляндии, Венгрии.
Большая часть высшего руководства Монголии была уничтожена здесь в июле 1941 года[4]. Ставший в 1936 году главой правительства Монголии А. Амар в 1939 году был арестован вместе со своими 28 ближайшими сотрудниками[8]. Все они были вывезены в СССР и 27 июля 1941 года расстреляны по приговору Военной Коллегии Верховного Суда СССР[8]. В 2002 году здесь был открыт памятник расстрелянным монгольским министрам[9].
16 октября 1941 года
Самыми многочисленными после 1937—1938 годов были расстрелы 16 октября 1941 года. В этот трагический день, когда стала реальной сдача Москвы немцам, по приговорам Военной коллегии и военных трибуналов расстреляли 220 человек.[10]16 октября 1941 года здесь был расстрелян ряд политических и военных деятелей Латвийской Республики[11]:
командир Земгальской дивизии генерал Жанис Бахс, помощник командира Латгальской дивизии генерал Рудолфс Клинсонс, главком авиации генерал Янис Инданс, посол Латвии в СССР Фрицис Коциньш, военный атташе посольства Латвии в Москве Янис Залитис, генералы Артур Даннебергс, Артурс Далбергс, Андрейс Крустиньш, Робертс Клявиньш, Вилис Спандегс, полковники Карлис Лейиньш, Александрс Кристовскис, Рудолфс Цеплитис, Янис Пуксис, Юлийс Розенталс, полковник, писатель и журналист Ото Зелтиньш-Голдфелдс, дипломат Хуго Целминьш, художник и карикатурист Сергейс Цивинскис-Цивис и др.[9]
В тот же день 16 октября 1941 года здесь были также расстреляны комкор М. П. Магер[12], бригадный комиссар В. В. Давыдов[13], генералы С. И. Оборин, С. А. Черных, Б. С. Металликова-Поскрёбышева (жена Поскрёбышева, секретаря И. В. Сталина) и другие.
Никаких официальных данных о том, что произошло на полигоне в тот день, нет[14]. На сайте организации «Мемориал» упоминается о четырёх жертвах[15].
Известные лица, казнённые на спецобъекте «Коммунарка»
Бухгольц Гергардт Леонович - Родной брат Бенеди́кта Лео́новича Бухо́льц 
Современное состояние
- В 1999 году территория полигона передана из ведения ФСБ в РПЦ[16].
- 22 сентября 2007 года на территории полигона был освящён храм Святых Новомучеников и Исповедников российских в Коммунарке[4].
Напишите отзыв о статье "Расстрельный полигон Коммунарка"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Лукина Мария [www.kaluzhskoe.ru/viewpaper/objectid/3697 Вотчина НКВД — спецобъект «Коммунарка»] 09.07.2008
- ↑ [vkommunarke.ru Сайт жителей Коммунарки]
- ↑ [www.kommunarka.narod.ru/ Приход Преображенской церкви в п. Коммунарка Московской области]
- ↑ 1 2 3 4 5 Николай Фигуровский [izvestia.ru/news/329601 Спецобъект «Монастырь»] // Газета Известия, 11.10.2007.
- ↑ 1 2 3 Новак Л. [www.itogi.ru/archive/2000/44/115914.html Дача особого назначения] // Итоги (журн.). — 2000, 31 окт. — № 44 (230).
- ↑ [wap.zhelezki.b.qip.ru/?1-20-20-00000163-000-10001-0 Бутово-Коммунарка часть 2]
- ↑ 1 2 3 [www.memo.ru/memory/communarka/index.htm Мемориал: расстрельные списки Коммунарки]. Общество «Мемориал». Проверено 17 февраля 2010. [www.webcitation.org/66rRbkayE Архивировано из первоисточника 12 апреля 2012].
- ↑ 1 2 [kamsha.ru/journal/analitycs/mongolia.html Такая спокойная Монголия (Неизвестные кошмары 20 века)]
- ↑ 1 2 [www.hro.org/node/8456 На полигоне «Коммунарка» должен быть установлен ещё один памятник]
- ↑ [ekaterinamon.orthodoxy.ru/kommunarka.htm Храм Новомучеников и исповедников российских в пос. Коммунарка Подворье монастыря]
- ↑ [historyfoundation.ru/news_item.php?id=1301 В Подмосковье может появиться памятник расстрелянным латвийским дипломатам]
- ↑ [rkka.ru/handbook/personal/repress/komkor.htm 39. Магер Максим Петрович (1897-16.10.1941)]
- ↑ [www.hrono.ru/biograf/bio_d/davydov_vv.html Давыдов Василий Васильевич]
- ↑ 16 октября 1941 года в Москве была паника из-за приближения немецких войск и слухов о том, что И. В. Сталин уехал из города.
- ↑ [www.memo.ru/memory/communarka/index.htm 1941. Октябрь.] — Киселев Прокофий Семенович, Алейкин Василий Васильевич, Чистяков Николай Михайлович, Папков (Попков) Василий Алексеевич.
- ↑ [izvestia.ru/news/264996 Виктория ВОЛОШИНА Спецобъект «Монастырь». // Газета Известия. 28 июля 2002]
См. также
- Большой дом
- Большой террор
- Бутовский полигон
- Быковня
- ГУЛАГ
- Демьянов Лаз
- День памяти жертв политических репрессий
- Катынский расстрел
- Куропаты
- Левашовское мемориальное кладбище
- Липовчик (мемориал)
- Массовые расстрелы в Виннице
- Памятник жертвам политических репрессий (Донецк)
- Памятник жертвам политических репрессий (Новосибирск)
- Памятник жертвам политических репрессий (Санкт-Петербург)
- Памятник жертвам политических репрессий (Уфа)
- Расстрелы заключённых НКВД и НКГБ (1941)
- Сандармох
- Селифонтово (мемориальное кладбище)
- Сталинские репрессии
- Сухановка (тюрьма)
Отрывок, характеризующий Расстрельный полигон Коммунарка
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
