Коммунистическая партия Западной Украины

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Коммунисти́ческая па́ртия За́падной Украи́ны, КПЗУ (укр. Комуністична партія Західної України, КПЗУ) — коммунистическая партия, существовавшая в восточных землях Польши в 1919—1938 годах. До 1923 года носила название Коммунисти́ческой па́ртии Восто́чной Гали́ции, КПВГ (Комуністична партія Східної Галичини, КПСГ).





История

Предшественницей КПЗУ и её основой являлась организация «Интернациональная революционная социал-демократия» («Інтернаціональна Революційна Соціал-Демократія»)[1] — коммунистическая организация, нелегально действовавшая в Галиции в 1915—1918 годах. Весной 1918 года оформилась также «Интернациональная революционная социал-демократическая молодёжь», в которой важную роль играл будущий марксистский теоретик Роман Роздольский. Учредительная конференция КПВГ прошла в Станиславове (ныне — Ивано-Франковск) в феврале 1919 года. Первым секретарём ЦК партии на ней был избран Карл Саврич (Максимович). Таким образом произошло объединение разрозненных кружков и групп, действовавших в городах Львов, Дрогобыч, Станислав, Стрый, Тернополь, Калуш, Коломыя и др (всего более 180 членов партии). Однако уже в апреле ЦК был разгромлен польской полицией.

Единым путём к национальному и социальному освобождению западноукраинские коммунисты считали социалистическую революцию в Польши, которую совместно должны были осуществить рабочие и крестьяне всех национальностей. КПЗУ выдвигала лозунг соединения всех украинских земель в едином социалистическом государстве — Украинской советской республике. Для того, чтобы достичь национального освобождения, нужно отказаться от национализма как самостоятельной цели, удаляющей от освобождения трудового народа. Только став партией радикальной социальной революции, только борясь за полное освобождение от всех видов гнета, можно достичь в том числе освобождения от национального гнета[1].

Другой центр формирования КПВГ находился в Украинской ССР, где в апреле 1920 года был создан Галицкий организационный комитет при ЦК КП(б)У (Галорком). В 1919—1920 годах КПВГ считалась областной организацией КП(б)У, но имела отдельное представительство в Коммунистическом Интернационале. Во время короткого существования Галицкой Социалистической Советской Республики партия вышла из подполья и действовала под названием Коммунистическая Партия Галиции.

После окончательной оккупации Галиции Польшей и подписание Рижского мирного договора 1921 года КП(б)У заключила в Москве соглашение с Коммунистической рабочей партией Польши, согласно которому КПВГ должна была входить в состав КРПП. Это послужило причиной раскола КПВГ на две части, одна из которых выступала за присоединение к КРПП («капээровцы» во главе с Ч.Гросеровой и К.Циховским, объединившиеся вокруг Исполкома КПВГ), а другая — во главе с И. Крилыком (Василькивым) и С.Сеником — отстаивала организационную самостоятельность («васильковцы»), избрав свой ЦК КПВГ. Только при содействии Исполкома Коминтерна, высказавшегося за объединение всех коммунистических сил Польши, удалось начать процесс объединения, избрав 9 августа 1921 года единый ЦК, в который вошли И.Крилык, Ч.Гросерова, Г.Иваненко (Бараба), С.Круликовский и др. Однако 30 октября во время 1 съезда КПВГ все его участники были арестованы и в начале 1922 свою деятельность опять возобновили два отдельных организационных центра партииК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2808 дней].

Только в 1923 году, после постановления Совета послов Антанты об аннексии Галиции Польшей, «васильковцы» согласились на присоединение к КРПП на правах автономной части. На конференции КПВГ 23 июня был избран объединенный ЦК, в который вошли 7 членов: И. Крилык, А.Лангер (О.Длуский), Г.Михаць, С.Попель (Юрченко) и др. Партия распространила свою деятельность на Волынь, Холмщину, Подляшье и часть Полесья и была переименована на КПЗУ. Партия была составной частью КРПП (с 1925 года — Коммунистической партии Польши), но, имея широкую автономию, проводила свои съезды (в 1925, 1928 и 1934 годах), избирала ЦК и сохраняла место в Коминтерне в составе польского представительства, её членами, кроме украинцев, были также поляки и евреи, которые проживали на Западной Украине.

1920-е годы были временем роста влияния КПЗУ, чему помогали успехи НЭПа и украинизации в УССР. В 1922—1923 году польские власти организовали т. н. Святоюрский процесс, на котором рассматривалось дело 39 коммунистов, якобы стремившихся к отделению Восточной Галиции от Польши и присоединению к СССР. Большинство обвиняемых было оправдано, С. Круликовский во время процесса был избран в польский сейм, а партия успешно использовала суд для пропаганды своих идей. Партия действовала в подполье, однако под неё влиянием находились и легальные организации — в 1923—1924 годах Украинская социал-демократическая партия, а в 1926—1932 годах Украинское крестьянско-рабочее социалистическое объединение (Українське Селянсько-Робітниче Соціалістичне Об'єднання, Сельроб).

В 1927 большинство ЦК КПЗУ поддержала т. н. «национальный уклон» Александра Шумского в КП(б)У. В ответ тогдашний генеральный секретарь ЦК КП(б)У Лазарь Каганович предъявил обвинение руководству КПЗУ в измене. Партия раскололась на большинство («шумскистов») и меньшинство — сторонников Кагановича. Раскол охватил и Сельроб. 18 февраля 1928 года большинство КПЗУ под руководством Ивана Крилыка (Василькова) и Романа Турянского было исключено из Коминтерна.

К концу 1928 года на Западной Украине существовали две коммунистических партии: КПЗУ — большинство («васильковцы») и КПЗУ — меньшинство, которое пользовалось поддержкой Москвы. «Васильковцы» открыто выступали против политики Сталина и Кагановича в национальном вопросе. В конце 1928 года КПЗУ — большинство объявило о самороспуске, её лидеры заявили о признании своих «ошибок» и выехали в УССР, где были позже расстреляны[1].

На 3 съезде КПЗУ (июнь 1928) был избран новый ЦК во главе с Мироном Заячковским. В состав ЦК в декабре был также кооптирован Г.Иваненко.

С конца 1920-х годов начался упадок коммунистического движения на Западной Украине. Под влиянием вестей о коллективизации, репрессиях и Голодоморе 1933 года часть населения, которая стояла на просоветских позициях, отвернулась от коммунистов, многие стали выходить из КПЗУ. В 1933 году руководители КПЗУ М. Заянчковский (Косарь) и Г. Иваненко (Бараба) были вызваны в СССР и арестованы по делу «Украинской военной организации».

Репрессировали многих западноукраинских коммунистов, которые находились в СССР. Вследствие этих событий численность партии сократилась с 4300 до 2600 членов. КПЗУ постепенно превратилась в партию, полностью ориентировавшуюся на ВКП(б) и в которой отсутствовала всякая внутрипартийная демократия. В тот период КПЗУ в рамках «третьего периода» Коминтерна стала резко выступать против социал-демократов, называя их «социал-фашистами».

В 1938 Исполком Коминтерна принял постановление о роспуске Компартии Польши, а вместе с ней и Компартий Западной Украины и Западной Белоруссии. Поводом стало обвинение, согласно которому которое якобы руководство в этих партиях захватила фашистская агентура. Члены КПЗУ, которые оказались на территории СССР, были репрессированы. Многие активисты Компартии, оставшиеся на Западной Украине, подверглись репрессиям уже после вступления туда Советских войск в 1939 году, хотя другие из них заняли высокие государственные посты в Советской Украине. Во второй половине 1940-х члены бывшей КПЗУ, оставшиеся во Львове, также занимались борьбой с украинским националистическим движением. В 1949 году от рук националистов погиб видный деятель коммунистического движения на Западной Украине Ярослав Галан.

В своих воспоминаниях Никита Хрущев писал:

«Вообще же там нас встречали многие хорошие ребята, только я забыл их фамилии. Это были люди, которые прошли польские тюрьмы, это были коммунисты, проверенные самой жизнью. Однако их партия была по нашему же решению распущена, и Коммунистическая партия Польши, и КПЗУ… И очень многие из них, получив тогда освобождение от нашей Красной Армии, попали потом в наши, советские тюрьмы»[2].

Известные члены КПЗУ

Напишите отзыв о статье "Коммунистическая партия Западной Украины"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 М. Инсаров. [iuprc.250free.com/RUS/PAST/MI-upa1-2003.htm «Мы, украинские революционеры и повстанцы…» (Западноукраинская буржуазная революция 1940-х годов)]
  2. ↑ Н. С. Хрущев. [militera.lib.ru/memo/russian/khruschev1/15.html «Время. Люди. Власть»] (1969)

См. также

Ссылки

  • [www.hrono.ru/sobyt/1921zy.html Борьба против польской оккупации на Западной Украине в 1921—1939 годах]
  • Solchanyk, Roman. [mnib.malorus.org/kniga/589/ The Communist Party of Western Ukraine]. — Мичиган, 1974. — 364 с.
  • [commons.com.ua/ukrayinskij-livoradikalnij-ruh-na-galichini-ta-volini-1920-ti-roki/ Український ліворадикальний рух на Галичині та Волині (1920-ті роки)]

Отрывок, характеризующий Коммунистическая партия Западной Украины

Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Коммунистическая_партия_Западной_Украины&oldid=80249928»