Коммунистическая партия Японии
Коммунистическая партия Японии | |
日本共産党 | |
Логотип КПЯ | |
Лидер: |
Кадзуо Сии (с 2000) |
---|---|
Дата основания: |
1922 |
Идеология: | |
Интернационал: | |
Молодёжная организация: | |
Количество членов: |
около 305 000 |
Мест в нижней палате: |
21 / 480 |
Мест в верхней палате: |
14 / 242 |
Партийная печать: |
газета «Акахата» |
Сайт: |
[www.jcp.or.jp/ .or.jp] |
Коммунисти́ческая па́ртия Япо́нии (КПЯ, яп. 日本共産党, Нихон кё:санто:) — коммунистическая партия в Японии, основанная 15 июля 1922 года. Лидер с 2000 года — Кадзуо Сии. Выделяется значительным числом женщин среди депутатов. Молодёжная организация — Лига демократической молодёжи Японии. Основной орган — газета «Акахата» , тираж которой достигает 1,2 млн экземпляров[1]. По численности одна из крупнейших неправящих компартий в мире — около 305 000 членов (по состоянию на 2016 год[2]).
КПЯ требует возвращения Японии не только Южных Курильских островов, но всех Курильских островов, мотивируя это необходимостью возвращения к ситуации, сложившейся до начала Русско-японской войны (1904—1905)[3].
Содержание
История
Начальный период
Создана 15 июля 1922 года на учредительном съезде в Токио в результате объединения представителей трёх левых групп — «Гёминкай», «Мокуёкай» («Общество четверга») и «Суйёкай» («Общество среды»), находившихся под значительным влиянием анархо-синдикализма, но после I съезда коммунистических и революционных организаций народов Дальнего Востока взявших курс на присоединение к Коминтерну. Среди отцов-основателей были видные деятели социалистического движения, такие как Сэн Катаяма, Гоитиро Кокурё, Масаносукэ Ватанабэ.
Первые репрессии властей против КПЯ последовали в 1923 году, когда было арестовано более 100 коммунистических активистов. После разрушительного землетрясения в Токио 1 сентября 1923 года гонения на Компартию, обвинённую в пожарах и беспорядках, усилились; был убит председатель Комсомола Каваи Ёситаро. В результате деятельности ликвидаторской группы Хитоси Ямакавы (в 1927 году — основатель Рабоче-крестьянской партии) в 1924 году была распущена, но вскоре восстановлена на уровне печатного органа — «Мусанся симбун» («Пролетарская газета») — и возобновила свою деятельность в декабре 1926 года.
Гонения
К декабрю 1927 года в КПЯ состояло всего около 100 человек, но к марту 1928 года их число утроилось. Члены партии были организованы в ячейки по пять человек. Контакт с другими ячейками и Центральным Комитетом осуществлялась через сложную иерархию районных и областных комитетов. Верхний эшелон партии состоял из Организационного бюро, Политического бюро и Секретариата.
Вдобавок к «Пролетарской газете» и более теоретическому «Марксизму», который выходил под редакцией Ёсио Сиги, 1 февраля 1928 года начала выходить газета «Сэкки» («Красный флаг»). После кратковременного конфликта между Москвой и доминировавшими в партии в это время сторонниками Кадзуо Фукумото[ja] КПЯ использовала в качестве своей идеологической основы «Резолюцию по японскому вопросу» Коминтерна от 1927 года.
После того, как на выборах 1928 года левые партии набрали значительное количество голосов, власти приступили к массовым арестам (так называемый Инцидент 15 марта 1928 года) и восстановили смертную казнь по политическим мотивам. Теперь не только КПЯ, но и Рабоче-крестьянская партия, Всеяпонская пролетарская молодёжная лига и Японский профсовет, были объявлены вне закона, и за одно членство в них можно было попасть в тюрьму.
Одному из лидеров партии, Манабу Сано, удалось избежать ареста. Он прибыл в Москву и доложил о критическом положении в Японии. Чтобы спасти ситуацию, все обучающиеся в Москве японцы-коммунисты (15 человек), были направлены домой. На Шестом конгрессе Коминтерна КПЯ была обещана всяческая поддержка в деле борьбы и были выделены деньги на работу.
КПЯ планировала организовать массовую демонстрацию 15 марта 1929 года. Но у одного из лидеров партии, арестованного в Токио, были найдены закодированные списки коммунистов, оставшихся на свободе. 16 апреля началась новая волна арестов, во время которой было арестовано около тысячи подозреваемых. К середине июня были арестованы все лидеры КПЯ. Всего за 1928—1945 годы по подозрению в коммунистической деятельности было арестовано 75 681 человек[4], причём до 65 000 было арестовано в первые пять лет.
Период вооружённого сопротивления
После ареста всей верхушки КПЯ в апреле 1929 года 23-летний студент Токийского императорского университета Сэйгэн Танака, бывший главой одной из токийских ячеек, назначил сам себя главой партии и начал собирать вокруг себя оставшихся на свободе коммунистов. Был сформирован глубоко законспирированный Токийский временный комитет. Вскоре он был преобразован в Центральную группу с отделениями в Токио, Иокогаме и Осаке. Благодаря усилиям Хироси Сано, молодёжного лидера, получившего партийное образование в Москве, КПЯ пополнилась многими новыми членами. Самой большой проблемой были финансы: членских взносов не хватало для эффективной работы, и Центральная группа начала собирать средства среди сочувствующих интеллектуалов, которые готовы были поддержать партию, выступающую против правительства, ограничивавшего свободу в университетах. В 1930 году около 20 профессоров, писателей и художников были арестованы по обвинению в финансовой помощи экстремистам.
На пожертвования была открыта «Вторая пролетарская газета», которая выходила нелегально и имела тираж около 10 тысяч экземпляров (была закрыта по приказу суда летом 1929 года). Также в июле 1929 года был возобновлен выпуск газеты «Красный флаг», которая также печаталась и распространялась в тайне — в основном студентами Токийского императорского университета.
Осенью 1929 года в КПЯ назрел раскол: часть членов желали окончательно порвать с Коминтерном и вычеркнуть из программы борьбу с монархией, что дало бы шанс на легальное существование партии. Другая группа — примерно 200 человек — настаивала на решительной борьбе. Эта группа в январе 1930 года создала свой Центральный Комитет из 6 членов, который возглавил Сэйгэн Танака, и провозгласила себя Коммунистической партией Японии. Они решили оставаться верными заветам Коминтерна и сформулировали стратегию «скорейшего развития революции в Японии».
В феврале 1930 года незадолго до выборов в рабочих кварталах Токио и Иокогамы стали появляться группы молодых коммунистов из 3-5 человек, вооруженных ножами и пистолетами и владевших приемами каратэ. Они агитировали против работодателей и правительства, раздавали листовки, а если их пытались атаковать полицейские, принимали бой. Во время этих стычек множество полицейских было ранено. Однако к концу февраля большинство зачинщиков было арестовано, только Танака оставался на свободе.
Во время забастовки работников трамвайного депо в апреле 1930 года он выступал за превращение её в вооруженный бунт. 1 мая его люди спровоцировали столкновение с полицией во время демонстрации рабочих. Но в обоих случаях дело кончилось неудачей.
Вернувшийся из Москвы Бункити Имамото, правая рука Танаки, убедил его, что агрессивные действия скорее вредят партии, так как дают полиции повод к дополнительным арестам и вредят репутации коммунистов. К середине мая Танака расстался с мыслью о немедленной революции в Японии.
14 июля 1930 года более 40 вооруженных полицейских ворвались в штаб-квартиру Танаки, где был арестован его помощник. Сам Танака был схвачен в тот же день, что положило конец короткому периоду вооруженных столкновений.
В 1933 году Танака объявил, что выходит из КПЯ, но он пробыл в тюрьме до 1942 года. После войны он занялся строительным бизнесом и к 1952 году стал президентом «Sanko Construction Company».
Реорганизация после войны
В 1932 году Коминтерн разработал другой программный документ: «Тезисы о положении в Японии задачах КПЯ». В феврале 1935 года вышел последний номер центрального органа КПЯ — газеты «Сэкки». В условиях захлестнувшей страну националистической истерии Компартия ушла в глубокое подполье и не смогла организовать заметного сопротивления развязыванию имперской Японией войны на Тихом океане.
Партия была легализована только после Второй мировой войны, проведя в декабре 1945 года свой 4-й съезд, где были приняты Программа и Устав. После войны в КПЯ раздавались голоса, призывавшие к повторению опыта трёхфазовой партизанской войны, успешно продемонстрированного Мао Цзэдуном во время гражданской войны в Китае, но партия осталась в рамках парламентской борьбы. Компартия снискала значительный авторитет в обществе, что было продемонстрировано на парламентских выборах 1949 года: 3 млн голосов, 35 депутатских мест, численность партии до 200 000 человек. Однако в условиях «холодной войны» американские оккупационные власти в июне 1950 года, на фоне Корейской войны, запретили КПЯ и закрыли её центральную газету «Акахата», также разгромив её редакцию. Всего в ходе «чистки красных» было уволено до 20 000 человек[5].
Рост популярности
Вследствие провокаций наподобие дела Мацукава и репрессий численность сократилась до 30 000 человек, однако в 1960-е годы снова начался рост влияния КПЯ. Компартия активно выступала в антивоенном движении, часто блокируясь с Социалистической партией Японии и изначально пацифистской и левоцентристской партией Комэйто (буддийского толка), в частности, боролась против заключённого США и Японией в 1960 году «Договора безопасности». С начала 60-х годов КПЯ начала дистанцироваться от СССР, стремясь доказать японской общественности, что является самостоятельной силой, а не агентом Кремля, сблизилась с китайским руководством, подвергла критике советский курс на достижение договоренности с США о запрещении ядерных испытаний в трёх средах[6].
В это время в Компартию вступили многие ведущие интеллектуалы страны — помимо представителей «пролетарской литературы», связанных с КПЯ ещё до войны (Юрико Миямото), в их числе были такие величины, как Кобо Абэ и Удзяку Акита. Впрочем, часть из них впоследствии разочаровалась в ориентации партии и высказывала свои симпатии к более решительному движению «новых левых», зародившемуся в Японии параллельно (если не раньше) с Западной Европой и США — в частности, с леворадикальной студенческой лигой «Дзенгакурен».
После поездки председателя президиума ЦК КПЯ Миямото Кэндзи в Пекин в марте 1966 года произошёл полный разрыв отношений японских коммунистов с Пекином, пытавшимся навязать КПЯ маоистский курс. КПЯ заняла позиции, близкие к еврокоммунизму[7], она не участвовала в Международном совещании коммунистических и рабочих партий 1969 года и выступила с критикой советского вторжения в Чехословакию 1968 года как «неоправданного вмешательства во внутренние дела другой партии». В открытую конфронтацию с КПСС КПЯ вступила в 1968-1969 годах, выдвинув требования возвращения Японии Курильских островов, причём в отличие от правящей Либерально-демократической партии, не только Южных Курил, но и северных[8].
В 1972 году численность Коммунистической партии достигла 300 000 членов, на парламентских выборах партия получила 5,5 млн голосов и 38 депутатских мест.
Максимального влияния Коммунистическая партия Японии достигла во второй половине 1980-х годов (на муниципальных выборах 1987 года имела самое большее за всю свою историю число депутатов-коммунистов — 3953 человека, в обеих палатах парламента имела по 30 депутатов). Однако её успехи были всё же ограничены — не в последнюю очередь, из-за присутствия в политической жизни Японии Социалистической партии Японии — главной оппозиционной силы страны, к тому же считавшейся одной из наиболее левых в Социалистическом интернационале и установившей связи с КПСС.
Коллапс партийной структуры социалистов, ныне именующих себя социал-демократами, в середине 1990-х годов привёл к стабилизации электоральных показателей КПЯ, ставшей ведущей левой партией страны. В отличие от СПЯ и ряда коммунистических партий в других странах, Компартия Японии после распада «восточного блока» не пострадала от внутреннего кризиса, не распустила свою структуру, не меняла название и идеологические установки. На распад Советского Союза партия ответила заявлением под названием «Мы приветствуем конец великого исторического зла империализма и гегемонизма», в то же время резко критикуя страны Восточной Европы за отказ от социализма, охарактеризовав его как «исторический переворот».
В итоге, в 2000 году Компартия набрала на парламентских выборах 11,3 % голосов, в 2003 г. — 8,2 %, в 2005 г. — 7,3 %
Современное положение
Партия выступает за отказ от Сан-Францисского мирного договора и вывод войск США с территории Японии, за сохранение конституционного запрета на ведение войны, за исполнение Киотского протокола. КПЯ является единственной партией, из представленных в парламенте, которая требует возвращения Японии не только Южных, но и северных Курильских островов[9].
С момента своего основания КПЯ традиционно выступает за установление в Японии республиканской формы правления. Однако в наше время партия признаёт императора в качестве главы японского государства, но только номинального, и даже заявляла, что в случае прихода к власти не будет просить от императора отречения от престола. При этом партия выступает против использования Японией нынешних национальных флага и гимна, которые рассматривает в качестве пережитка милитаристского прошлого страны. Примечательно, что Компартия была одной из немногих сил, поддержавших на местных выборах 1991 года мэра Нагасаки Хитоси Мотосима, в своё время избранного по списку Либерально-демократической партии — собственная партия отвернулась от мэра, когда он усомнился в «неведении» императора Сёва об агрессивном характере развязанных Японией войн, и вскоре едва не стал жертвой ультраправого террориста.
На общенациональных выборах в последние годы КПЯ стабильно получает поддержку от 6 до 7 млн избирателей. После довыборов в верхнюю палату парламента в 2007 году партия имеет 7 мест из 242, получив 7,5 % голосов (4,4 млн голосов, четвёртое место). На выборах в нижнюю палату парламента 2005 года КПЯ получила 7,3 % (4,9 млн, четвёртое место) голосов и 9 мест из 480. Общее число членов партии на апрель 2009 года свыше 410 тысяч человек.
По итогам выборов 11 июля 2010 года партия уменьшила своё представительство в Палате советников с 7 до 6 мест. Однако на выборах 2013 и 2016 годов она улучшила свои показатели до 11 и 14 представителей соответственно. В Палате представителей КПЯ была представлена 9 депутатами, а после выборов 2014 года, на которых коммунисты получили 11,3 % голосов по списку и 13,4 % на местах — 21 депутатом. На местном уровне партия представлена в большинстве муниципальных советов крупных японских городов, коммунисты располагает 136 советниками на уровне префектур и является крупнейшей оппозиционной партией в Совете префектуры Токио[10].
В январе 2010 года состоялся XXV съезд КПЯ, принявший резолюцию об основных заданиях партии на текущий момент. Действующая программа КПЯ утверждает, что японское общество нуждается в демократической (а не социалистической) революции, а «ключевым элементом социалистической трансформации является социализация средств производства»[7].
По словам Лам Пэн Эра (Lam Peng Er), профессора политологии Государственного университета Сингапура, «жизнеспособность КПЯ имеет решающее значение для здоровья японской демократии»:
[КПЯ] — единственная устоявшаяся партия в парламенте, которая не была кооптирована консервативными партиями. Она выполняет роль надзирателя в отношении правящих партий без опаски или пристрастия. Более того, на губернаторских выборах, выборах в мэры городов или других местных выборах КПЯ часто выступает в качестве единственного оппозиционного кандидата. Несмотря на предполагаемые различия между некоммунистическими партиями на национальном уровне, они часто поддерживают одного кандидата в губернаторы или мэры, так что все партии считают себя частью правящей коалиции. Если КПЯ не предложит своего кандидата, это будет лёгкая победа, и японским избирателям будет представлен свершившийся факт — без избирательных средств [выражения] протеста. Содействие женщинам-кандидатам по завоеванию голосов избирательниц является ещё одной характеристикой партии. Под «коммунистическим стягом» было избрано больше женщин, нежели от других партий Японии[11] |
Руководители
- Масаноскэ Ватанабэ (1927 — 6 октября 1928)
- Сёити Итикава (1928—1929)
- Эйтаро Норо (май — ноябрь 1933)
- Кюити Токуда (декабрь 1945 — 14 октября 1953)
- Кэндзи Миямото (1958—1970)
Первый секретарь ЦК:
- Сандзо Носака (1955—1958)
Председатели ЦК:
- Сандзо Носака (1958—1982)
- Кэндзи Миямото (1982—2000)
- Тэцудзо Фува (2000—2006)
Председатели Президиума ЦК:
- Кэндзи Миямото (1970—1982)
- Тэцудзо Фува (1982—1987)
- Хироси Мураками (1987—1989)
- Тэцудзо Фува (1989—2000)
- Кадзуо Сии (2000 —)
Председатели секретариата ЦК:
- Тэцудзо Фува (1970—1982)
- Мицухиро Канэко (1982—1990)
- Кадзуо Сии (1990—2000)
- Тадаёси Итида (2000 —)
Почётные председатели:
- Сандзо Носака (1982—1992)
- Кэндзи Миямото (2000—2007)
Напишите отзыв о статье "Коммунистическая партия Японии"
Примечания
- ↑ [www.gazeta.ru/politics/2014/11/07_a_6292565.shtml Дело Ленина живет, но не побеждает]
- ↑ [www.jcp.or.jp/english/2011what_jcp.html What is the JCP? A Profile of the Japanese Communist Party] (англ.)
- ↑ [www.ru-jp.org/iab24.pdf Коммунистическая партия Японии] Государственная Дума Российской Федерации. Информационно-аналитический бюллетень № 24 Депутатской группы по связям с парламентом Японии
- ↑ Коваленко И. И. Очерки истории коммунистического движения в Японии до Второй мировой войны. — М: «Наука», 1979. — С. 221.
- ↑ Кузнецов И. Д., Навлицкая Г. Б., Сырицин И. М. История Японии: Учебник для студ. вузов, обучающихся по спец. «История». — М., 1988. — С. 306.
- ↑ Игорь Латышев Япония, японцы и японоведы. — М.: Изд. «Алгоритм», 2001.
- ↑ 1 2 Руслан Костюк [rabkor.ru/columns/left/2016/08/23/eurocommunism/ Еврокоммунизм прижился на японских островах]
- ↑ Игорь Латышев [fanread.ru/book/2773027/?page=74 Япония, японцы и японоведы]. — М.: Изд. «Алгоритм», 2001.
- ↑ [www.amic.ru/news/135997/ Компартия Японии призывает добиваться от России передачи всех Курильских островов]
- ↑ [slon.ru/world/kak_kommunisty_stanovyatsya_glavnoy_oppozitsionnoy_siloy_v_yaponii-960065.xhtml Как коммунисты становятся главной оппозиционной силой в Японии]
- ↑ [leit.ru/modules.php?name=Pages&pa=showpage&pid=1462 Коммунистическая партия Японии — Государство — Статьи о Японии — Fushigi Nippon — Загадочная Япония]
См. также
Литература
- Коваленко, И. И. Очерки истории коммунистического движения в Японии до Второй мировой войны / И. И. Коваленко. — М. : «Наука», 1979. — 273 с.
Ссылки
- [www.jcp.or.jp/english/index.html Официальный сайт] (англ.)
- [leit.ru/modules.php?name=Pages&pa=showpage&pid=1462 Коммунистическая партия Японии — Государство — Статьи о Японии — Fushigi Nippon — Загадочная Япония]
- Коммунистическая партия Японии — статья из Большой советской энциклопедии.
Отрывок, характеризующий Коммунистическая партия Японии– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер. Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы. – Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру. – Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками. – Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли. Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты. – Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это? – И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его. – Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру. – Отдай это графине… ежели ты увидишь ее. – Она очень больна, – сказал Пьер. – Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро. – Он давно уехал. Она была при смерти… – Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся. – Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз. – Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер. Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца. – А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он. – Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер. – Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего. Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него. – Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о… – Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу. – Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал: – Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь… Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье. Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея. За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер. В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне. – Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она. – Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна. – Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня. Марья Дмитриевна только пожала плечами. – Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка! Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его. Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением. – Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам… Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку. – Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала. – Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать. Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру. – Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул. Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера. – Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно… «Что знать?» спросил взгляд Наташи. – Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека? – Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала. И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят. – Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер. Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос. – Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился. – Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам. – Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей. – Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением. – Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей. Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты. Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани. – Теперь куда прикажете? – спросил кучер. «Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него. – Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди. Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе. С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления. Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п. Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было. Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими. Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть. Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных. Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин. Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее. Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение. Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы. Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка. «Сердце царево в руце божьей». Царь – есть раб истории. История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей. Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться. |