Коммуны Дании

Коммуны (дат. Kommuner) — низшая административно-государственная единица в Дании.

До 2007 года Дания была разделена на 270 коммун. После управленческой реформы от 1 января 2007 года в стране сохранилось 98 коммун. При этом упразднены были коммуны-амты и все государственные структуры, содержавшие в своём названии наименование амт (за единственным исключением — государственных представителей при церковных диоцезах называют стифтамтман (stiftamtmand)).

Высшим органом каждой коммуны является демократически избираемый коммунальный совет во главе с бургомистром. Выборы в коммунальные советы обычно назначаются на третий вторник в ноябре каждые 4 года. Ближайшие коммунальные и региональные выборы состоятся 19 ноября 2013 года. Первые же выборы в новые органы произошли 15 ноября 2005 года — тогда были избраны 2.522 члена коммунальных советов и 205 членов региональных советов.

Исполнительную работу в коммуне возглавляет коммунальный директор. В число задач, решаемых правлением коммун Дании, входят вопросы школьного образования, здравоохранения и социальной защиты населения, ремонт и прокладка дорог и улиц, общественный транспорт, работа с детьми и безработными. Финансирование по всем этим направлениям происходит за счёт специального налога, государственных дотаций и частичного перераспределения средств между коммунами.

Фарерские острова и Гренландия, являясь автономными областями Дании, в свою очередь также подразделяются на коммуны. На Фарерских островах насчитывается 34 коммуны, в Гренландии — 18 коммун.

Дополнения

• [ae35-unit.dk/kort/denye98kommuner.html Карта 98 коммун Дании]  (датск.)
• [www.byhistorie.dk/kommuner/ Карты административного деления Дании в 1660—2007 годах]  (датск.)

Отрывок, характеризующий Коммуны Дании

Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.