Конан-варвар (фильм, 2011)

Эта статья — о фильме 2011 года. О Конане, персонаже этого и других фильмов и книг, см. Конан.

Конан-варвар
Conan the Barbarian
Жанр	фэнтези боевик приключения
Режиссёр	Маркус Ниспел
Продюсер	Джон Балдеччи Боаз Дэвидсон Рэндэлл Эмметт Джо Гатта Авэ Лернер Дэнни Лернер Фредерик Малмберг Лес Уэлдон
Автор сценария	Томас Дин Доннелли Джошуа Оппенгеймер Шон Худ Роберт И. Говард (роман)
В главных ролях	Джейсон Момоа Стивен Лэнг Рон Перлман Рэйчел Николс Роуз МакГоун
Оператор	Томас Клосс
Композитор	Тайлер Бэйтс
Кинокомпания	Millennium Films Nu-Image Films Paradox Entertainment Lionsgate (прокат в США)
Длительность	112 мин.
Бюджет	80 - 90 млн $
Сборы	$ 48 795 021
Страна	США США
Год	2011
IMDb	ID 0816462
Выход фильма «Конан-варвар» (оригинальное название — Conan the Barbarian)

К:Фильмы 2011 года

«Конан-варвар» (англ. Conan the Barbarian) — фэнтезийный боевик Маркуса Ниспеля в формате 3D. Фильм рассказывает о киммерийце Конане, персонаже повестей Роберта И. Говарда. Премьера в США прошла 19 августа 2011 года, в России — 18 августа.

Сюжет

«Во времена, когда вода поглотила Атлантиду, и до прихода Сынов Ария», карту древнего мира делили множества царств, среди которых выделялась могущественная империя Ахерон. Ей управляла группа безжалостных некромантов, которые создали из костей поверженных царей Священную Маску, наделившая силой через кровавые жертвоприношения своих невинных дочерей. Обладающий маской получал чёрную магию подчинять себе злых духов, благодаря чему Ахерон покорил своих соседей, утопив их в крови и сея хаос и разорение. Единственными, кто смог противостоять могущественной империи, были племена могучих варваров. Молот Варвара-Победителя разбил маску, тем самым ознаменовав окончание господства некромантов. Ахерон пал, а его столица, Крепость Хор-Кальба, разрушена до основания. Чтобы не допустить воскрешения Ахерона, вожди варваров приняли решение, что каждое племя заберет себе частицу маски и надежно спрячет. Однако существовало пророчество, что однажды кто-то соберет маску вновь и станет правителем всего мира. Так наступила Хайборийская эра, время столь же прекрасное, сколько жестокое. И в это время на свет появился удивительные ребенок, рожденный битвой...

Спустя 1,000 лет после Падения Ахерона, группа варваров-киммерийцев вступила в бой с враждебным им племенем, чьи воины носят черепа животных в качестве шлема. Среди сражающихся была Фиола, беременная жена кузнеца Корина. Когда Фиолу ранили, Корин прорвался через все поле битвы, чтобы помочь ей. Чувствуя свою неизбежную кончину, Фиола попросила мужа позволить ей увидеть ребенка перед смертью. Корин помогает рождению сына через кесарево сечение, а Фиола успевает дать ему имя — Конан.

Проходят годы. Конан еще совсем мальчик, но уже жаждет быть воином. Когда Корин видит его среди юношей, что готовятся стать воинами, он сначала не желает давать сыну шанс проявить себя в испытании, суть которого в забеге вокруг холмов с перепелиным яйцом во рту, при этом не разбив его, но отец решается дать сыну возможность проявить себя. В ходе забега, юноши натыкаются на группу неизвестных с белой кожей, красной краской чуть выше носа и заостренными зубами. Юноши бегут, а Конан единолично убивает их всех голыми руками. Вернувшись в деревню, Конан приносит отцу головы поверженных врагов и выплевывает яйцо, которое только при ударе об землю разбивается.

После, Корин находит Конана в кузнице, практикующегося с мечом. Корин решил, что сын уже готов обладать мечом и кует для него особое оружие, поясняя что Великий Секрет Стали — объединение огня и льда, не вознося что-то одно над другим. «Этот меч однажды станет твоим, — сказал тогда Корин сыну. — Но перед тем как владеть им, ты должен понять его». Когда меч был закончен, Корин проводит с Конаном спаринг на замерзшем озере и замечает. что в мальчике есть сила и таланты, но слишком много «огня». Конан в пылу битвы пытается напасть на отца со спины, но Корин пользуется хитростью и, вонзив меч в лед, заставляет провалиться сына в холодную воду. Корин констатирует, что ему еще рано владеть мечом.

Конан гуляет по лесу, пытаясь заглушить гнев на отца ударами по заснеженным веткам, и замечает тех самых чужеземцев, чьих сородичей он убил ранее. Те оказались разведчиками, а к деревне Конана полным ходом идет наступление хорошо организованных и подготовленных воинов. Конан тоже участвует в сражении, но когда одноглазая лучница ранит его отца в ногу и пленят, он следует за ним. Корина приводят в кузницу, где в окружении верных генералов сидит воевода. Он говорит, что каждый из его генералов также принадлежит варварским племенам и присоединились к нему, когда поняли, что однажды он станет богом, на что Корин отвечает, что однажды кланы киммерийцев объединятся против него и «богом или нет, он падет». В ответ воевода бьет Корина, тем самым спровоцировав Конана на атаку. Мальчишка-киммериец ранит воеводу царапиной на ухе, а одному из его генералов отсекает нос. Дочь воеводы, которую он называл Малика, по наставлению отца, начала применять свои магические способности на спрятанный в кузнице осколок Священной Маски. Марика находит его под половицей, в старинной шкатулке. Воевода решил наказать Корина за неповиновение более страшной участью чем пытки или смерть: он приковал кузнеца к висящему над головой чану с раскалённой сталью и ранил колени, из-за чего Конан должен держать цепь чана, чтоб не дать стали убить отца. Воевода соединяет осколок с остальной маской и провозглашает своим людям, что она готова, но теперь ему нужна «чистокровная», чтобы оживить силу маски, а вместе с ней свою жену. Уходя из деревни, захватчики поджигают деревню.

Кузница охвачена пожаром. Конан до поздней ночи держит цепь, не обращая внимания на капающую на него сталь. Корин, понимая что они оба могут погибнуть, просит сына отпустить цепь, чтобы Конан спасся и мог отомстить, а Корин наконец воссоединился со своей женой Фиолой на том свете. Понимая, что сам Конан не отпустит цепь, Корин силой опрокидывает на себя чан с раскаленной сталью, а у Конана на всю жизнь остаются шрамы на ладонях. Так как Марика забрала меч Корина в качестве трофея, Конан бредет по разрушенной деревне в поисках нового. Среди трупов он находит меч, после чего произносит боевой клич, которым клянется, что отомстит.

Проходит 20 лет. Конан покинул родную Киммерию, и учился выживанию как вор и убийца. С годами он заработал себе славу, участвуя в штурме на стены крепости Венариум, украл знаменитое «Сердце слона» и победил колдуна Яра. Но за эти годы он не приблизился к тому, кто убил его отца. Однажды он и его друг Артус, пиратский капитан, совершают налет на колонию работорговцев на побережье Зингары. Пираты убивают работорговцев и даруют узникам свободу, забрав их с собой в богатый город Мессантию, столицу Аргоса. Во время пиршества в таверне, Артус рассказывает, что встретил Конана еще подростком, когда он был оборванцем на грязных улицах Шадизара, в Заморе. В разгар пьянки, Конан заметил прячущегося от стражи среди столов одноглазого человека. Как оказалось, стражу возглавляет тот самый генерал, которому Конан отсек нос. Конан пользуется беглецом, чтобы самому попасть в темницу, учудив драку со стражниками.

На каторге, куда сгоняются все пойманные стражниками бедняки и преступники Мессантии, Конан вырывается из оков, и воспользовавшись головой одного из надзирателей проникает в кабинет начальника стражи, Безносого Луция. На допросе, в котором одноглазый заключенный давит запястья начальника стражи особым механизмом, а Конан вгоняет палец в отверстие на лице, где был нос, Луций признается, что воевода, уничтоживший киммерийскую деревню, это Халар Зим, самопровозглашенный Властелин Тени и владыка восстановленной крепости Хор-Кальба. Бывший генерал признается, что Зим следует советам своей дочери, ахеронской ведьмы, и верит что черная магия империи некромантов сделает его владыкой мира, от чего Луций и покинул его. Также он рассказывает, что Зим возвращается из очередного похода через Запретный Лес, по дороге сквозь Долину Шапур. Конан обещал не убивать его после того, как тот все расскажет, но киммериец поступает хитрее: срывает с шеи ключ от всех замков на каторге, после чего заставляет Луция проглотить его и отдает начальника стражи на растерзание заключенным. Конан отправляется обратно на корабль в Мессантию, а освобожденный им одноглазый, назвавший Эла-Шаном, Королём Воров Аргалона, предлагает найти его, если тот решится отправиться в Хор-Кальбу.

Выйдя в море, Артус говорит, что Мессантию ждут недельные беспорядки после случившегося на каторге. Конан рассказывает другу о том что узнал от Луция, и Артус сначала предлагает помочь Конану в мести, но киммериец просит просто ждать его у заставы на побережье, так как это его личное дело. Высадившись у Шапурской Заставы, Конан движется через пустыню. Тем временем, в отдаленном Монастыре Ордена Шапур, настоятель Фассир разговаривает с послушницами, среди которых молодая гирканка Тамара. Он предсказывает послушнице, что скоро она встретится с могучим воином, который приведет её в родные края, но умалчивает, что Халар Зим и его армия наступают на монастырь. Когда армия Властелина Тени врывается в монастырь громя всё на своем пути, Фассир отводит Тамару к повозке, которую монахи отбили у солдата Халара, и приказывает уезжать в Гирканию. В погоню за повозкой отправляется генерал Ремо, лидер разведчиков.

Конан замечает повозку в лесу на пути в монастырь и тут же скачет к ней, увидев в подзорную трубу символ Ахеронской Маски, герб Халара Зима. Всадники Ремо справляются с монахами, но с Конаном они справиться не способны, а того удивляет, что в повозке нет самого Зима. У каменного капища Конан и Ремо встречаются лицом к лицу и киммериец заставляет вспомнить о рейде на его деревню и говорит, что будет преследовать его «до самого Пекла». Ремо скачет прочь, а Конан достаточно грубо забирает Тамару с собой.

В разорённом монастыре, Марика проверяет своей магией каждую из послушниц, но не найдя «чистокровную», в гневе пронзает живот одной и царапает лицо другой. Фассир говорит Зиму, что наследников Древней Крови в монастыре нет и что это мирное поселение, где почитают жизнь. Халар склоняется перед настоятелем и говорит, что такие как он почитают Смерть, напоминая как его жену Маливу, прямо на глазах его и его дочери сожгли на костре, перед этим загнав её, как дикое животное, в Леса Афира. Фассир во всеуслышание говорит, что тяга к знаниям Ахерона подталкивается жаждой власти а не любовью. Он говорит, что Малива стремилась поработить всю Хайборию но ни она, ни Зим не преуспеют. В гневе Халар разбивает голову настоятеля об ступени храма, а после получает доклад, что Ремо отправился в погоню за угнанной повозкой.

Конан нагоняет и оглушает Ремо. Конан собирается ждать, пока генерал Зима проснётся, чтобы через него выйти на своего врага, а Тамара, помня про пророчество Фассира, настаивает, чтобы киммериец доставил её в Гирканию. За это Конан связывает её и проводит ночь в руинах со связанной послушницей и мнимо спящим генералом. Тем временем Халар и Марика проводят ночь на своей галере, которую тянут на колёсах рабы. От Ремо нет вестей, но Халар предвкушает как оденет маску на своё лицо и вернет жену из Царства Мёртвых, которая принесет с собой неведомые знания о чёрной магии. Марика протестует, говоря что сама уже достаточна сильна и что «чистокровная» может уже быть далеко. Халар лишь злится, а потом просто констатирует, что как бы она не была похожа на мать, она не Малива.

Утром Конан развязывает Тамару и пытается выяснить у нее причину атаки Зима на монастырь. Очнувшийся Ремо говорит, что она - последняя из чистокровных наследников Ахерона, и что Халар готов отдать за неё огромное количество золота, так как она была целью его поисков все эти 20 лет после разорения деревни Конана. Тамара протестует, говоря что род колдунов сгинуло вместе с их империей, но Ремо стоит на своём и предлагает выступить в качестве парламентера. Генерал разведчиков приводит Конана прямо к лагерю Халара, но киммериец решается воспользоваться Ремо иначе. Он сажает генерала в стоящий недалеко требушет и запускает его в сторону галеры. Мёртвыё Ремо пробивает потолок каюты Зима с тряпкой от платья Тамары во рту, где говорится, что Конан будет ждать Халара на старой заставе. Марика по запаху от тряпки понимает, что она принадлежит «чистокровной».

На заставе Халар и Конан встречаются один на один, и воевода предлагает варвару золото за Тамару, но тот требует его голову. Пришедшая вместе с отцом Марика вызывает в помощь песчаных существ, с которыми приходится сражаться как Конану, так и Тамаре. В непродолжительной схватке Халар узнает в Конане того киммерийского мальчишку, который не погиб вместе с отцом в той кузне. Марика применяет хитрость и бросает в Конана отравленный кинжал, от чего Конан дезориентирован и не может сражаться. Тамара помогает ему бросится со скалы в море, где их уже ждет корабль Артуса, перед прыжком бросив факел в чаны с маслом, от чего Халар был отделен от своей цели огнём.

Конан подавлен, что не смог отмстить за отца, но Артус подбадривает его, что тот факт, что Конан единственный во всей Хайбории, кто сражался с Халаром Зимом и выжил - «пиррова победа» последнего. Так как Тамара спасла жизнь киммерийцу, Конан становится верен ей до конца и просит друга увести её в безопасное место, пока Конан продолжает свой поход за Халаром. На корабле Артус рассказывает послушнице историю Конана и описывает варварские народы севера с более приветливой стороны чем «цивилизованные нации», так как варвары не «приносят в жертву детей и не разоряют соседние земли». Артус подмечает, что Тамара понравилась Конану, когда тот попросил друга выдать ей кожаные доспехи, критикуя новую одежду Тамары, как одежду шлюхи (других женщин на пиратском корабле не бывало и посему другой не нашлось), а киммерийки одеваются как воины.

В пути на пиратов нападают солдаты Халара Зима во главе с кушитом Укафой и одноглазой лучницей Черен. Не без потерь, пираты дают достойный отпор нападавшим и даже Тамаре удалось впечатлить Конана тем, что смогла совладать с киммерийским стальным мечом. Высадившись на побережье близ Хор-Кальбы, Конан говорит Артусу возвращаться в Мессантию вместе с Тамарой, но хитрый пират «случайно» забывает отдать другу карту побережья и отправляет Тамару отдать её, напоминая что корабль уйдёт на рассвете. После непродолжительного диалога о судьбе, в котором киммериец говорит что «живёт, любит и умирает в своё удовольствие» не обращая внимание на предназначение и прочее, Конан и Тамара целуются, а после занимаются любовью в пещере глубоко в лесу. На рассвете Тамара собирается возвращаться на корабль, но по пути её хватают люди Зима во главе с Марикой. Конан следует по следам девушки, но находит только коготь колдуньи. Понимая, что на прямую с гарнизоном Хор-Кальбы ему не совладать, Конан отправляется в Аргалон, Столицу Хайборийских Воров на западе Шема, где встречается с Эла-Шаном и напоминает про его долг.

Приведя «чистокровную» отцу, Халар и Марика начинают готовить ритуал возрождения Священной маски. По плану Халара, Тамара должна стать сосудом для его жены, которая сделает его богом, после чего он возродит Ахерон из огня и крови остальных наций Хайбории. Эла-Шан и конан пробираются в подземелья Хор-Кальбы через затопленные катакомбы, где киммерийцу приходится сражаться как с последним из генералов Зима, Акхоном, так и со Стражем, кракеном, которому скармливают пленников и который чуть не съел случайно оказавшегося в клетке Короля Воров. Выбравшись на поверхность, Конан и Эла-Шан замечают процессию, которая несет Тамару в Пещеру Черепа, где находятся руины Древнего Ахерона, и где «больше нет замков», от чего Конану приходится идти одному.

На алтаре некромантов, Марика признается отцу, что забрала меч Корина из киммерийской деревни, что весьма символично, если уж меч варвара-победителя некогда разбил маску, то меч побежденного варвара оживит её. Ритуал проходит успешно: кровь Тамары наполняет Священную маску и её «щупальца» хватаются за голову Властелина Тени. Халар уже готовится призвать дух жены, когда на него нападает Конан. Высвобожденная сила маски вызывает сильное землетрясение, от чего Конан, Халар, Марика и Тамара падают в глубину руин. Конан и Халар сходятся в титанической схватке, где киммерийцу удаётся отбить меч своего отца. Марика пытается убить Тамару, но её спасает Конан который отрубает колдунье руку, а Тамара толкает её с уступа на деревянный кол.

Найдя свою дочь мёртвой, Халар злится еще сильнее, и в месте с его гневом становится сильнее и землетрясение в катакомбах. На навесном мосту Тамара падает в пропасть, но Конан её подхватывает цепью. Халар подходит всё ближе, а вместе с ним и дух Маливы, который хочет захватить тело Тамары. Зим вспоминает тот день, когда Конан точно также держался за цепь, не давая железу убить отца. Вспомнив уроки Корина, Конан припоминает его слова, что «бог или нет, Зим падет», после чего поддевает мечом доску под Властелином Тени, и Халар Зим падает во «Чрево Земное» с именем жены на устах, а дух Маливы отступает от Тамары. Конан и Тамара покидает рушащуюся Пещеру Черепа, в месте с которой рушатся последние надежды на возрождение Ахерона.

Конан привозит Тамару в Гирканию, в монастырь её Ордена, и она благодарна киммерийцу, что тот привез её домой, хоть и сожалеет что он не может остаться. Конан прощается с ней и говорит, что им еще доведется встретиться. Спустя какое-то время, Конан возвращается в родную Киммерию, на руины своей деревни. Там он прикладывает меч отца к заросшей травой кузьнечной форме и вспоминает как Корин ковал это меч, и его слова про Великий Секрет Стали и «понимание» его. Много лет ушло на то, чтобы понять всю мудрость этих слов, но теперь Конан-Варвар поднимает меч своего отца и во имя Крома возглашает свой боевой клич, чтобы продолжить жизнь воина и искателя приключений. Ни одно царство исходил он вдоль и поперек, пока не обрёл свое собственное царство и не возложик корону Аквилонии на голову свою... «Но это уже совсем другая история».

В ролях

Актёр	Роль
Джейсон Момоа	Конан Конан
Лео Ховард	юный Конан юный Конан
Рэйчел Николс	Тамара Тамара
Стивен Лэнг	Халар Зим Халар Зим
Роуз МакГоун	Марик Марик
Рон Перлман	Корин Корин
Боб Сапп	Укафа Укафа
Саид Тагмауи	Эла-Шан Эла-Шан
Нонсо Анози	Артус Артус
Милтон Уэлш	Ремо Ремо
Раад Рави	Фассир Фассир
Стивен О’Доннелл	Люциус Люциус
Морган Фримен	рассказчик рассказчик

Российский дубляж

• Владимир Антоник — Конан
• Людмила Шувалова — Тамара
• Борис Токарев — Халар Зим
• Ирина Киреева — Марик
• Александр Новиков — Корин
• Борис Шувалов — Эла-Шан
• Денис Беспалый — Артус
• Рудольф Панков — Фассир

Отзывы

Фильм получил в основном негативные отзывы кинокритиков. На Rotten Tomatoes положительные обзоры написали 26 % критиков, средний рейтинг составляет 3,8 из 10. На Metacritic фильм получил 36 баллов из 100 на основе 29 рецензий.

Производство

Конана могли сыграть Келлан Латс и Джаред Падалеки, но роль получил Джейсон Момоа. Лео Говард сыграет Конана в детстве и появится только в первых 15 минутах фильма. Корина, отца Конана, мог сыграть Микки Рурк, но предпочёл роль в фильме «Война богов: Бессмертные». Его место занял Рон Перлман, который в 2007 году озвучивал самого Конана в одноимённой компьютерной игре.

Съёмки фильма проходили в Болгарии с 15 марта по 10 июня 2010 года.

Ссылки

• [www.conanthebarbarianin3d.com/ Официальный сайт]  (англ.)
• [www.conan3d.ru/ Официальный русскоязычный сайт]
• [www.metacritic.com/movie/conan-the-barbarian-2011 Конан-варвар] на сайте metacritic.com  (англ.)

Отрывок, характеризующий Конан-варвар (фильм, 2011)

– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!