Конашевич, Владимир Михайлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Конашевич
Дата рождения:

7 (19) мая 1888(1888-05-19)

Место рождения:

Новочеркасск, Область Войска Донского, Российская империя

Дата смерти:

27 февраля 1963(1963-02-27) (74 года)

Место смерти:

Ленинград, СССР

Гражданство:

Российская империя Российская империя, СССР СССР

Жанр:

художник, график, книжная иллюстрация

Учёба:

Московское училище живописи, ваяния и зодчества

Влияние:

Мир искусства

Влади́мир Миха́йлович Конаше́вич (18881963) — русский советский художник, график, доктор искусствоведения, заслуженный деятель искусств РСФСР (1945), один из известнейших мастеров советской книжной иллюстрации. Автор классических иллюстраций к произведениям Самуила Маршака, Корнея Чуковского и др.





Биография

Родился в Новочеркасске 7 (19) мая 1888 года в семье инженера. С 1897 по 1908 год жил с семьёй в Чернигове[1]. В период 1908–1913 годов занимался в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, где его преподавателями были Константин Коровин, Сергей Малютин и Леонид Пастернак.

В 1915 году переселился в Петроград. В 1922—1924 был членом «Мира искусства». Сменив в 1920-х годах ряд занятий, в конце концов полностью сосредоточил свои интересы на графике. Преподавал в Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина (1921—1930), а также в художественных училищах.[2]

Скончался 27 февраля 1963 года. Похоронен на Богословском кладбище[3].

Ученики

См. также

Напишите отзыв о статье "Конашевич, Владимир Михайлович"

Примечания

  1. [dotogo.ru/L026 Дом, где жил художник в юности]
  2. [krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/izobrazitelnoe_iskusstvo/KONASHEVICH_VLADIMIR_MIHALOVICH.html Конашевич, Владимир Михайлович] // Энциклопедия «Кругосвет»
  3. [fotki.yandex.ru/users/babs71/view/1064178/ Фото могилы на Богословском кладбище]

Литература

  • Владимир Конашевич. О себе и своём деле. — М., 1968.
  • Выставка произведений ленинградских художников 1960 года в ЛОСХ. Каталог. — Л.: Художник РСФСР, 1963. — С.31.
  • Выставка произведений ленинградских художников. 1947 год. Живопись. Скульптура. Графика. Театрально-декорационная живопись. Каталог. — Л.: ЛССХ, 1948.
  • Бойков В. Изобразительное искусство Ленинграда. Заметки о выставке ленинградских художников. // Ленинградская правда, 1947, 29 ноября.
  • Молок Ю. В.М.Конашевич. — Л., 1969

Ссылки

  • Дарья Герасимова. [bibliogid.ru/khudozhniki/761-konashevich-vladimir-mikhajlovich Талант доброты] // bibliogid.ru/
  • [www.peoples.ru/art/painter/vladimir_konashevich/index.html Портал «Люди»]
  • [runivers.ru/lib/detail.php?ID=1032205 Сказка о рыбаке и рыбке с рисунками Вл. Конашевича, Спб., Берлин: Издательство З. И. Гржебина, 1922, на сайте «Руниверс»]
  • [s-marshak.ru/illustr/konashevich/konashevich.htm Владимир Михайлович Конашевич на сайте С. Я. Маршака «Недописанная страница»]
  • [www.artonline.ru/encyclopedia/276 Конашевич Владимир Михайлович] // Энциклопедия русских художников, artonline.ru
  • [funeral-spb.narod.ru/necropols/bogoslovskoe/tombs/konashevich/konashevich.html Статья на сайте funeral-spb.narod.ru]


Отрывок, характеризующий Конашевич, Владимир Михайлович

– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.