Конгрегация сестёр от Ангелов

Конгрега́ция сестёр от А́нгелов (лат.  Congregatio Sororum ab Angelis, CSA) – женский монашеский институт папского права. Основан 31 марта 1889 года в Вильнюсе (Вильно) инспектором Высшей Духовной Семинарии священником Винцентом Ключинским (1847-1917), будущим митрополитом Минско-Могилёвским (1910-1914). Конституции утверждены Апостольским Престолом в 1913 г.

Титулярным праздником Конгрегации является Торжество Ангелов-хранителей, отмечаемое в Католической Церкви 2 октября. Конгрегация особым образом почитает Пресвятое Сердце Иисуса, Деву Марию взятую на небо и увенчанную небесной славой, Св. Ангелов, Св. Иосифа и Св. Терезу, Младенца Иисуса.

История возникновения

Конгрегация была создана в трудных исторических условиях. Поместная католическая Церковь на территории Российской империи после варшавского восстания 1863 года была ущемляема в своих правах и возможностях развития. Священник В. Ключински познакомился с идеей скрытых конгрегаций благодаря блаженному Гонорату Козьминскому OFMcap, которому помогал организовать новые общины в Вильнюсе. Ключинскому понравилась идея скрытого апостольства, однако, познакомившись ближе с деятельностью новых конгрегаций, он заметил, что обычный монастырский уклад рано или поздно выдаёт себя, и деятельность общины сталкивается со многими препятствиями. Новизна замысла о. Винцента была в том, чтобы привлекать в новую конгрегацию просвещённых, образованных женщин и воспитывать их таким образом, чтобы они могли, не обращая на себя внимания, помогать священникам в исполнении их миссии. Деятельность должна была быть направлена на оживление апостольства мирян, чтобы таким образом нести свет веры многим людям. Идея привлечения мирян в дело евангелизации спустя сто лет широко распространилась в Церкви. Однако тогда идея отца Ключинского не умещалась в общепринятые нормы, и впоследствии сёстрам пришлось адаптировать написанные основателем уставы к требованиям канонического права того времени.

Духовность

Цель Института – помощь священникам не только там, где они несут служение, но и там, куда, в силу различных причин, они не имеют доступа. Основатель посвятил Конгрегацию Пресвятым Сердцам Иисуса и Марии и отдал под покровительство Ангелов-хранителей. Он подчёркивал необходимость первенства внутренней жизни, стяжания смирения, жизни сокрытой в Боге и самоотречения. Высшим законом для монахинь Конгрегации является Евангелие, а правилом поведения – следование Христу в радости. Сёстры с любовью созерцают и стараются наследовать сокрытую жизнь Христа и Его Матери и стремятся проникнуться евангельскими поучениями о простоте и смирении, чтобы как можно лучше выполнять задачи, определённые Основателем. Сёстры ведут сокрытую для мира монашескую жизнь, не носят монашеского облачения, без необходимости не открывают своего призвания. Следуя примеру Ангелов-хранителей, которые являются покровителями Конгрегации, сестры призваны всей своей жизнью отдавать честь Богу, а также сопутствовать людям, к которым Бог их посылает на пути возрастания их веры. Устав Конгрегации основан на правиле св. Августина. Свидетельство жизни Евангелием в Конгрегации сестёр от Ангелов всегда трактовалось как приоритетное направление среди всех видов апостольства, вытекающее непосредственно из харизмы института.

Развитие Конгрегации

К 1917 году у Конгрегации были общины в Вильне, Минске, Санкт-Петербурге, Пскове и других городах. Сёстры организовывали приюты, интернаты, школы шитья и рукоделия, ателье и мастерские. Участвовали в жизни местных католических приходов, вели катехизацию, работали в церковных благотворительных обществах. Когда Минск заняли большевики, сёстры были вынуждены покинуть город (1920). Двадцать лет спустя Литва стала советской республикой. В 1948 году 20 сестёр были арестованы и приговорены к различным срокам в лагерях. Поводом для ареста было то, что монахини дали в своём доме убежище священнику иезуиту византийского обряда. Большая часть сестёр после этого была вынуждена покинуть СССР и уехать в Польшу. Часть монахинь осталась, и они стали для верующих в условиях воинствующего атеизма, свидетелями христианской надежды.

Несмотря на то, что в условиях тоталитарного режима сёстры тщательно скрывали свою принадлежность к монашеской общине даже от самых близких, в Конгрегацию приходили новые кандидатки. Сёстры работали в Литве, Белоруссии, а с конца 70-х годов и на Украине. На территориях восточной Белоруссии сёстры от Ангелов были единственной действующей монашеской конгрегацией. (В западной части были ещё сёстры-назаретанки, которые также работали в подполье). В одном из городов монахиня, работавшая продавцом, в течение 20 лет была фактически главой местного католического прихода. Она организовывала общую молитву в домах верующих, обучала катехизису, вела подготовку к таинствам, раз в месяц приглашала священника, который служил Мессу, исповедовал, совершал все необходимые требы и уезжал. Другая сестра долгие годы помогала настоятелю сельского прихода, руководившему подпольной семинарией, в которой начинали свой путь к священству двое нынешних епископов Беларуси и многие священники. В советское время все сёстры работали на государственной работе. Среди них были инженеры, медсёстры, хоровой дирижёр и даже водитель трамвая.

В 1991 году сёстры по приглашению епископа Тадеуша Кондрусевича приехали в Москву, где начали своё служение в приходе свв. апп. Петра и Павла. С 1999 года община сестёр от Ангелов служит при Кафедральном Соборе Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии. С 1997 по 2005 г. одна из монахинь преподавала в ВДС «Мария Царица Апостолов» в Санкт-Петербурге.

Статистика

Согласно данным последнего капитула (2008), Конгрегация насчитывает 156 сестёр в 33 общинах на территории Польши, Литвы, Беларуси, Украины, Чехии, Англии и на миссии в Африке (Руанда, Конго, Камерун).

Источник

• Annuario Pontificio, Libreria Editrice Vaticana, Città del Vaticano 2003, стр. 1473, ISBN 978-88-209-8355-0.

Отрывок, характеризующий Конгрегация сестёр от Ангелов

Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…