Конгрив, Уильям

Уильям Конгрив (William Congreve; 24 января 1670 — 19 января 1729, Лондон) — английский драматург эпохи классицизма, стоявший у истоков британской комедии нравов и прозванный «английским Мольером». Его пьесы отличают искрящиеся остроумием диалоги, сатирическая подача модных типажей и иронический взгляд на претенциозные манеры периода стюартовской Реставрации.

Биография

Конгрив вырос и получил образование в Ирландии. В дублинском Тринити-колледже его товарищем был Джонатан Свифт. После Славной революции Конгривы обосновались в Стаффордшире, а молодой человек был направлен в Лондон на юридическую стажировку. Вместо занятий правом он опубликовал под псевдонимом написанную ещё в 17 лет лёгкую пьесу «Незнакомка». Она привлекла внимание законодателя литературных вкусов Англии — Джона Драйдена. В 1693 г. Конгрив и Драйден вместе поработали над переводом сатир Персия и Ювенала.

В марте 1693 г. имя Конгрива прогремело на весь Лондон: его первая «взрослая» пьеса «Старый холостяк», написанная в период выздоровления от болезни, была поставлена в престижном театре Друри-Лейн и не сходила со сцены две недели, что по тем временам было редкостным успехом. Драйден объявил «Старый холостяк» лучшим театральным дебютом своего времени и написал восторженное вступление к третьей пьесе начинающего автора, «Двойная игра». Эта пьеса была поставлена в декабре и, несмотря на блестящую драматургическую технику, вызвала неоднозначную реакцию у столичных ценителей театра.

В 1694 г. в труппе королевского театра на Друри-Лейн произошёл раскол, побудивший короля дать разрешение на перевод части актёров в новый театр на Линкольн-Инн-Фильдс. Он открылся в апреле 1695 г. постановкой конгривовской пьесы «Любовь за любовь», которая имела грандиозный успех. Драматургу было предложено место в руководстве театра, а он обещал отдавать туда каждый год по новой пьесе.

После написания Конгривом элегии на смерть королевы Марии у него появились поклонники в высших слоях британского общества, доставившие ему высокооплачиваемую синекуру в акцизном ведомстве. В моду тогда входили риторические трагедии, и Конгрив в 1697 г. представил свой собственный опыт в этом роде под названием «Невеста в трауре». Хотя эта пьеса редко ставилась впоследствии, в то время она имела ошеломляющий успех.

На гребне успеха 30-летний драматург в 1700 году оставил театр. Его последней работой в драматическом жанре стала комедия «Так поступают все», высмеивающая фальшь и лицемерие модного общества. Современники Конгрива приняли его шедевр прохладно, хотя именно он единственным из английских пьес эпохи классицизма продолжал ставиться в английских театрах на протяжении всего XIX и первой половины XX века.

Во второй половине своей жизни Конгрив продолжал исправно служить, сначала по акцизному ведомству, затем в качестве правительственного секретаря по делам Ямайки. Он поддерживал дружеские отношения со Свифтом, Александром Поупом и Ричардом Стилом, а в свободное время переводил стихи латинских поэтов. В 1705 г. написал вместе с Джоном Ванбру драматический отрывок для театра итальянской оперы, подготовил либретто двух опер и перевёл на английский мольеровского «Господина де Пурсоньяка».

В последние годы жизни Конгрив — холостяк по образу жизни, страдавший от подагры и глазной катаракты, — близко сошёлся с герцогиней Мальборо (дочерью полководца) — так близко, что мало кто сомневался в том, что именно от него у герцогини родилась дочь Мэри — будущая герцогиня Лидс. Сын Мэри и внук драматурга, Фрэнсис Осборн, в 1783—1791 гг. замещал должность министра иностранных дел.

Именно герцогине драматург оставил всё своё состояние после того, как на него наехала карета и он слёг без надежды на выздоровление. Похоронен Конгрив в уголке поэтов Вестминстерского аббатства.

Источник

• [www.britannica.com/EBchecked/topic/132646/William-Congreve Статья в Британской энциклопедии]

Отрывок, характеризующий Конгрив, Уильям

Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.