Кондильяк, Этьен Бонно де

Этьен Бонно де Кондильяк
Étienne Bonnot de Condillac
Дата рождения:	30 сентября 1715(1715-09-30)
Место рождения:	Гренобль, Франция
Дата смерти:	3 августа 1780(1780-08-03) (64 года)
Место смерти:	Лаи-ан-Валь, Франция
Направление:	сенсуализм

Этьен Бонно де Кондильяк (фр. Étienne Bonnot de Condillac; 30 сентября 1715, Гренобль, Франция — 3 августа 1780, Лаи-ан-Валь, Франция) — французский философ, аббат. Родной брат Мабли и двоюродный брат д'Аламбера.

Вращался некоторое время в кругу энциклопедистов, в 1768 году стал членом французской академии, до того был воспитателем внука Людовика XV, инфанта Фердинанда Пармского. Умер в 1780 году.

Сенсуалистическая теория познания

Кондильяк имеет несомненное историческое значение, так как представляет собой особый момент в сенсуалистической теории познания. Особенную важность имеет К. для французской философии: он имел сначала ряд последователей, а позднее французская философия определялась критикой основных положений Кондильяка. Велико влияние Кондильяка и на современный английский эмпиризм. Философских сочинений Кондильяк написал немного: «Essai sur l’Origine des Connaissances humaines» («Опыт о происхождении человеческих знаний», 1746 г.); «Traité des Systèmes» («Трактат о системах», 1749); «Traité des Sensations» («Трактат об ощущениях», 1754) и «Traité des animaux» («Трактат о животных», 1755). Незадолго до его смерти появилась его логика, а его «La langue des Calculs» («Язык исчислений») издана после его смерти. Получив приглашение стать воспитателем внука Людовика XV — инфанта дона Фердинанда, Кондильяк написал шестнадцатитомный труд «Курс занятий по обучению принца Пармского», в котором содержатся обширные сведения по языкознанию, литературе, риторике, истории философии.

В последние годы своей жизни работал над экономическим сочинением «Торговля и правительство, рассмотренные в их взаимном отношении».

Николай Бухарин отмечал, что Кондильяк в своих идеях предвосхитил ряд положений австрийской экономической школы:

Кондильяк усиленно подчёркивает «субъективный» характер ценности, которая является у него не общественным законом цен, а индивидуальным суждением, покоящимся на полезности («utilité») с одной стороны и на редкости («rareté») — с другой. Этот же автор настолько близко подходил к «современной» постановке вопроса, что проводил даже разграничение между «настоящими» и «будущими» потребностями («besoin présent et besoin éloigné») 2), разграничение, которое, как известно, играет основную роль в переходе от теории ценности к теории прибыли у главнейшего представителя «австрийцев» — Бём-Баверка.

— Николай Бухарин, «Политическая экономия рантье»

Слава Кондильяка основана, главным образом, на его «Traité des Sensations». Первые два сочинения написаны под влиянием Локка. С точки зрения Локка критикует он философские системы Мальбранша, Спинозы и Лейбница. Однако, трактат о логике был чрезвычайно популярен в конце XVIII — начале XIX веков.

Чтение сочинений Беркли, а отчасти и влияние энциклопедистов заставило Кондильяка внести существенные изменения в теорию познания Локка. «Traité des Sensations» имеет несомненное психологическое значение; в психологии Кондильяк является новатором, и учение о возникновении пространственной схемы, представляющее в современной психологии одну из наиболее разработанных глав, должно в Кондильяке признать своего родоначальника.

Рефлексия

Локк, по мнению Кондильяка, ошибается, допуская двоякий источник познания — ощущения (sensations) и рефлексию. Рефлексия не представляет ничего самостоятельного, а есть переработанное ощущение; из ощущений слагается и память; множественность ощущений сама собой вызывает суждение. Кондильяк, таким образом, не только описывает различные душевные явления, но дает и историю развития души.

При изображении этой истории он исходит из чисто априористического построения — статуи живой, но не одухотворенной, которую он постепенно одаряет различными способностями ощущений и из них извлекает различные группы понятий. Кондильяк полагает, что он придерживается эмпирического метода, между тем он поступает точно также как философы-рационалисты в XVIII веке, то есть строит факты.

Ощущения Кондильяк делит на две группы: с одной стороны — обоняние, зрение, слух и вкус, с другой — осязание. Анализ осязания и значение, которое он придал этой категории ощущений, есть несомненная заслуга Кондильяка перед психологией. В познании внешнего мира осязанию принадлежит руководящая роль. Подобно тому, как все познание о внешнем мире Кондильяк выводит из ощущений, состояния чисто субъективные он также выводит из того же источника. Нельзя отказать в некоторой грандиозности простоте этого построения душевной жизни.

Французы причисляют Кондильяка к числу классических писателей; чтение трёх книг его «Traité des Sensations» входит у них в состав элементарного философского преподавания.

Идея чисел

Рассуждая об идее чисел, Этьенн Бонно де Кондильяк приводит следующий пример. Французский геодезист и путешественник, член Парижской Академии наук Шарль Мари де ла Кондамин в своей книге «Краткое повествование о путешествии вглубь Южной Америки от берега Южного моря до берегов Бразилии и Гвианы, вниз по реке Амазонке», опубликованной в 1745 году, сообщает, что у племени Ямео (Южная Америка) число 3 произносится как Пелларрароринкурак (poellarrarorincourac). По мнению Кондильяка, столь неудачное наименование числа три послужило препятствием для осуществления простейших арифметических действий и, как следствие, невозможность для племени создать идею чисел, превышающих количество пальцев.

25 июля [1743 года], миновав устье реки Тигре, Кондамин прибыл во вновь созданное поселение индейцев племени ямео, под влиянием миссионеров недавно перебравшихся туда из лесов. Язык этих индейцев был очень трудный, а произношение совершенно необычное. Некоторые слова состояли из девяти—десяти слогов, а считать ямео умели только до трёх. (Жюль Верн, "История великих путешествий").

Издания Кондильяка на русском языке

• 1785 — «Логика аббата Кондильяка»
• 1805 — «Логика, или Умственная наука, руководствующая к достижению истины»
• 1935 — «Трактат об ощущениях»
• 1938 — «Трактат о системах»
• 1980—1983 — «Сочинения в трех томах»

Литература

• Кондильяк Э. Б. Сочинения в 3-х томах / Пер. с фр.; общ. ред. и примеч. В. М. Богуславского. — М.: Мысль, 1980—1983. — Серия «Философское наследие».
• Бирюкова Н.Б. Принцип тождества в логике Э.Б. де Кондильяка // XI Международная конференция: Логика. Методология. Философия науки. М.: Обнинск, 1995.
• Aliènor Bertrand, Vocabulaire de Condillac, Paris, Ellipses, 2003.
• Orain, Arnaud. "Directing or Reforming Behaviors? A Discussion of Condillac's Theory of 'Vrai Prix'." History of Political Economy 2006 38(3): 497-530.
• Nicolas Rousseau, Connaissance et langage chez Condillac, Genève, Droz, 1987.
• Hine, Ellen McNiven (1979). A Critical Study of Condillac's Traité des Systèmes. Dordrecht: Springer. ISBN 978-94-009-9291-7.
• Knight, Isabel F. (1968). The Geometric Spirit: The Abbe de Condillac and the French Enlightenment. New Haven: Yale University Press.
• Léon Dewaule. Condillac et la psychologie anglaise contemporaine. - P., 1892.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Кондильяк, Этьен Бонно де

Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.