Кондратьев, Александр Алексеевич

Александр Кондратьев
Имя при рождении:	Александр Алексеевич Кондратьев
Псевдонимы:	А.К.
Дата рождения:	11 (23) мая 1876(1876-05-23)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	26 мая 1967(1967-05-26) (91 год)
Место смерти:	Наяк, штат Нью-Йорк, США
Гражданство:	Российская империя Российская империя США США
Род деятельности:	поэт, прозаик, переводчик, литературовед
Направление:	символизм
Жанр:	лирика
Язык произведений:	русский

Алекса́ндр Алексе́евич Кондра́тьев (11 (23) мая 1876, Санкт-Петербург — 26 мая 1967, Наяк, штат Нью-Йорк) — русский поэт, писатель.

Биография

Учился в 8-й Санкт-Петербургской гимназии, когда там был директором И. Ф. Анненский, который вызвал у него любовь к античному миру. Окончил юридический факультет Петербургского университета (1897—1902), служил в министерстве путей сообщения, затем — в Государственной Думе, исполняя обязанности делопроизводителя до января 1918 года.

Под знаком любви к античности проходит первый, петербургский период жизни и творчества писателя (1876—1918). В 1898 году Кондратьев познакомился с Александром Блоком, в 1903 году — с Мережковским и Гиппиус, в дальнейшем посещал поэтический салон Ф. Сологуба и переписывался с В. Брюсовым. В конце концов, Кондратьев стал секретарём кружка К. Случевского.

Всего до революции вышло восемь книг Кондратьева, причём роман «Сатиресса» — двумя изданиями. Стихи, рассказы, статьи Кондратьева постоянно появлялись в журналах «Весы», «Аполлон», «Русская мысль», «Перевал», «Сатирикон», «Огонёк», «Лукоморье» и др. Печатался в альманахах «Гриф» и «Белые ночи». Писал о творчестве Алексея Константиновича Толстого и Николая Щербины.

В 1920 году, оказавшись в Ровно, остался на территории Польши. Продолжил литературную деятельность, печатался в русских эмигрантских изданиях Польши и Франции, выпустил сборник стихотворений «Славянские боги».

В 1939 году с приходом Красной армии бежал на Запад, после скитаний по ряду европейских стран оказался в доме престарелых в Швейцарии, а в 1957 году переехал в США, где жила его дочь. Скончался в Наяке (штат Нью-Йорк) на 92-м году жизни.

Библиография

Стихотворения

• Стихотворения / Обл. С. Панова. СПб.: Гос. тип., 1905. — 121 с. — Перед загл. авт.: А.К.
• Стихи: Кн. 2 (Чёрная Венера) / Обл. Я. Бельзена. СПб.: Т-во Р. Голике и А. Вильборг, 1909. — 80 с.
• Славянские боги: Стихотворения на мифологические темы. Ровно, 1936. — 74 с.

Проза

• Сатиресса: Мифологический роман. М.: Гриф, 1907. — 99 с.
  • То же. [Изд. 2-е.] М.: Гриф, 1914. — 99 с.
• Белый козёл: Мифологические рассказы. СПб.: Т-во Р. Голике и А. Вильборг, 1908. — 114 с.
• Улыбка Ашеры: Вторая книга рассказов. СПб.: Т-во Р. Голике и А. Вильборг, 1911. — 123, [2] с.
  • То же. Изд. 2-е. СПб, изд. т-ва Лиэй, 1916.
• На берегах Ярыни: Демонологический роман / С предисл. С. Кречетова. Берлин: Медный всадник, 1930. — 283 с.
• Сны. СПб., "Северо-запад", 1993 г., - 544 с., 100 000 экз., ISBN 5-8352-0212-1

Драматургия

• Елена: Драматич. эпизод из эпохи Троянской войны. Пг.: Гос. тип., 1917. — 28 с.

Переводы

• Луис П. Песни Билитис / Пер. Ал. Кондратьева. СПб.: Т-во Р. Голике и А. Вильборг, 1907. — [2], X, [4], 152, VI с.
  • То же. Изд. 2-е. СПб.-М.: т-во М. О. Вольф, 1911. — [4], XII, 152, VI с.

Литературоведение

• Граф А. К. Толстой: Материалы для истории жизни и творчества. СПб.: Огни, 1912. — [4], 118 с.

Ссылки

• Александр Алексеевич Кондратьев на «Викиливре»
• [annensky.lib.ru/names/kondr_name.htm Сведения о Кондратьеве на сайте, посвящённом Иннокентию Анненскому]
• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918. [www.rulex.ru/01110177.htm]
• [www.russianresources.lt/archive/Kndr/Kndr_0.html Русские творческие ресурсы Балтии]

Отрывок, характеризующий Кондратьев, Александр Алексеевич

Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.