Кондратьев, Иван Кузьмич

Иван Кузьмич Кондратьев
Иванъ Казимировичъ Кондратьевъ
Место рождения:	с. Коловичи, Вилейский уезд, Виленская губерния
Научная сфера:	история Москвы

Иван Кузьмич (настоящее отчество Казимирович) Кондратьев (9 [21] июня 1849, с. Коловичи Вилейского уезда — 19 мая [1 июня] 1904, Москва) — русский историк, москвовед, поэт, песенник, писатель, переводчик.

Биография

Родился Кондратьев в совершенно бедной семье в Виленской губернии. Его сдали в военные кантонисты. Потом начальство перевело Кондратьева в фельдшерскую школу при Медико-хирургической академии в Петербурге, но вскоре её бросил. Он поступил в основанный выдающимся артистом Санкт-Петербургского Императорского Александринского театра Павлом Васильевым Виленский театр актёром, а потом стал писать пьесы. Так вошла в русскую литературу еще одна нелегкая судьба.

Жил и работал в Вильно, затем в Москве.

С 1870-х гг. состоял секретарём московских периодических изданий, свои стихи, рассказы, романы помещал в «Ремесленной газете», «Русской газете», «Новостях дня», в журналах «Московское обозрение», «Спутник», «Россия» и многих других. Отдельными изданиями в Москве выходили пьесы-шутки, драмы из народной жизни, исторические повести и драмы, поэмы. В песенный фольклор вошли романс «Эти очи – темны ночи», «Очаровательные глазки» и другие его песни и романсы. Предполагается, что ему принадлежит исходный текст русской народной песни «По диким степям Забайкалья». На тексты Кондратьева музыку писали Василий Андреевич Золотарёв и другие композиторы.

В 1872 году, будучи актёром труппы Народного театра А. Ф. Федотова, на устроенной в честь 200-летия со дня рождения Петра I Политехнической выставке в Москве получил за свою историческую драму «На Поволжье» Большую золотую медаль.

Кондратьев печатал романы («Салтычиха»), повести, драматические картины в стихах («Смерть Аттилы», «Пушкин у цыган», «Пир Стеньки Разина»), исторические очерки («Седая старина Москвы»), стихи, переводы.

В литературных энциклопедиях о Кондратьеве ничего не говорится. Правда, все это романы-однодневки на потребу Никольского рынка в Москве. Издатели Никольского рынка выпускали книги буквально за несколько дней, но платили авторам очень мало. Бывало, рукопись романа покупалась за пять рублей. Знаменитый издатель И. Д. Сытин в воспоминаниях «Жизнь для книги» писал: «Каторжный труд этих литературных нищих никак не оплачивается: это скорее подаяние, чем литературный гонорар».

Был дружен с А. К. Саврасовым, Н. В. Успенским, В. А. Гиляровским, А. П. Чеховым, начинающим Левитаном, другими известными людьми того времени.

Иван Белоусов вспоминает:

С Иваном Кузьмичом Кондратьевым я был лично знаком. Он представлял собой тип тогдашней богемы... Мне несколько раз приходилось бывать у него на квартире, которая представляла настоящую мансарду: низенькая комната в чердачном помещении с очень скудной обстановкой — стол, кровать и несколько стульев — больше ничего. Особенность этого помещения заключалась в том, что все стены были в эскизах и набросках углем, сделанных художником-академиком живописи Алексеем Кондратьевичем Саврасовым...

Иван Евдокимов пишет:

Кондратьев жил "в конце Каланчевской улицы, недалеко от вокзалов, в мансарде".

Левитан почти ежедневно поднимался в мансарду Ивана Кузьмича Кондратьева. На хлипкой двери висел огромный замок, какими запирают хлебные амбары. Небольшая связка румяных баранок на мочале прикрывала замок, а на земле возле двери стояла нераскупоренная, красноголовая сотка водки. Кто-то явился сюда с выпивкой и закуской, не застал хозяина и оставил свои пожитки. Может быть, это был сам Алексей Кондратьевич. Левитан снова и снова осторожно ступал по темной лестнице к мансарде. Баранки сохли и чернели от пыли — никто не трогал, никого не было. В конце второй недели замок сняли. Иван Кузьмич не удивился появлению Левитана и понял, кого тот искал. — А Пуссен, плюс Шишкин, плюс Саврасов, — пошутил Кондратьев. — Маэстро разыскиваете? Тю-тю, не найти. Гуляки праздные, мы попили довольно - пятнадцать дней зарю встречали шумно... — Иван Кузьмич забыл стихи и выругался. — А, черт, какая стала скверная память! Впрочем, она мне и не нужна... Я могу читать по тетради... Поэт Никольского рынка еще не совсем вытрезвился, находился в игривом настроении и рад был случаю побалагурить с неожиданным гостем.

Весной 1904 года Кондратьев был жестоко избит в пьяной драке и через несколько дней скончался на больничной койке.

Похоронен в Москве на Лазаревском кладбище.

Увековечивание памяти, изучение наследия

• В июне 2012 года на родине Ивана Кондратьева в деревне Коловичи Вилейского района Минской области был организован праздник, посвящённый земляку.
• 25 мая 2013 в Вилейке проведены Первые кондратьевские чтения, организованные Министерством культуры Республики Беларусь, Белорусским государственным университетом культуры и Вилейским районным исполнительным комитетом.
• 1 июля 2015 на родине в белорусской деревне Коловичи открыта мемориальная плита Кондратьеву. Автор — Анатолий Каптюг.

Труды и произведения

• Кондратьев И. К. Волостной писарь, или где хвост начало, там голова мочало. Русский водевиль в одном действии. — Вильна, 1869. [www.russianresources.lt/archive/Kondr/Kondr_2.html]
• Кондратьев И. К. Воевода Волчий хвост. - М., 1878, 1885
• Кондратьев И. К. Гунны. - М., 1878
• Кондратьев И. К. Думы и были. — Москва, 1884.
• Кондратьев И. К. Великий разгром. - М., 1887
• Кондратьев И. К. Салтычиха. - М., 1890
• Кондратьев И. К. Седая старина Москвы. — М., 1893. [www.rusarch.ru/kondratiev1.htm]
• Кондратьев И. К. Бесовы огни. - М., 1894
• Кондратьев И. К. Бич божий. - М., 1896
• Кондратьев И. К. Раскольничьи гнезда. - М., 1896, 1898, 1901, 1903
• Кондратьев И. К. Церковная крамольница. - М., 1887, 1897
• Кондратьев И. К. Трифон-сокольник историческая быль16 века. — Москва, 1898.
• Кондратьев И. К. Под шум дубрав. Песни. Думы. Былины. Народные сказания. — Москва, 1898.
• Кондратьев И. К. Лютая година. - М., 1899
• Кондратьев И. К. Драма на Лубянке. - М., 1902
• Кондратьев И. К. Казнь Верещагина. - М., 1911
• Кондратьев И. К. Драма на Лубянке. Божье знаменье (3 часть).-- М.: Профиздат; Товарищество "Возрождение", 1992. - (Историческая библиотека альманаха "Русская старина"). [az.lib.ru/k/kondratxew_i_k/text_0080.shtml]
• Кондратьев И. К. Бич Божий: Исторический роман. Божье знаменье (1 часть): Повесть.-- М.: Панорама, 1994. [az.lib.ru/k/kondratxew_i_k/text_0060.shtml]
• Кондратьев И. К. Бич Божий: Исторический роман. Божье знаменье (2 часть): Повесть.-- М.: Панорама, 1994. [az.lib.ru/k/kondratxew_i_k/text_0070.shtml]

Переиздания

• Кондратьев И. К. Седая старина Москвы: Исторический обзор и полный указатель её достопамятностей. — М.: Воениздат, 1996. — 528 с. — (Редкая книга). — 25 000 экз. — ISBN 5-203-01664-X.
• Кондратьев И. К. Седая старина Москвы. Исторический обзор и полный указатель её достопамятностей. — М.: ООО Фирма СТД, 2006. — 640 с. — ISBN 978-5-89808-057-0.
• Кондратьев И. К. Седая старина Москвы. — М.: Вече, 2006. — 704 с. — (Московский хронограф). — 5 000 экз. — ISBN 5-7657-0271-6, ISBN 5-9533-1285-7.
• Кондратьев И. К. Седая старина Москвы. — М.: АСТ, Хранитель, 2008. — 764 с. — ISBN 978-5-1703-7381-9.

Литература

• А. И. Рейтблат. Кондратьев Иван Кузьмич // Русские писатели. 1800 – 1917: Биографический словарь / Гл. ред. П. А. Николаев. Т. 3: К—М. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1994. — С. 48—50.
• Павел Лавринец. Русская литература Литвы (XIX – первая половина XX века). — Vilnius: Vilniaus universitetas, 1999. — С. 45—49.
• А.І.Смолік. Божы дар Івана Кандрацьева. — Мінск: БДУКМ, 2013.  (белор.) ISBN 978-985-522-075-7.

Ссылки

• [www.russianresources.lt/archive/Kondr/Kondr_0.html И.К. Кондратьев на сайте Балтийского архива]

Отрывок, характеризующий Кондратьев, Иван Кузьмич

– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.