Конен, Валентина Джозефовна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Валентина Джозефовна Конен
Дата рождения:

11 августа 1909(1909-08-11)

Место рождения:

Баку, Российская империя

Дата смерти:

8 декабря 1991(1991-12-08) (82 года)

Место смерти:

Москва, СССР

Страна:

СССР СССР

Научная сфера:

Музыковедение

Место работы:

Институт истории искусств АН СССР

Учёная степень:

доктор искусствоведения

Учёное звание:

Старший научный сотрудник

Альма-матер:

Московская консерватория

Известна как:

Исследователь мировой музыкальной культуры от средневековья до современности

Валенти́на Джо́зефовна Ко́нен (урождённая Роберма́н; 11 августа 1909, Баку, — 8 декабря 1991, Москва) — советский музыковед. Доктор искусствоведения (1947). Жена академика Е. Л. Фейнберга.





Биография

Валентина Конен родилась в семье столяра, революционера-подпольщика Натана Робермана (по другим сведениям — в семье врача-стоматолога)[1], в 1913 году эмигрировавшего в Палестину под именем Абрам Йосл Кунин. Вместе с матерью, Полиной Файнштейн, и сёстрами в 1913—1919 годах жила в Бессарабии и в Могилёве-Подольском. В 1920 году семья соединилась, провела год в Европе и в 1921—1931 годах проживала в США, где фамилия отца была заменена на Конен. В США Валентина Конен закончила общеобразовательную школу и занималась в Джульярдской школе по специальности фортепиано (класс М. Берголио). Большое влияние на её формирование оказал музыковед, композитор и общественный деятель Чарльз Сигер. Училась также на литературном отделении Нью-Йоркского вечернего университета.

В 1931 году семья Конен репатриировалась в СССР и вернулась в Баку, где Валентина Конен училась в Политехническом институте. В 1932 году переехала в Москву, в 1934 получила советское гражданство. В 1933—1938 годах училась на историко-теоретическом отделении Московской консерватории. В 1938—1940 годах училась в аспирантуре Московской консерватории, в 1940 году защитила кандидатскую диссертацию «Предпосылки классической симфонии» (научный руководитель — Т. Н. Ливанова). Среди педагогов Валентины Конен были Михаил Иванов-Борецкий, Болеслав Яворский, Лев Мазель, Виктор Цуккерман, уроки фортепиано она брала у Марии Юдиной. Одновременно Конен работала музыкальным критиком в газете «Moscow News» (1934—1938 и 1944—1949), московским корреспондентом журнала «Musical Courier» (1934—1937).

В 1940—1941 годах Конен преподавала историю зарубежной музыки в Московской консерватории, затем находилась в эвакуации в Казани, где преподавала в музыкальном училище и работала санитаркой и медсестрой в военном госпитале. По возвращении в Москву преподавала в 1944—1949 годах в консерватории и ГМПИ им. Гнесиных. В 1946 году защитила докторскую диссертацию на тему «Очерки по истории музыкальной культуры Соединенных Штатов Америки».

В 1949 году, в связи с начавшейся «борьбой с космополитизмом», Конен была уволена из Московской консерватории и Института им. Гнесиных с запретом преподавания в Москве, но получила приглашение в качестве и. о. профессора в Уральскую консерваторию в Свердловск, где в 1951—1953 годах периодически читала лекции.

В 1960—1988 годах — старший научный сотрудник Института истории искусств АН СССР. С 1960 года выступала с лекциями по Всесоюзному радио, с 1968 — эпизодически читала лекции в Московской консерватории для студентов и слушателей факультета повышения квалификации. В 1964—1970 годах — член редколлегии сборника «Музыка и современность».

Научное наследие В. Д. Конен насчитывает более 130 работ, охватывающих историю мировой музыкальной культуры от средневековья до современности, в том числе книги о Шуберте (1953, 1959), Ральфе Воан-Уильямсе (1958), Монтеверди (1971), «Пути американской музыки» (1961, 1965, 1977), «Театр и симфония» (1968, 1975), «Этюды о зарубежной музыке» (1968, 1975), «Пёрселл и опера» (1978), «Третий пласт» (1994), «Очерки по истории зарубежной музыки» (1998, сост. В. П. Варунц) и др. Помимо академической музыки научные интересы Валентины Конен распространялись и на джазовую, которой она посвятила книги «Блюзы и ХХ век» (1981) и «Рождение джаза» (1984).

Напишите отзыв о статье "Конен, Валентина Джозефовна"

Примечания

  1. Миронова Н. А. Конен // Московская консерватория от истоков до наших дней. М., 2007, с.255.

Литература

  • Холопов Ю. Н. Теоретическое музыкознание как гуманитарная наука. Проблема анализа музыки // Советская музыка. 1988, № 9, с. 73-79.
  • Фейнберг Е. В. Д. Конен. Биографическая справка [1999] (архив ПНИЛ МГК).
  • Фейнберг Е. Валентина Джозефовна Конен // Из истории русской музыкальной культуры. Памяти А. И. Кандинского. Научные труды Московской консерватории. Сб. 35. М., 2002.
  • Миронова Н. А. Конен // Московская консерватория от истоков до наших дней. М., 2007, с.255.

Ссылки

  • [www.kholopov.ru/hol-teormus-sm.pdf Холопов Ю. Н. Теоретическое музыкознание как гуманитарная наука (1988)]

Отрывок, характеризующий Конен, Валентина Джозефовна

– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.