Кониц
Город
|
Ко́ниц[1] (босн. Konjic, хорв. Konjic, серб. Коњиц) — город в Боснии и Герцеговине, в пределах Федерации Боснии и Герцеговины. Центр одноимённой общины, входящей в состав Герцеговино-Неретвенского кантона. Город расположен в северной Герцеговине, примерно в 50 км юго-западнее Сараево, в гористой, густо поросшей лесами местности, на высоте 268 м над уровнем моря. Муниципалитет Кониц простирается по обе стороны Неретвы. Город Кониц вмещает около трети общей численности населения одноимённого муниципального образования. Сейчас население общины Коница оценивается в 39 000 человек.
Содержание
История
Считается, что местность около города была заселена уже 4000 лет назад. Здесь были найдены поселения двухтысячелетней давности иллирийских племен, которые путешествовали вверх по течению реки Неретвы[2]. Самое первое упоминание названия Кониц содержится в записях Дубровницкой республики (современный Дубровник в Хорватии) от 16 июня 1382[3]. Город, ранее входивший в состав боснийского королевства, был впоследствии включён в Османскую империю, которая оставила свой след в виде многих мечетей и принесения исламской веры. Ещё позже город попал под власть Австро-Венгерской империи.
В период Второй мировой войны город вошёл в состав Независимого государства Хорватии, а после окончания войны оказался в Федеративной Народной Республике Югославия. Город значительно вырос и расцветал как оживлённый, многонациональный центр с хорошим транспортным сообщением (Кониц расположился на железнодорожной линии между Сараево и Адриатическим морем), с большим заводом боеприпасов и казармами югославской армии. Эти факторы стали одной из главных местных причин конфликта в 1990.
Боснийская война
Во время Боснийской войны муниципалитет Кониц имел стратегическое значение, поскольку там пролегали важные каналы связи от Сараево до юга Боснии и Герцеговины. Во время осады Сараево маршрут через Кониц имел жизненно важное значение для войск боснийского правительства. Более того, в Конице находилось несколько стратегических объектов, в том числе завод оружия и боеприпасов, казармы ЮНА, резервный командный пункт ЮНА, центр телекоммуникации и связи, военные казармы и склады.
Хотя муниципалитет Кониц не входил в состав «сербских автономных областей», в марте 1992 «сербский муниципалитет Кониц» объявил себя сербской территорией. Сербская демократическая партия (СДП) в сотрудничестве с ЮНА также активно вооружала сербское население муниципалитета и проводила обучение военизированных подразделений и ополченцев. По словам доктора Эндрю Джеймса Гоу, эксперта-свидетеля со стороны обвинения, СДП раздала сербам в этом районе около 400 единиц оружия.
Кониц также был отнесён к тем районам, на которые претендовала ХДС в Боснии и Герцеговине, с целью создать «Хорватскую республику Герцег-Босна», несмотря на то, что хорваты там тоже не имели большинства населения (только четверть всего населения в 1991 году, поскольку муниципалитет был смешанным). К апрелю 1992 года в муниципалитете были созданы и вооружены подразделения хорватской армии, известные как HVO.
После международного признания независимого государства Боснии и Герцеговины и выхода представителей СДП из состава муниципальных собраний, были сформированы Военные сборы, призванные взять ответственность за защиту муниципалитета. В период с 20 апреля и до начала мая 1992 боснийские правительственные войска захватили контроль над большей частью стратегических объектов муниципалитета и некоторым вооружением. Однако сербские силы контролировали основные точки доступа муниципалитета, успешно отрезая его от внешних источников. Из отдалённых районов муниципалитета начали прибывать боснийские беженцы, изгнанные сербами, тогда как сербские жители города бежали в контролируемые сербами сёла в соответствии с решением, принятым сербским руководством[4].
4 мая 1992 на город Кониц был обстрелян ЮНА и другими сербскими войсками со склонов Борашница и Кисера. Этот обстрел продолжался ежедневно в течение более трёх лет вплоть до подписания Дейтонского мирного соглашения. Город распирало от наплыва беженцев, остро не хватало жилья, продуктов питания и других предметов первой необходимости. Благотворительные организации безуспешно пытались обеспечить местное население достаточным питанием. Все пути сообщения и связи с остальными государства были отрезаны. Властям муниципалитета Коьица требовалась разблокировка маршрутов в Сараево и Мостар. В результате Объединённым командованием был разработан план уничтожения сербов, которые удерживали села Брадина и Доне-Село[4].
Первой целью, на которую был направлен удар, стало село Доне-Село. 20 мая 1992 войска ТО Боснии и Герцеговины и HVO вошли в село. Населённое сербами село Брадина было обстреляно во второй половине дня и вечером 25 мая, а затем появились солдаты в камуфляже и чёрных униформах, стреляя из оружия и поджигая дома. Многие жители бежали, некоторые отступили к центру села. Тем не менее, за 27 и 28 мая войска ТО, HVO и полицейские МВД арестовали жителей села[5].
Для содержания пленных использовался бывший полевой лагерь ЮНА в Челебичи. Большинство пленных, которые были задержаны в период с апреля по декабрь 1992 года, были люди, захваченные во время и после военных действий в селах Брадина и Доне-Село и прилегающих к ним местностях. Под конец мая в лагерь Челебичи перевели несколько групп из разных мест. После того, как появилась информация, что некоторых сербских заключённых охранники лагеря били, пытали, некоторых убили, а двух женщин в лагере изнасиловали, тюрьму пришлось закрыть в декабре 1992 года[6].
Этнический состав
1971
Всего 40 879 жителей:
- Славяне-мусульмане — 21 599 (52,83 %)
- Хорваты — 12 034 (29,43 %)
- Сербы — 6 669 (16,31 %)
- Югославы — 202 (0,49 %)
- Другие — 375 (0,94 %)
1991
По данным переписи 1991 г., муниципалитет Кониц насчитывал 43 878 жителей: 23 815 боснийцев (54,3 %), 11 513 хорватов (26,2 %), 6 620 сербов (15,1 %), а также 1 930 представителей других национальностей (4,4 %)[7].
1997
По оценкам, в 1997 году было 32 000 жителей. 92,7 % боснийцев, 4,7 % хорватов, 2,4 % сербов и 0,2 % других.
2005
В 2005 году 92 % населения муниципалитета были этническими боснийцами .
Напишите отзыв о статье "Кониц"
Примечания
- ↑ Атлас мира / сост. и подгот. к изд. ПКО «Картография» в 2009 г. ; гл. ред. Г. В. Поздняк. — М. : ПКО «Картография» : Оникс, 2010. — С. 71. — ISBN 978-5-85120-295-7 (Картография). — ISBN 978-5-488-02609-4 (Оникс).</span>
- ↑ [www.bih-x.com/regije_i_gradovi/konjic.htm Bosna i Hercegovina …::: Informativno-turisticki portal BiH :::… KONJIC]
- ↑ [www.herceg-tourism.com/towns/konjic.htm Account Suspended]. Проверено 28 марта 2013. [www.webcitation.org/6Ffoj4rl3 Архивировано из первоисточника 6 апреля 2013].
- ↑ 1 2 [www.un.org/icty/celebici/trialc2/judgement/ Judgement ICTY vs Delic et al., 16 November 1998]
- ↑ [www.un.org/icty/celebici/trialc2/judgement/ Paragraphs 138—139, Judgement ICTY vs Delic et al., 16 November 1998]
- ↑ [www.un.org/icty/celebici/trialc2/judgement/ Paragraphs 141—157, Judgement ICTY vs Delic et al., 16 November 1998]
- ↑ [www.un.org/icty/celebici/trialc2/judgement/ Paragraph 121, Judgement ICTY vs Delic et al., 16 November 1998]
</ol>
Ссылки
- [www.konjic.ba/ Муниципальная веб-страница Коница] (босн.)
- [www.konjic.com/ Веб-страница Коница] (босн.) (англ.)
Отрывок, характеризующий Кониц
– Зачем?– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.
