Конклав 1823 года

После смерти папы римского Пия VII, последовавшей 20 августа 1823, был проведен Папский Конклав, чтобы определить его преемника.

Итоги понтификата

Пий VII был папой римским так долго, что его правление стало рассматриваться как очень продолжительный понтификат (он был избран в 1800). В период его понтификата Римско-католическая Церковь столкнулась с Французской Революцией и её последствиями, наиболее серьёзным нападением на её власть и законность по крайней мере со времен Реформации — некоторые могли даже говорить, что начиная и со времен Константина Великого, сделавшего Христианство государственной религией Римской империи.

Группировки на Конклаве

В период понтификата Пия VII, кардиналы имели тенденцию разделиться в две группировки, zelanti и politicani. Группировка zelanti была более радикальной и реакционной чем politicani и они хотели, чтобы Церковь была сверхцентрализованной и стояли в неистовой оппозиции реформам секуляризации, которые были результатом Французской Революции, и получили распространение в Папской области. Группировка politicani, хотя и была антилиберальной, была гораздо более умеренной и одобряла примирительный подход к имеющим место проблемам, новой идеологии и которую создавала начинающаяся Промышленная Революция. Лидером этой фракции был Государственный Секретарь Пия VII, кардинал Консальви, но zelanti хотел гораздо менее умеренного понтифика, и они пылко отстаивали эту позицию со времен смерти Пия VII.

Особенности кардиналов-выборщиков

Продолжительность понтификата Пия VII имело существенное влияние на сорок девять кардиналов-выборщиков, которые участвовали в этом Конклаве, только Джулио Мария делла Сомалья и Фабрицио Диониджи Руффо, были кардиналами, когда Пий VII был избран в 1800. Таким образом, сорок семь из этих сорока девяти кардиналов-выборщиков не имели никакого практического опыта, избирают папу римского на этом Конклаве.

Зигзаги Конклава

Множество кардиналов думали в начале Конклава о возможных преемниках Пия VII. Антонио Габриэле Североли был первым замечен как наиболее вероятный папабиль, но вето австрийского императора Франца I исключило его, когда он думал, что имеет реальный шанс быть избранным. Франческо Саверио Кастильони тогда занял место наиболее вероятного кандидата, но через некоторое время стало известно, что он был весьма близко к Консальви: таким образом, его имя было быстро вычеркнуто. Опытный кардинал делла Сомалья тогда стал возможным кандидатом, но для некоторых простой факт того, что он подписывал свои письма «Гражданин Сомалья» в период наполеоновской оккупации Папской области, исключил его. Был тогда только один возможный победитель — генеральный викарий Рима кардинал Аннибале делла Дженга, появившайся из-за предложения фракции zelanti. Пока его высокий, аскетический взгляд и реакционная репутация не были привлекательными для politicani, но факт, того что он был по-видимому на пороге смерти, казался привлекательным для тех кардиналов, которые к настоящему времени отчаянно нуждались в решении Конклава. В результате, делла Дженга был избран 28 сентября и взял папское имя Лев XII.

Лев XII был коронован тиарой, как папа римский 5 октября 1823.

Статистика Конклава 1823 года

Папский Конклав 1823 года

Продолжительность	26 дней
Выборщики	53
Присутствовало	49
Отсутствовало	4
Используемое вето	император Австрии Франц II
СКОНЧАВШИЙСЯ ПАПА	ПИЙ VII (1800—1823)
НОВЫЙ ПАПА	ЛЕВ XII (1823—1829)

Отрывок, характеризующий Конклав 1823 года

Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.