Конклав 1978 года (октябрь)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

герб периода Sede Vacante
Время и место

14—16 октября 1978
Сикстинская капелла, Апостольский дворец, Ватикан

Основные сановники Коллегии кардиналов
декан

Карло Конфалоньери

вице-декан

Паоло Марелла

камерленго

Жан Вийо

протопресвитер

Карлуш Кармелу де Вашконшелош Мотта

протодьякон

Перикле Феличи

секретарь

Эрнесто Чиварди

Выборы
голосований

8

Избранный папа

Кароль Войтыла
(Принял имя: Иоанн Павел II)





Смерть Иоанна Павла I

28 сентября 1978 года было сообщено о смерти в Ватикане после 33 дней понтификата папы Иоанна Павла I: он был найден мёртвым в постели. Кардиналам пришлось вернуться в Рим на новый конклав.

Зигзаги конклава

Второй конклав обещал быть тяжелым, опять столкнулись кандидатуры кардинала Джузеппе Сири, архиепископа Генуи, и кардинала Джованни Бенелли, архиепископа Флоренции. Сторонники Бенелли были уверены, что он будет избран. В ранних баллотировках Бенелли не хватило девяти голосов до победы. Но масштаб оппозиции обоим кардиналам подразумевал, что ни один, вероятно, не получит две трети плюс один голос, необходимый для выбора.

Выбор Кароля Войтылы

Кардинал Франц Кёниг, влиятельный и глубоко уважаемый архиепископ Вены, предложил кардиналам неожиданный компромисс. Компромиссным кандидатом стал польский кардинал Кароль Войтыла, которого он знал и очень уважал.

Сторонники Сири сплотились вокруг Войтылы, также как и умеренные католики. В конечном счете победил Войтыла и взял имя Иоанн Павел II в честь своего предшественника. Он получил 99 голосов от 111 участвовавших кардиналов, согласно итальянской печати. Иоанн Павел II стал первым неитальянским римским папой после голландца Адриана VI, избранного в 1522 году, и первым славянином на Святом престоле.

Кардиналы старше 80 лет на Конклавах 1978 года

Согласно motu proprio «Ingravescentem Aetatem» от 21 ноября 1970 года и апостольской конституции «Romano Pontifici Eligendo» от 1 октября 1975 года, кардиналы старше 80 лет на момент смерти папы римского Павла VI 6 августа 1978 года не имели права участвовать в Папском Конклаве, который начался 25 августа 1978 года, чтобы избрать преемника Павла VI.

Иоанн Павел I за время своего понтификата не успел назначить ни одного кардинала, поэтому число кардиналов, не имеющих права голоса на Конклаве 14 октября, идентично по сравнению с предыдущим Конклавом.

Папскии Конклав октября 1978 года
Продолжительность 3 дня
Число баллотировок 8
Выборщики 111
Африка 13
Латинская Америка 19
Северная Америка 11
Азия 8
Европа 56
Океания 4
Итальянцы 26
СКОНЧАВШИЙСЯ ПАПА ИОАНН ПАВЕЛ I (1978)
НОВЫЙ ПАПА ИОАНН ПАВЕЛ II (1978-2005)

Кардиналы возведённые папой римским Пием XII

Кардиналы возведённые папой римским Иоанном XXIII

Кардиналы возведённые папой римским Павлом VI

См. также

Напишите отзыв о статье "Конклав 1978 года (октябрь)"

Отрывок, характеризующий Конклав 1978 года (октябрь)

Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.