Конкордат с нацистской Германией

Конкордат 1933 года (нем. Reichskonkordat, Имперский конкордат) — договор (конкордат), заключённый 20 июля 1933 года между нацистской Германией и Святым Престолом и определявший статус Римско-католической церкви в Германии. Он действует по настоящее время, хотя вступает в определённые противоречия с послевоенным немецким законодательством.

История

Предпосылки

Исторически на юге Германии (в частности в Баварии) преобладало католичество. После Объединения Германии канцлер Бисмарк проводил антикатолическую политику, известную как Культуркампф. Она сопровождалась законодательными ограничениями и репрессиями, к концу 1870-х до четверти приходов лишились священников.

Заключение конкордатов с различными государствами было частью внешней политики папы Пия XI. Начиная с 1922 года было заключено несколько десятков соглашений, в том числе Латеранские соглашения 1929 года с фашистской Италией. В Веймарской республике Ватикан представлял нунций, а затем кардинал Эудженио Пачелли (будущий папа Пий XII), который добивался заключения конкордата, однако не достиг в этом успехов.

НСДАП пришла к власти в 1933 году в том числе и при поддержке католической Партии Центра, влиятельный представитель которой Франц фон Папен стал вице-канцлером в правительстве Гитлера. Гитлер, ставший канцлером 30 января, возобновил переговоры. Его целями было закрепить легитимность НСДАП и подавить политическую активность католических организаций. Выступая в рейхстаге 23 марта (в день получения фюрером чрезвычайных полномочий), Гитлер обещал соблюдать права христианских церквей как «важных элементов сохранения души немецкого народа».

Заключение конкордата

Переговоры, которые вели фон Папен, Пачелли и бывший руководитель Партии Центра Людвиг Каас, прошли быстро и завершились подписанием соглашения 20 июля 1933 года. 10 сентября состоялась ратификация.

Согласно конкордату Германия декларировала свободу церкви в решении внутренних вопросов, предоставляла широкие возможности для католического образования, расширяла сферу применения церковного брака, позволяла священникам служить в государственных госпиталях, тюрьмах и схожих государственных учреждениях. В свою очередь, важной уступкой со стороны церкви был роспуск католических политических организаций и запрет священнослужителям вступать в такие организации. Партия Центра самораспустилась незадолго до подписания соглашения, что было предварительным условием заключения конкордата.

При этом многие католические деятели, в том числе вероятно Пий XI и Пачелли, понимали, что заключение конкордата являлось «сделкой с дьяволом», поскольку нацистская идеология была антиклерикальной по сути и противоречила принципам христианства. Тем не менее конкордат рассматривался как защитная мера в преддверии будущих репрессий и меньшее зло по сравнению с временами Культуркампфа.

Уже в первую неделю после подписания конкордата нацисты начали проводить политику, которая была прямым нарушением соглашения. Уже 25 июля был принят закон о принудительной стерилизации, вызвавший возмущение церкви. Позднее нацисты репрессировали множество священников и католических общественных деятелей, закрыли множество организаций и журналов. 10 марта 1937 года Пий XI, окончательно утративший иллюзии относительно природы нацистского режима, опубликовал энциклику Mit brennender Sorge, критиковавшую нацизм.

Последующая эволюция

Конкордат остаётся в силе до настоящего момента, однако некоторые его положения фактически не применяются, так как противоречат законодательству Германии и/или морально устарели. Так, статьи, касающиеся католических школ, утратили актуальность, поскольку вопросы школьного образования находятся в ведении федеральных земель. Статья 26, касавшаяся церковного брака, не применяется, поскольку немецкое законодательство в настоящее время отменило ограничения на заключение церковного брака. Не применяется закреплённый в статье 29 принцип, согласно которому возможность использовать в религиозных организациях в Германии родного языка католиков, не являющихся этническими немцами, ставится в зависимость от наличия аналогичных прав у этнических немцев в соответствующем государстве. Условие отделения церкви от любой политической деятельности также устарело.

Литература

• Robbers, G. Reichskonkordat // [books.google.ru/books?id=yFtwYJgtuj4C&printsec=frontcover&source=gbs_atb#v=onepage&q&f=false Religion and Law in Germany]. — Kluwer Law International, 2010. — P. 176-184. — 382 p. — ISBN 9789041133526.
• Lewy, G. [books.google.ru/books?id=S7fMPiMbiNAC&printsec=frontcover&source=gbs_atb#v=onepage&q&f=false The Catholic Church and Nazi Germany]. — Da Capo Press, 2000. — 416 p. — ISBN 9780306809316.
• Wolf, H., Kronenberg, K. [books.google.ru/books?id=AxpU0ex09JEC&printsec=frontcover&source=gbs_atb#v=onepage&q&f=false Pope and Devil: The Vatican's Archives and the Third Reich]. — Harvard University Press. — 2010. — 325 p. — ISBN 9780674050815.

Отрывок, характеризующий Конкордат с нацистской Германией

Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.