Конкурсы искусств на летних Олимпийских играх 1932

Конкурсы искусств на X летних Олимпийских играх 1932 год, Лос-Анджелес, США
Информация
Участники:	587 участников (511 мужского пола и 76 женского) из 36 стран
Время проведения:	30 июля — 14 августа
Медали:	23 медали: 8 золотых, 9 серебряных, 6 бронзовых
	Берлин 1936 →

Конкурсы искусств на летних Олимпийских играх 1932 года, проводившиеся в разгар Великой депрессии, оказались более массовыми, чем предыдущие. На фоне уменьшения почти вдвое числа спортсменов X Олимпиады 1932 года по сравнению с IX Олимпиадой 1928 года, художественные соревнования в Лос-Анджелесе привлекли гораздо больше участников, чем четыре года назад на конкурсах в Амстердаме.

Подготовку к проведению художественных конкурсов, которая началась за три года до Игр, возглавлял председатель оргкомитета, член МОК генерал Чарльз Х. Шеррилл, американский дипломат и спортивный деятель. Оргкомитет заранее обеспечил всех претендентов брошюрами с актуальной конкурсной программой, где были указаны все предлагаемые номинации, места проведения художественных выставок и другие важные детали программы Игр.

Общая характеристика

В программу X летних Олимпийских игр входили художественные соревнования по архитектуре, литературе, музыке, живописи и графике, скульптуре. С учётом членений внутри некоторых категорий было выделено 9 номинаций для конкурсантов. В жюри конкурсов входили видные профессионалы в разных видах искусства.

</span>Члены жюри в номинациях по архитектуре

</span>Члены жюри в конкурсах по литературе, музыке, скульптуре

На выставке в Музее истории, науки и искусства (поблизости от места проведения спортивных соревнований), были представлены 1100 экспонатов художников из разных стран, среди которых: Австрия, Аргентина, Бельгия, Болгария, Великобритания, Венгрия, Венесуэла, Гватемала, Германия, Голландия, Дания, Ирландия, Испания, Италия, Канада, Латвия, Люксембург, Мексика, Норвегия, Перу, Польша, Румыния, Сальвадор, США, Турция, Уругвай, Франция, Чехословакия, Швейцария, Швеция, Япония.

Архитектура

Из 14 стран мира в двух номинациях участвовали 45 претендентов, которые представили 56 экспонатов. Проектируемыми объектами могли быть спортплощадки, стадионы, здания спортклубов и так далее. Для презентации своих проектов у архитекторов был широкий выбор средств — рисунки, акварели, перспективные чертежи, эскизы, фотографии. .

Работы в обеих номинациях оценивало единое жюри, куда входили известные в США архитекторы: Артур Браун младший, Мирон Хант и Фредерик Мейер из Калифорнии; Уоррен Пауэрс Лэирд из Миннесоты и финн Элиэль Сааринен из Мичигана.

Градостроительные проекты

В номинации участвовали десять претендентов: один из Великобритании, один из Дании, двое из Бельгии, трое из США, один из Чехии, один из Германии, один из Швеции. Возраст конкурсантов — от 24 до 60 лет.

Место	Страна	Участник	Произведение
1	Великобритания	Джон Хьюз	«План стадиона со спортивно-оздоровительным комплексом для Ливерпуля»
2	Дания	Йенс Клеменсен	«План стадиона и городского парка»
3	Бельгия	Андре Вербеке	«План марафон-парка»

Архитектурные проекты

В номинации участвовали пять претендентов: трое из Франции, один из США, один из Германии. Возраст конкурсантов — от 43 до 58 лет.

Место	Страна	Участник	Произведение
1	Франция	Густав Сааке Пьер Монтено Пьер Байи	«Арена для боя быков»
2	США	Джон Рассел Поуп	«Гимназия Пейн Уитни»
3	Германия	Ричард Конвярж	«Силезская спортивная арена в Бреслау»

Напишите отзыв о статье "Конкурсы искусств на летних Олимпийских играх 1932"

Литература

Как и в 1928 году, предполагалось выделение трёх номинаций (лирические, драматические и эпические произведения). Но в итоге без такого членения обошлись, хотя авторам была предоставлена свобода выбора литературных видов и жанров. Объём рукописей ограничивался количеством слов — не более 20 000. В литературном конкурсе участвовали восемнадцать претендентов: пять из Венгрии, трое из Германии, трое из Дании, двое из США, двое из Нидерландов, один из Италии, один из Чехословакии, один из Швеции. Возраст конкурсантов — от 35 до 59 лет. В состав международного жюри входили: Андре Моруа, Хью Уолпол, Уильям Лайон Фелпс и др. Жюри вручило поощрительный приз Эйвери Брэндеджу за его эссе о значении любительского спорта. А золотую медаль за книгу об экспедиции 1929 года на Канченджангу завоевал альпинист Пауль Бауэр, возглавлявший восхождение.

Место	Страна	Участник	Произведение
1	Германия	Пауль Бауэр	Рукопись книги «На Канченджанге» (англ.  On Kangchenjunga)
2	Дания	Йозеф Петерсен	«Аргонавты»
3		не присуждали

Музыка

На конкурс можно было выдвигать композиции: для сольного и хорового пения, для инструментальной музыки, для музыкальных спектаклей (не длиннее одного часа). В состав жюри входили: Рубин Голдмарк, Зыгмунт Стоёвский, Эрнест Шеллинг, Карл Энгель, Антанас Юргелионис. В конкурсе участвовали тридцать девять претендентов: двадцать один из США, трое с Кубы, трое из Германии, двое из Польши, один из Чехословакии, один из Латвии, один из Нидерландов, один из Дании, один из Норвегии, один из Франции, один из Швейцарии, один из Монако, один из Колумбии, один с Гаити. Возраст конкурсантов — от 17 до 68 лет.

Место	Страна	Участник	Произведение
1		не присуждали
2	Чехия	Йозеф Сук	«В новую жизнь»
3		не присуждали

Живопись и графика

В этой категории сохранилось разделение на три номинации, как в 1928 году. Картины надо было создавать маслом на холсте или картоне; рисунки и акварели — на бумаге или ткани; печатная графика могла быть в виде гравюр, литографий, плакатов. Работы в трёх номинациях оценивало единое жюри, куда входили Давид Альфаро Сикейрос, Бенджамин Чемберс Браун, Юджин Фрэнсис Саведж и др..

Живопись

В номинации участвовали семь претендентов: один из Швеции, двое из США, двое из Польши, один из Гватемалы, один из Великобритании. Возраст конкурсантов — от 27 до 58 лет.

Место	Страна	Участник	Произведение
1	Швеция	Дэвид Валлин	«На пляже Арилда»
2	США	Рут Миллер	«Борьба»
3		не присуждали

Рисунки и акварели

В номинации участвовали семь претендентов: трое из США, один из Нидерландов, один из Бельгии, один из Швеции, один из Люксембурга. Возраст конкурсантов — от 20 до 66 лет

Место	Страна	Участник	Произведение
1	США	Ли Блэр	«Родео»
2	США	Перси Кросби	«Перочинный нож»
3	Нидерланды	Герхард Вестерманн	«Наездник»

Печатная графика

В номинации участвовали семь претендентов: трое из США, одна участница из Польши, один из Германии, один из Японии, один из Великобритании. Возраст конкурсантов — от 30 до 45 лет.

Место	Страна	Участник	Произведение
1	США	Йозеф Голинкин	«Ножницы для ног»
2	Польша	Янина Конарская	«Стадион»
3	Германия	Йоахим Карш	«Передача эстафеты»

Скульптура

В этой категории также сохранилось разделение на номинации по примеру предыдущих Игр. Конкурс оценивало жюри, куда входили Карл Миллес, Хейг Патиген и др..

Круглая скульптура

В номинации участвовали десять претендентов: трое из США, один из Венгрии, один из Чехословакии, один из Польши, один из Швеции, один из Италии, один из Дании, один из Германии. Возраст конкурсантов — от 25 до 54 лет

Место	Страна	Участник	Произведение
1	США	Махори Янг	«Нокдаун»
2	Венгрия	Милтиадэс Манно	«Борьба»
3	Чехословакия	Якуб Обровски	«Одиссей»

Рельефы и медали

В номинации участвовали трое претендентов из Польши, США и Канады, завоевавшие медали. Возраст конкурсантов соответственно: 37 , 68, 65 лет.

Место	Страна	Участник	Произведение
1	Польша	Йозеф Клуковски	«Спортивный рельеф»
2	США	Фридерик Уильям Макмоннис	«Линдберг-медаль»
3	Канада	Роберт Тейт-Маккензи	«Эмблема атлета»

Галерея

</span> Победители конкурсов в разных номинациях

</span>

</span> Работы, получившие олимпийские награды

Медальный зачёт

Особая награда

Представители Германии братья Франц и Тони Шмид получили почётную награду — Олимпийский приз за альпинизм за первое восхождение по северной стене на вершину Маттерхорна, которое они совершили 31 июля — 1 августа 1931 года. Вручить эту почётную награду предложил член МОК и президент НОК Германии Теодор Левальд, его активно поддержал итальянский представитель МОК Альберто Бонакосса. Однако получать золотые медали для альпинистов пришлось на церемонии закрытия Игр самому Теодору Левальду, поскольку 16 мая 1932 года в горах Австрии погиб Тони, младший из братьев Шмид.

См. также

• Конкурсы искусств на Олимпийских играх
• Дельфийские игры

Примечания

Ссылки

• [library.la84.org/6oic/OfficialReports/1932/1932s.pdf Xth Olympiad Los Angeles 1932] (англ.). library.la84.org. Проверено 26 августа 2016.

Отрывок, характеризующий Конкурсы искусств на летних Олимпийских играх 1932

Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,