Конно-гренадерский лейб-гвардии полк
Поделись знанием:
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
| Конно-гренадерский лейб-гвардии полк | |
 Полковая эмблема | |
| Годы существования | |
|---|---|
| Страна | |
| Тип | |
| Дислокация |
Старый Петергоф |
Лейб-гвардии Конно-Гренадерский полк — кавалерийский полк в составе русской императорской гвардии.
Старшинство : с 16-го мая 1651 г.[2]
Полковой праздник : День Всех Святых в 9-е Воскресение по Святой Пасхе.
Комплектация : нижние чины из усатых безбородых брюнетов. Общая масть коней : вороная.
- 1-й эскадрон : высокие вороные без отметин ;
- 2-й эскадрон : такие же, но меньше ростом ;
- 3-й эскадрон : вороные с отметинами на головах ;
- 4-й эскадрон : вороные с подпалинами и слегка караковые ;
- 5-й эскадрон : вороные белоногие ;
- 6-й эскадрон : вороные лысые и белоногие.
Дислокация : Старый Петергоф, квартал между улицами Дворцовой (Морского десанта) и Эйхенской, разделенный Конно-гренадерской улицей.
Содержание
История
- 16.05.1803 — из эскадронов Сумского, Изюмского, Ахтырского и Мариупольского гусарских полков, с доукомплектованием рекрутами, формируется Одесский гусарский полк.
- 11.09.1803 — переименован в Уланский Его Императорского Высочества Цесаревича Великого Князя Константина Павловича полк.
- 12.12.1809 — из 2-го батальона и половины запасного эскадрона формируется Лейб-гвардии Драгунский полк с преимуществами старой гвардии.
- 1812 — Участвовал в Отечественной войне.
- 1813 — 1814 — Участвовал в заграничных походах, отличился во Франции при Фер-Шампенуазе.
- 1828 — 1829 — Участвовал в русско-турецкой войне.
- 1830 — 1831 — Участие в подавлении польского восстания.
- 06.12.1831 — за боевые отличия в войне в Польше переименован в Лейб-гвардии Конно-Гренадерский полк.
Во время сражения под стенами города [Варшавы], Лейб-Драгунский полк (ныне Конно-Гренадерский) внезапно очутился окруженным четырьмя польскими кавалерийскими полками. Драгуны отбивались с отчаянной храбростью; полковой командир был ранен саблей в голову; почти все офицеры убиты и древки у штандарта перерублены, а штандартные унтер-офицеры изрублены; полк погибал. В это время командующий лейб-гусарами старший полковник Мусин-Пушкин ударил со своим полком на торжествующих уже поляков.— [www.kulichki.com/gusary/kruzhki/istoriya/taktika/lejb-gusary-100.html П. К. Бенкендорф. Краткая история лейб-гвардии гусарского его величества полка]
- 1877 — 1878 — Участвовал в русско-турецкой войне.
- 1914 — 1918 — Участвовал в первой мировой войне на Северо-Западном фронте в составе 2-й гвардейской кавалерийской дивизии.
Белое движение и эмиграция
Эскадрон полка в октябре 1918 г. — марте 1919 г. входил в Запасный кавалерийский полк, с весны до июня 1919 г. — в состав Гвардейского Сводно-кавалерийского дивизиона. С 19 июня 1919 г. дивизион полка входил в состав сформированного 2-го Гвардейского Сводно-кавалерийского полка, где в июле 1919 г. конно-гренадеры были представлены двумя эскадронами. С 15 декабря 1919 г. эскадрон полка входил в Сводно-гвардейский кавалерийский полк 1-й кавалерийской дивизии и Сводную кавалерийскую бригаду, а по прибытии в Крым с 16 апреля 1920 г. стал 5-м эскадроном Гвардейского кавалерийского полка. Полк потерял в Белом движении 18 офицеров (3 расстреляны, 12 убиты и 3 умерли от болезней).
Полковое объединение в эмиграции — «Общество старых офицеров л.-гв. Конно-Гренадерского полка» (Париж) — на 1951 г. насчитывало 41 чел.
Полковые командиры
- 14.09.1803 — 03.12.1807 — генерал-майор барон Меллер-Закомельский, Егор Иванович;
- 03.12.1807 — 12.12.1809 — генерал-майор Чаликов, Антон Степанович;
- 12.12.1809 — 06.12.1826 — генерал-адъютант, с 06.12.1812 генерал-лейтенант Чичерин, Пётр Александрович;
- 06.12.1826 — 14.04.1829 — генерал-майор Глазенап, Владимир Григорьевич;
- 14.04.1829 — 02.10.1838 — генерал-майор Засс, Корнилий Корнилиевич;
- 29.10.1838 — 03.11.1849 — генерал-лейтенант Корф, Фёдор Христофорович;
- 03.11.1849 — 06.12.1853 — генерал-майор Типольт, Карл Карлович;
- 06.12.1853 — 12.04.1855 — генерал-майор Евреинов, Иван Яковлевич;
- 12.04.1855 — 30.08.1857 — генерал-лейтенант князь Голицын, Александр Фёдорович;
- 06.09.1857 — 27.09.1858 — полковник флигель-адъютант Скобелев, Дмитрий Иванович;
- 27.09.1858 — 05.10.1862 — Свиты Его Величества генерал-майор Альбединский, Пётр Павлович;
- 05.10.1862 — 16.04.1869 — Свиты Его Величества генерал-майор Манзей, Константин Николаевич;
- 16.04.1869 — 30.01.1875 — Свиты Его Величества генерал-майор Гурко, Иосиф Владимирович;
- 30.01.1875 — 25.04.1876 — полковник флигель-адъютант Левицкий, Казимир Васильевич;
- 25.04.1876 — 28.03.1879 — Свиты Его Величества генерал-майор граф Ламсдорф, Константин Николаевич;
- 28.03.1879 — 16.03.1886 — генерал-майор Тевяшев, Николай Николаевич;
- 16.03.1886 — 28.11.1892 — Свиты Его Величества генерал-майор Максимович, Константин Клавдиевич;
- 28.11.1892 — 28.12.1903 — Свиты Его Величества генерал-майор Великий Князь Дмитрий Константинович;
- 07.01.1904 — 24.02.1907 — Свиты Его Величества генерал-майор барон Будберг, Николай Александрович;
- 24.02.1907 — 03.03.1912 — Свиты Его Величества генерал-майор Рооп, Владимир Христофорович;
- 03.03.1912 — 04.02.1914 — Свиты Его Величества генерал-майор князь Долгоруков, Василий Александрович;
- 04.02.1914 — 14.11.1915 — генерал-майор Лопухин, Дмитрий Александрович;
- 14.11.1915 — 07.02.1917 — Свиты Его Величества генерал-майор Гротен, Павел Павлович;
- 08.02.1917 — 28.05.1917 — полковник Гревс, Александр Петрович;
- 29.05.1917 — ??.??.1918 — полковник Навроцкий, Лев Михайлович;
Шефы полка
- 12.12.1809 — 01.03.1831 — Его Императорское Высочество Государь Наследник Цесаревич и Великий Князь Константин Павлович;
- 14.10.1832 — 05.12.1909 — Его Императорское Высочество Великий Князь Михаил Николаевич (в 1-м эскадроне);
- 13.06.1910 — 17.07.1918 — Его Императорское Высочество Государь Наследник Цесаревич и Великий Князь Алексей Николаевич;
Боевые отличия
- Георгиевский штандарт за 1812 г.
- 22 георгиевские трубы за сражение при Фер-Шампенуазе 13 марта 1814 г.
- Знаки на шапки с надписью «За взятие Врацы 28 окт. 1877 г.»
Полковые песни
Великий Князь Дмитрий Константинович
Ура, наш Конно-Гренадерский полк, ура!
Имя наше добыто под Варшавою в бою;
Четыре полка пошли против нас;
Сражаться [нам] пришлось без помощи [целый] час;
Пули, ядра, картечи, всё свистело кругом.
2 раза
Штандарт раздроблен, ранен Засс,
Велик наш урон.
Поляки бросились на храбрецов
Со всех сторон.
Но им не сразить и не разбить таких лихих!
Погибли, но не уступили герои
В страшном, долгом, славном и кровопролитном бою.
Эй, слава храбрым предкам Конно-Гренадерам!
Ура! 2 раза
Вороные кони рвутся
Вороные кони рвутся,
Песни громкие звучат.
Это Конно-Гренадеры
На врага в поход спешат.
Взвод за взводом выступают
Чинно стройные ряды,
Песней громко оглашают
Пегергофские сады.
Нас родные окружают,
Жёны, матери, толпой.
Нас и братья провожают
Нам не страшен жаркий бой!
«Не грусти, моя родная, -
Говорил солдат жене. -
Ведь не всех же, дорогая,
Убивают на войне.»
Коль убьют на бранном поле,
Так со славой помянут!
А без славы поневоле
Все когда-нибудь умрут.
Здравствуй, Шеф, на многи лета,
Цесаревич Алексей!
За наследника полсвета
Грянем мы «Ура» дружней!
Известные люди, служившие в полку
- Андреев, Александр Дмитриевич — полковник, убит в сражении под Красным, кавалер ордена Святого Георгия
- Брусилов, Алексей Алексеевич (младший) — ротмистр, сын генерала Алексея Алексеевича Брусилова
- Воронович, Николай Владимирович — полковник, командующий крестьянским ополчением Черноморской губернии.
- Давыдов, Юрий Львович — чигиринский уездный предводитель дворянства, директор Киевского отделения Русского музыкального общества.
- Мамонтов, Константин Константинович — генерал-лейтенант, командир 4-го Сводного казачьего корпуса ВСЮР
- Типольт, Карл Карлович — генерал-лейтенант, помощник начальника 2-й гвардейской кавалерийской дивизии
- Трубецкой, Александр Евгеньевич — сын известного философа Е. Н. Трубецкого
- Хитрово, Михаил Александрович — дипломат, посланник в Португалии и Японии, поэт.
- Чавчавадзе, Давид Александрович — флигель-адъютант, генерал-лейтенант
- Черкасов, Николай Львович — директор Первого Сибирского кадетского корпуса.
Напишите отзыв о статье "Конно-гренадерский лейб-гвардии полк"
Примечания
- ↑ Илл. 614. Л.Гв. Конно-Гренадерский полк. Фельдфебель (походная) и Унтер-Офицер (парадная формы.) 7 Января 1876 // Перемены в обмундировании и вооружении войск Российской Императорской армии с восшествия на престол Государя Императора Александра Николаевича (с дополнениями) : Составлено по Высочайшему повелению / Сост. Александр II (император российский), илл. Балашов Петр Иванович и Пиратский Карл Карлович. — СПб.: Военная типография, 1857—1881. — До 500 экз. — Тетради 1—111 : (С рисунками № 1—661). — 47×35 см.
- ↑ …приведу характерный случай со старшинством трех гвардейских полков, а именно : Л. Гв. Конно-Гренадерского, Л. Гв. Уланского Её. Величества и Л. Гв. Уланского Его величества. Первый — фактически — сформирован 12 декабря 1809 года, второй 16 мая 1803 года и третий — 7 декабря 1817 года. Все эти три полка ведут своё начало от Ахтырского, Сумского и Изюмского слободских казачьих полков, имеющих старшинство с 27 июня 1651 года, со дня поражения казачьего войска Богдана Хмельницкого под Берестечком и выделивших по два эскадрона на сформирование 16 мая 1803 года Одесского гусарского полка, который был 11 сентября того же года переименован в Уланский Е. И. В. Цесаревича Константина Павловича полк -первые уланы в русской армии. Вначале этим трем полкам было даровано старшинство такое же, как и у Слободских казаков, то есть с 1651 года. При Императоре Николае I в 1851 году эти три полка праздновали 200-летний юбилей, получив новые штандарты с юбилейными лентами.
При переформировании кавалерии при Императоре Александре III, в 1884 году, были даны общие указания при определении старшинства войсковых частей и в 1886 году Главный Штаб, вследствие неправильного толкования закона, установил старшинство этим трем полкам с 16 мая 1803 года, то есть со дня сформирования Одесского гусарского полка. Вследствие этого, в 1903 году, три полка начали готовиться к празднованию 100-летнего юбилея. Узнав об этом, Шеф Л. Гв. Конно-Гренадерского полка Вел. Кн. Михамм Николаевич возмутился и заявил, что во главе полка, на Высочайшем параде в 1851 году, он уже праздновал 200-летний юбилей и, потребовав все документы, поехал с докладом к государю Императору Николаю II-му. Государь приказал создать комиссию из : Начальника Штаба Войск Гвардии, командиров трех полков, представителя Главного Штаба и генерала Мышлаевского, как военного историка. Эта комиссия признала старшинство Л. Гв. Конно-Гренадерскому и Л. Гв. Уланскому Ея Величества полкам с 16 мая 1651 года, а Л. Гв. Уланскому Его Величества полку с 11 сентября 1651 года. Государь Император Николай II утвердил это решение (И. Рубец — из "Военная Быль — № 52).
Источники
- Виднэс Б. А. Краткая история Л.-гв. Конно-гренадерского полка. СПб., 1903.
- Вознесенский В. Историко-статистические сведения о Петергофской церкви Знамения пресвятыя Богородицы л.-гв. Конно-гренадерского полка, с входящими сведениями о полке и первоначальном основании Петергофа. СПб., 1867
- Воронович Н. В. Памятка молодого солдата конно-гренадера. СПб., 1913.
- Скрябин А. А. Мирное и боевое прошлое Лейб-Гвардии Конно-Гренадерского полка. Париж, 1960-е. 6 тт.
Ссылки
- [konnogrenaderskypolk.caballi.com Страница Общества памяти Л.-Гв. Конно-Гренадерского полка]
- [www.museum.ru/1812/library/Podmazo/shefcom_k.html Александр Подмазо. «ШЕФЫ И КОМАНДИРЫ РЕГУЛЯРНЫХ ПОЛКОВ РУССКОЙ АРМИИ (1796—1855)»]
- [encspb.ru/object/2804021135 Энциклопедия «Санкт-Петербург»]
- [books.interros.ru/flag/images/big/flag-26.jpg Полковой штандарт]
- [krasnoeselo.clan.su/publ/3-1-0-11 Полковой храм]
- [www.genstab.ru/shenk_05.htm Униформа (1910)]
- [blackhussars.ucoz.ru/publ/2-1-0-12 Песни Лейб-Гвардии]
- [files.pobeda.ru/music/entsiklopedia/imper_polki/voronwe_koni_rvutsya.mp3 Песня «Вороные кони рвутся»]
- [files.pobeda.ru/music/entsiklopedia/imper_polki/ura_nash_konno-grenadersky_polk.mp3 Песня «Ура, наш Конно-Гренадерский полк, ура!»]
- [www.pobeda.ru/content/view/4956 Песня «Ура, наш Конно-Гренадерский полк, ура!» (Ноты)]
- [pagesperso-orange.fr/aascr/images/rotmistr_aas.jpg Ротмистр лейб-гвардии конно-гренадерского полка]
- [blackhussars.ucoz.ru/pesni/cid_001301c65366fb720100aefc2ed4elena.jpg Конно-гренадер в форме (рисунок)]
- [files.pobeda.ru/music/entsiklopedia/imper_polki/vynos_shtandarta-1.jpg Вынос штандарта (рисунок)]
Отрывок, характеризующий Конно-гренадерский лейб-гвардии полк
Vive ce roi vaillanti –[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
