Конный рейд Мамантова

Конный рейд Мамантова
Основной конфликт: Гражданская война в России
Рейд 4-го Донского корпуса генерала Мамантова К.К.
Дата	10 августа—19 сентября 1919 года
Место	Тамбовская губерния, Воронежская губерния, Орловская губерния
Итог	Победа белых. Казаки отозваны после нанесения ущерба противнику
Противники
Вооружённые силы Юга России РСФСР РСФСР
Командующие
К. К. Мамантов М. М. Лашевич
Силы сторон
Донская армия: 6000 сабель 3000 штыков 12 орудий РККА: ок. 23000 человек самолёты бронепоезда
Потери
неизвестно уничтожены склады и базы, основательно разрушена ж/д сеть

Конный рейд Мамантова — рейд 4-го Донского корпуса Донской армии Вооружённых сил Юга России 10 августа — 19 сентября 1919 года под руководством генерала К. К. Мамантова в период похода ВСЮР на Москву по тылам красного Южного фронта.

Обстановка на фронте накануне рейда

В середине августа 1919 года в ходе Гражданской войны Южный фронт красных попытался перейти в контрнаступление с целью разгромить главную группировку белых войск, овладеть нижним течением Дона и не допустить отхода основных сил противника на Северный Кавказ.

Заблаговременно узнав о подготовке контрнаступления, деникинское командование решает предпринять попытку сорвать наступление, направив в рейд по тылам красных войск 4-й Донской казачий корпус генерал-лейтенанта Мамантова (6 тыс. сабель, 3 тыс. штыков, 12 орудий).

Подготовка к рейду

В начале (с 23 февраля по 4 августа 1919 года) корпус генерала Мамантова насчитывал 3400 всадников, 103 пулемёта и несколько бронеавтомобилей. 4 августа 1919, во время экстренной проверки, генерал К. К. Мамантов лично отсеивал казаков, которые не могли выполнять задачу рейда в глубоком тылу противника. После реорганизации 4-й Донской казачий корпус сократился до 2500 всадников, 103 пулемётов и 3 бронеавтомобилей.

Рейд

10 августа 1919 года корпус Мамантова переправился через реку Хопёр в районе станицы Добринской и прорвал Южный фронт красных на стыке 8-й и 9-й армий. Вскоре основные силы 40-й дивизии Южного фронта были разбиты, а остальные были обращены в бегство.

Прорвав фронт, корпус Мамантова ушел в тыл Красной армии. В ходе рейда войска Мамантова уничтожали гарнизоны и части противника, разрушали связь, уничтожая пункты военного снаб­жения и распуская мобилизованных большевиками солдат по домам. Во время рейда генерал Мамантов взял города Тамбов, Козлов, Лебедянь, Елец и Воронеж, станции Касторная и Грязи. Из пленных красноармейцев и добровольцев из местных крестьян была создана Тульская пехотная дивизия под командованием полковника Дьяконова.

Для борьбы с ним красное командование создало Внутренний фронт под командованием М. М. Лашевича (ок. 23 тыс. человек, авиация, бронепоезда).

Корпус Мамантова был возвращён по настоятельному требованию генерала Деникина. Обратное движение корпуса было затруднено насыщенным войсками фронтом противника и большим обозом военной добычи.

Итоги рейда

Рейд Мамантова достиг значительных успехов, разрушил и дезорганизовал тылы красных, серьёзно подорвав боеспособность наступавших частей. Продвижение белых к Москве продолжалось до середины октября 1919 года, когда был взят Орёл. Затем Южный фронт красных начал контрнаступление.

Оценка рейда

Резко негативную оценку рейда давал главнокомандующий ВСЮР генерал А. И. Деникин.

Командующий на момент рейда Кавказской добровольческой армией генерал-лейтенант Врангель, Пётр Николаевич так писал о рейде Мамантова:

Имя генерала Мамантова было у всех на устах. Донской войсковой круг торжественно чествовал его, газеты были наполнены подробностями рейда.

Я считал действия генерала Мамантава не только неудачными, но явно преступными. Проникнув в тыл врага, имея в руках крупную массу прекрасной конницы, он не только не использовал выгодности своего положения, но явно избегал боя, все время уклоняясь от столкновений.

Полки генерала Мамантова вернулись обремененные огромной добычей в виде гуртов племенного скота, возов мануфактуры и бакалеи, столового и церковного серебра. Выйдя на фронт наших частей, генерал Мамантов передал по радио привет «родному Дону» и сообщил, что везет «Тихому Дону» и «родным и знакомым …богатые подарки». Дальше шел перечень «подарков», включительно до церковной утвари и риз. Радиотелеграмма эта была принята всеми радиостанциями. Она не могла не быть известна и штабу Главнокомандующего. Однако, генерал Мамантов не только не был отрешен от должности и предан суду, но ставка его явно выдвигала…

После назначения командующим Добровольческой армией Врангель П. Н. потребовал прежде всего отстранения генерала Мамантова от должности.

Командующий Южным фронтом РККА, бывший полковник А. И. Егоров, оценил рейд Мамантова следующим образом:

Своим движением на север, вместо района Лисок, Мамантов бесконечно расширил цели и задачи своих действий, в расчете, очевидно, на восстание крестьянства и городской буржуазии против советской власти. Это, конечно, авантюра, но Мамантов, имея более сильные средства для достижения менее обширных задач, был здесь в меньшей степени авантюристом, чем сам Деникин. К тому же, в отличие от Деникина, сам осуществлял свои идеи и — надо быть откровенным — имел с первых же дней рейда много ярких доказательств правильности своих расчетов. Мамантов не добился основного: крестьянство не восстало.

А. Егоров считал, что рейд Мамантова принес Белому движению следующие выгоды:

1. Рейд производился в достаточной связи с основными операциями фронта, имевшими задачей сорвать готовящееся наступление красных и облегчить успех наступления казаков;
2. За время рейда ген. Мамантов отвлек на себя с фронта и тыла 5 стрелковых дивизий, одну стр. бригаду, часть 3-й стр. дивизии, конный корпус Буденного, 5 полков коммунаров, Тамбовские пехотные курсы, многочисленные местные формирования и отряды, бронепоезда и летучки;
3. Рейд Мамантова коренным образом нарушил управление Южным фронтом, заставил метаться его штаб между Козловом и Орлом;
4. Основательно разрушил железнодорожную сеть;
5. Уничтожил склады и базы Южного фронта, нанеся тяжкий удар всему его снабжению.

Литература

• «Трагедия Казачества» т. III и журнал «Родимый Край» № 24,28.

Отрывок, характеризующий Конный рейд Мамантова

Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.