Коновалов, Михаил Иванович

Михаил Иванович Коновалов
Место рождения:	деревня Будихино, Рыбинский уезд, Ярославская губерния, Российская империя (ныне: Рыбинский район, Ярославская область, Россия)
Место смерти:	Киев, Киевская губерния
Научная сфера:	органическая химия
Место работы:	Московский университет, Военное училище, Московский сельскохозяйственный институт, Киевский политехнический институт
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Московский университет
Научный руководитель:	В. В. Марковников

Михаил Иванович Коновалов (1 [13] ноября 1858, деревня Будихино, Рыбинский уезд, Ярославская губерния — 12 (25) декабря 1906, Киев) — русский химик-органик.

Биография

Детство

В своей автобиографии (1894) Коновалов указал, что родился в крестьянской семье в деревне Будихино Рыбинского уезда Ярославской губернии (ныне Рыбинского района Ярославской области), но во всех документах (копии метрики, аттестат об окончании московского университета, студенческое дело) указано село Раздумово.

Также документы сообщают, что первоначальное образование им было получено в Рыбинском уездном училище. В августе 1873 года он вместе с матерью отправился в Ярославль для поступления в Ярославскую гимназию, но из-за неимения «нужных бумаг» не был допущен к вступительным экзаменам. Через год (август 1874 года) после самостоятельной подготовки к сдаче вступительных экзаменов повторил попытку. Но, не смог успешно сдать экзамены по языкам: французскому, латинскому и греческому. Лишь счастливый случай решил судьбу молодого человека — на экзамене присутствовал инспектор гимназии — человек проницательный и добрый, который уговорил учителей счесть знания мальчика за удовлетворительные и принять его не в четвёртый класс, как предполагалось при поступлении, а в третий.

Гимназические годы

Уже на первых порах ученик третьего класса Михаил Коновалов показал, что инспектор гимназии, по настоянию которого он был принят, не ошибся в нем. В первый же год пребывания в гимназии он стал лучшим учеником в классе. Затем этот успех был закреплен: вплоть до восьмого класса он оставался первым учеником. В 1880 году Михаил Коновалов окончил Ярославскую гимназию с золотой медалью.

Студенчество

Еще обучаясь в гимназии, он увлёкся изучением языков и дальнейшее будущее виделось ему на историко-филологическом факультете Московского университета. Но приехав в Москву, Коновалов случайно встретил своего знакомого по Ярославлю, который обучался на естественном отделении физико-математического факультета Московского университета и показал будущему студенту университетские лаборатории и кабинеты естественных наук. Коновалов, окончивший классическую гимназию, где основное внимание уделялось изучению гуманитарных наук и языкам, был поражён увиденным и услышанным. И после некоторых колебаний решил изучать естественные науки. Блестяще сдав вступительные испытания, он поступил на 1-й курс естественного отделения физико-математического факультета Московского университета.

Из всех предметов, изучавшихся на первом курсе, наибольший интерес для Коновалова представляла химия, с которой он впервые познакомился в университете, так как в гимназии в те годы она не изучалась. Изучавшаяся на 2-м курсе органическая химия, стала для студента Коновалова той наукой, которой он посвятил всю жизнь. Преподавателем этой дисциплины в университете был Владимир Васильевич Марковников; под непосредственным руководством уже на третьем курсе Коновалов начал выполнение кандидатской (выпускной) работы по теме «Нефтяные углеводороды».

В 1884 году Коновалов, получив отличные оценки на выпускных экзаменах, окончил университет с дипломом первой степени и званием кандидата — утверждён 20 сентября 1884 года. А 4 июля 1884 года научный руководитель Коновалова В. В. Марковников направил декану физико-математического факультета ходатайство «О предоставления Коновалову М. И. стипендии для оставления при Московском университете».

Работа в Московском университете

С октября 1884 года до февраля 1885 года Коновалов работал лаборантом при технической лаборатории Московского университета. Одновременно он начал преподавать физику в женской гимназии О. А. Виноградской; 25 октября 1885 года состоялся его первый доклад на заседании физико-химической комиссии: «О свойства нонанафтена», выделенного им из кавказской нефти; 25 апреля 1886 года на заседании отделения химии Русского физико-химического общества под председательством Менделеева Коновалов был зачислен в члены РФХО. Осенью 1886 года Коновалов был утверждён в должности сверхштатного лаборанта при химической лаборатории органической химии.

В феврале 1887 года после успешной сдачи экзаменов он был утверждён магистрантом по химии. В декабре того же года после чтения пробных лекций Коновалов был утверждён в должности приват-доцента Московского университета.

Научные исследования

Весной 1887 года Коновалов закончил исследование на тему «Гексагидропсевдокумол и его отношение к нонанафтену». Об этой работе им вскоре было доложено на заседании Русского физико-химического общества. Через некоторое время статья была опубликована на страницах журнала Общества. Уже 12 мая 1887 года Коновалов выступил на заседании физико-химической комиссии Отделения физических наук Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии (Москва) с новым сообщением: «О некоторых реакциях нонанафтена». Изучая действие различных реагентов на нонанафтен (С₉Н₁₈), Коновалов впервые обнаружил, что при взаимодействии с разбавленной азотной кислотой он превращается в нитросоединение C₉H₁₇NO₂. «Выдающееся значение для дальнейшего хода работ, — подчеркивал Марковников, — имело неожиданное открытие М. И. Коноваловым метода нитрования слабой азотной кислотой. Оно позволяло получать ряд производных нафтенов прежними способами или совсем не получавшихся, или же достигавшихся с большим трудом». А 18 мая 1888 года Коновалов выступил на заседании физико-химической комиссии с сообщением «К характеристике нафтенов», в котором заявил, что более подробное исследование полученных соединений и переход через них от высших нафтенов к низшим составляет цель будущих работ автора. В ходе дальнейшей работы Коновалову удалось получить нонанафтеновый спирт.

В 1889 году была опубликована магистерская диссертация Коновалова: «Нафтены, гексагидробензолы и их производные». Она подвела итоги исследованиям нафтенов, выполненных с начала 1880-х — прежде всего тем, которые проводились в лаборатории Московского университета. На примере нонанафтена он продемонстрировал те методы выделения, очистки и получения различных производных нафтенов, которые были разработаны Марковниковым. Отнеся нафтены к классу полиметиленовых соединений, Коновалов правильно решил вопрос об их химическом строении. В диссертации также содержались некоторые идеи, которые потом были реализованы на практике. В частности, Коновалов отмечал, что нафтены под действием окислителей или атмосферного кислорода при определенных условиях могут окисляться и конденсироваться, теряя часть своего водорода. Развитием этой идеи впоследствии стала разработка в СССР в 1930-е годы парофазно-окислительного крекинга с использованием в качестве окислителя кислорода воздуха; такой крекинг позволяет получать большие количества ароматических и непредельных углеводородов.

На заседании Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии 15 октября 1889 года Коновалову была присуждена премия Мошнина за сочинение «Нафтены, гексагидробензолы и их производные», а 8 декабря 1889 года он блестяще защитил диссертацию с присуждением степени магистра химии.

На VIII съезде русских естествоиспытателей и врачей в Петербурге (28 декабря 1889 — 5 января 1890 гг.) Коновалов представил 2 доклада: «О нонанафтенах» и «О производных нонанафтенов». Следует особо подчеркнуть, что в них не только содержались ценные экспериментальные материалы, характеризующие свойства и строение углеводородов кавказской нефти, но и выдвигались новые задачи в области их изучения.

В январе 1889 года Коновалов избран секретарем Физико-химической комиссии отделения физических наук; 27 сентября 1890 г. эта комиссия преобразовалась в Отделение химии. Здесь 11 сентября 1891 г. Коновалов сделал первое сообщение на тему: «Действие азотной и азотистой кислот на углеводороды». Этой работой было положено начало новому направлению научного творчества М. И. Коновалова, которое привело его к многочисленным открытиям. В течение двух лет (сентябрь 1891 — сентябрь 1893 гг.) Коновалов сделал девять сообщений о своих научных работах. Почти все они были вехами на пути к докторской диссертации.

29 октября 1893 года Коноваловым была защищена диссертация «Нитрующее действие азотной кислоты на углеводороды предельного характера» (метод нитрования органических соединений был открыт им несколько раньше — в 1888 году, и впоследствии он получил название «реакция Коновалова»). Докторская диссертация Коновалова по важности сделанных им открытий, ясности изложения, глубине выводов относится к классическим исследованиям в области органической химии. Диссертация состоит . В трёх первых главах, из четырёх, были изложены опыты действия азотной кислоты на нонанафтен, предельные углеводороды и ароматические углеводороды, содержащие насыщенные боковые цепи. Здесь же приведены характеристики полученных нитросоединений и их производных. В каждой главе сделан обзор литературы по исследуемому вопросу. Четвертая глава была посвящена выводам из фактического материала, изложенного в первых трёх главах.

11 декабря 1893 года Совет университета утвердил Коновалова в степени доктора химии, а 18 января 1894 года он был пожалован «за отлично-усердную службу и особые труды орденом Св. Станислава 3 степени».

В 1894 году Коновалов опубликовал статью «Нитрующее действие азотной кислоты на непредельные углеводороды», целью которой было выяснить насколько легче идет нитрование этих углеводородов сравнительно с предельными, выработать метод наилучшего титрования и, главное, — выделения непредельных нитросоединений, до сих пор ещё так мало исследованных.

Профессор Московского сельскохозяйственного института

В мае 1896 года скончался профессор Э. Б. Шене, занимавший в течение многих лет кафедру химии в Московском сельскохозяйственном институте. Директор института К. А. Рачинский решил пригласить на освободившуюся кафедру приват-доцента Московского университета М. И. Коновалова: 5 августа 1896 года «Высочайшим приказом по гражданскому ведомству переведен на службу по ведомству министерства земледелия и государственных имуществ приват-доцент и сверхштатный лаборант при лаборатории органической и аналитической химии Московского университета, доктор химии Коновалов М. И. профессором по кафедре химии в Московский сельскохозяйственный институт».

Уже через несколько месяцев после прихода усилиями Коновалова была создана научно-исследовательская лаборатория. Здесь, в новом учебном заведении, Коновалов продолжил основное направление своей деятельности — изучение нитрующего свойства азотной кислоты на различные органические соединения. Среди работ, проведённых в лаборатории института, особый интерес представлял разработанный Коноваловым в 1898 году «удобный способ превращения вторичных и первичных нитросоединений в соответствующие оксимы и кетоны, или альдегиды». Способ заключался в восстановлении щелочной соли нитросоединения солянокислым раствором хлористого олова. Коновалову удалось впервые получить изонитросоединения, о чём он сделал доклад на заседании Русского физико-химического общества 8 октября 1898 года. А 25 ноября 1898 года, на заседании Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, Коновалов выступил с сообщением об искусственном приготовлении индиговых красок с демонстрацией ряда опытов.

Совместно со своими учениками он выполнил работу, посвящённую действию азотной кислоты на различные углеводороды: нитрование мезителена. В 1899 году в «Известиях Московского сельскохозяйственного института» было опубликовано исследование о нитровании углеводородов предельного характера в закрытых и открытых сосудах.

1899 году в «Журнале Русского физико-химического общества» появилась его статья «Получение альдегидов ароматического ряда и искусственное приготовление индиговых красок». В этом же году появилась работа Коновалова и В. А. Плотникова, в которой описывался ряд новых соединений галогенидов алюминия с органическими и минеральными веществами. Эти исследования были продолжены Плотниковым в лабораториях Киевского политехнического института.

Под руководством М. И. Коновалова студентами Н. Постниковым, М. Лушниковым и Н. Тулайковым в 1900 году была выполнена работа по изучению возможности процесса денитрификации селитры в почве под влиянием восстанавливающих веществ. Лабораторные опыты показали, что закисные соли железа, а также гумус действительно способны восстанавливать селитру до аммиака, хотя и весьма медленно при обычной температуре. Таким образом, была экспериментально доказана возможность денитрификации селитры в почве без участия микробов. В сообщении также указывалось, что в связи с уходом научного руководителя из лаборатории это исследование было остановлено.

С 1 июля 1899 года доктор химии, статский советник М. И. Коновалов был назначен ординарным профессором вновь открытого Киевского политехнического института и исполняющим должность декана химического отделения на два года.

Директор Киевского политехнического института

Сразу же по приезде в Киев (август 1899) Коновалов включился в работу по устройству института и организации в нём занятий; были разработаны учебные планы и подготовлены программы по всем дисциплинам, преподававшимся на химическом отделении. Коновалов в составе большой комиссии участвовал в составлении устава института. Из-за трудного материального положения обучающихся студентов комиссия утвердила за институтом право освобождать от всей платы за обучение (или от половины этой платы) до половины всего числа студентов.

Коновалов неизменно проявлял заботу о студентах, которую вполне можно назвать отеческой. Столкнувшись с проблемой отсутствия кухмистерских вблизи института, по его предложению правление выделило для создания столовой две большие квартиры в доме, где жили профессора — декан факультета стал заведующим студенческой столовой. В 1903 году было открыто «Общество вспомоществования нуждающимся студентам» под руководством Коновалова.

В ноябре 1899 года редакция Журнала Русского физико-химического общества получила две статьи от только что переехавшего в Киев Коновалова. В работах указывалось, что им продолжаются исследования в области получения солей нитросоединений с аммиаком и с азотистыми органическими основаниями. В исследованиях Коновалова принимали участие не только новые ученики — студенты политехнического института, но и его старые сподвижники, такие как З. В. Кикина, которая в 1900 году приехала в Киев, чтобы поработать в лаборатории своего учителя. Их совместное исследование «Нитрование дигидрокамфена и хлоргидрата пинена» было опубликовано в «Журнале Русского физико-химического общества».

Только за период с 1901—1904 гг. Коноваловым было сделано 17 докладов, опубликованных в виде статей в «Журнале Русского физико-химического общества» (всего же в «Журнале Русского физико-химического общества», начиная с 1884 года, им было опубликовано 85 экспериментальных работ).

В период с осени 1902 года по 1904 год Коновалов занимал пост директора Киевского Политехнического института — от этой должности он был освобожден в 1904 году по собственной инициативе.

В 1905 году при гимназии Жекулиной А. В. (Киев) были созданы женские курсы, первым директором которых стал Коновалов, утверждённый в этой должности сроком на два года.

М. И. Коновалов занимался не только «чистой» химией, но и химией прикладной: он принимал участие в исследовании воды нового колодца на берегу Днепра(1901), был экспертом по решению вопроса о возможной потере веса костей (1902) и об утечке нефти (1904) при перевозке их по железной дороге; по просьбе правления Киевского газового общества давал заключения, касавшиеся применения вырабатываемого Обществом газа для освещения города (1903).

Публикации

М. И. Коноваловым было напечатано свыше 85 экспериментальных работ в «Журнале Русского физико-химического общества» (с 1884), в «Bericht. d. deutsch. Chem. Gesellsch.» (Берлин), в «Comptes rendus de l’Acad. des se. de Paris», в «Известиях Московского сельскохозяйственного института» и в «Известиях Киевского политехнического института» по следующим вопросам:

1. состав нефти
2. нитрование в различных условиях различных классов органических соединений
3. исследование правильностей нитрования
4. нитросоединения, изонитросоединения и их производные
5. методы получения альдегидов и кетонов
6. переход от нитросоединений к индиговой группе
7. синтезы с галоидными солями алюминия и изомеризация при них
8. применение действия азотной кислоты для исследования углеводородных смесей
9. новые комплексные соединения бромистого алюминия с сероуглеродом и различными органическими соединениями и синтез сернистых соединений
10. синтезы спиртов при помощи магнийорганических соединений
11. светопреломляющая способность азотистых органических соединений
12. азотистые соединения группы терпенов и ряда метана
13. превращение спиртов в углеводороды
14. гидрогенизация
15. самопроизвольное превращение оксимов
16. полиметиленимины
17. гидролиз солей азотной кислоты (по нитрованию)
18. сходство железных солей органических кислот и нитросоединений и др.

Кроме того, напечатал: в сборнике «В помощь самообразованию» и в «Ежегоднике по физике, химии и пр.» три популярные статьи по химическим вопросам, а также — издал отдельной книжкой — «Практические упражнения по общей химии» (1905).

Личная жизнь

В 1887 году Коновалов Михаил Иванович женился на Муравьевой Любови Михайловне, которая была моложе его на 7 лет. Своих детей у супругов не было, поэтому в 1895 году на основании «Определения Московского окружного суда» Коноваловы усыновили семилетнего мальчика — питомца Московского воспитательного дома. Впоследствии ими был усыновлен ещё один мальчик.

Смерть

Осенью 1906 года производилась наладка правильного функционирования недавно сданной в эксплуатацию станции для биологической очистки сточных вод Института. 12 ноября Коновалов направился для очередного осмотра этой станции и попал одной ногой в незакрытый люк канализационного колодца, в результате чего получил тяжелую травму. Несмотря на все принятые медицинскими светилами меры, спасти больного не удалось. 12 декабря 1906 года Михаил Иванович Коновалов, которому лишь месяц с небольшим назад исполнилось 48 лет, ушел из жизни. Похоронили Коновалова М. И. на Лукьяновском кладбище в Киеве.

Научные труды

«Журнал Русского физико-химического общества»

• «Гексапсевдокумол и его отношение к нонанафтену». — 1887. — Т. 19. — С. 255
• «О нонафтене и его производных». — 1890. — Т. 22. — С. 4 и 118
• «Нитрующее действие азотной кислоты на углеводороды предельного характера». — 1893. — Т. 25. — С. 446
• «Нитрующее действие азотной кислоты на непредельные углеводороды». — 1894. — Т. 25. — С. 380

«Известия Московского сельскохозяйственного института»

• Коновалов М. И. и Плотников В. А. «Новые соединения галоидных солей алюминия с органическим и минеральным веществом». — 1899. — Т. 5. — С. 401

«Berichte der deutschen Chemischen Gesellschaft»

• «Ueber eine empfindliche Reaction der primaren und secundaren Nitroverbindungen». — 1895. — V. 28. — P. 1850

«Comptes Rendus de I’Academie des Sciences»

• «Nitration de hydrocabures de la serie du du methan». — 1892. — V. 114. — P. 26

Литература

• Старосельский П. И., Никулина Е. П. Михаил Иванович Коновалов (1858—1906). — М.: «Наука», 1981.
• Мусабеков Ю. С. Михаил Иванович Коновалов. — Ярославль, 1959.
• Императорское Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии. Химическое отделение.Памяти Михаила Ивановича Коновалова. — М.: Типография товарищества Сытина. — 1908.
• Коновалов, Михаил Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Волков В. А., Куликова М. В. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Естественные и технические науки. — М.: Янус-К; Московские учебники и картолитография, 2003. — С. 125—126. — 294 с. — 2 000 экз. — ISBN 5—8037—0164—5.

Ссылки

• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=65173 Коновалов Михаил Иванович]

Отрывок, характеризующий Коновалов, Михаил Иванович

Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.