Коноплин, Иван Степанович

Иван Степанович Коноплин (20 октября 1894, село Бурынь, Курская губерния — 17 сентября 1953, пос. Абезь, Коми АССР) — штабс-капитан, прозаик, поэт, критик, драматург, публицист, разведчик.

Биография

Учился в Сумском кадетском корпусе, Харьковском реальном училище; окончил Чугуевское военное училище. Служил офицером в Казанском военном округе, затем — в 32-м Кременчугском пехотном полку в Варшаве; участвовал в Первой мировой войне.

В Гражданскую войну воевал в рядах 4-го Черноморского полка войска С. Петлюры на Украине (на большевистском и польском фронтах) и в составе Западной добровольческой армии П. Бермондта-Авалова в Латвии, имел звание «штабс-капитан», был ранен.

С 1922 года жил с женой в эмиграции в Эйхвальде (пригород Берлина, Германия). Работал генеральным представителем рижского издательства «Литература» в Германии.

Входил в состав латвийского издания «Наш огонек». (Еженедельный художественно-литера­турный журнал. Ред.-изд. В. Васильев-Гад ал и н. 1924-26. С № 5 " изд. И. А. Шиф. Основн. сотрудники: К. Баль­монт, Л. Блюмберг, П. Булыгин, В. Вячеславский, Ю. Га-лич, А, Задонский, Н. Истомин, Ив. Коноплин, А. Перфи­льев, И. Сабурова, В. Третьяков, А. Формаков, В. Ховин, М. Цвик-Миронов, Е. Шкляр).

Состоял членом эмигрантского Союза русских писателей и журналистов и Союза офицеров. Сотрудничал с редакциями газеты «Руль» и журнала «Сполохи». Выпустил с супругой сборник стихов, рассказов и сказок для малюток «Цветные камушки» (1922). Пытаясь получить рецензию на свои произведения от М. Горького, послал тому свои рассказы «Бескрестные могилы. Очерки из недавнего (Берлин: Трукд, 1922). Книга с дарственной надписью „Глубокоуважаемому Алексею Максимовичу от ученика И. Коноплина“ хранится в Личной библиотеке А. М. Горького (ОЛБГ. № 8547). В письме от 22 марта 1923 г. Горький, положительно оценив его рассказ „Хитроумное слово“, рекомендовал уделить больше внимания работе над языком, учиться этому у Лескова, Чехова, Бунина. В это время Коноплин заведовал берлинским отделом „Балтийского альманаха“, организованного в Ковно, и предложил Горькому сотрудничать в этом альманахе, на что тот ответил отказом, отметив, что вообще не сотрудничает в русскоязычных изданиях за рубежом, кроме „Беседы“ (п. И. С. Коноплину 31. 10. 1923 г.// Русский Берлин. 1921—1923. Париж, 1983. С. 395). Возможно, речь идет о публикации в этом альманахе рассказа Коноплина, где он в качестве предисловия предполагал напечатать одно из горьковских писем к нему. В Архиве А. М. Горького хранится переписка Горького с Коноплиным.

В начале 1920-х в Берлине брал уроки у В. Набокова, который зарабатывал тогда на жизнь преподаванием иностранных языков. В 1923 году по свидетельствам современников З. Арбатова и В. Набокова был разоблачён как агент ОГПУ. Коноплин пытался завербовать секретаршу газеты „Руль“ Н. Давыдову, предложив ей за денежное вознаграждение передавать ему дважды в неделю письменные доклады о материалах, поступающих в редакцию для „Архива русской революции“. Особо его интересовали корреспонденты газеты "Руль" из СССР, тайно переправляющие свои сообщения через границу и сотрудники Полпредства и Торгпредства СССР, с которыми редакция поддерживает контакты. Под впечатлением от разоблачения Коноплина Набоков написал рассказ «Говорят по-русски» (по мнению биографа Набокова Брайана Бойда "на редкость неглубокий") о том, как русское семейство в Берлине ловит агента ГПУ. После этого Коноплин был исключён из Союза русских писателей и журналистов и Офицерского союза. Однако причины исключения широкой огласке преданы не были, и Коноплин и "не подумал даже покинуть Берлин".

В последующие годы Коноплин был близок к РОНД (Русскому Освободительному Национальному Движению, зарождающемуся русскому нацизму) и его основателю Н. П. Дмитриеву. Н. М. Волковыский сообщает, что Коноплин в это время "бегал по Берлину с гакенкрейцем <то есть "крюковидным крестом", свастикой> в петлице".

В 1930 году за сотрудничество с советскими спецслужбами арестован немецкой полицией и выслан из Германии в Чехословакию. Об опыте своего сотрудничества с разведорганами написал роман „Железное кольцо“ (Рига).

…постановлением Президиума ЦИК СССР Коноплин-Горный Иван Степанович был принят в советское гражданство (протокол 18/9 от 07 сентября 1927 г.). В ноябре 1933 г. 50-м отделением милиции г. Москвы были оформлены паспорта на Коноплина-Горного Ивана Степановича и его жену Коноплину-Горную Эрну Эльзу.

— Служба внешней разведки Российской Федерации, письмо от 12.3.2010 № К-655

После провала в Германии находился под другими фамилиями (Рудольф Шак; Йоганн Карл Горный) в Чехословакии, Швейцарии, Иране, Турции и Греции.

В Афинах вступил в интимную связь с секретаршей премьер-министра Иоанниса Метакса (1871—1941) — греческого генерала, фактически диктатора Греции с 1936 г. Получал от неё секретную информацию и передавал её в СССР, но вскоре был ею выдан греческим властям как иностранный шпион. В 1937 г. осуждён за шпионскую деятельность греческим судом и отбывал наказание до 1941 г. Освобождён из заключения немецким оккупационным режимом, видимо, за согласие сотрудничать с немецкой тайной военно-полевой полицией. Устроился на работу переводчиком на базу морских трофеев в порту Пирей, но вскоре был уволен за превышение служебных полномочий и выслан немцами на о. Крит. Там занимался торговлей оливковым маслом и парфюмерией в г. Ретимно. Возвратившись в Афины, работал переводчиком в дирекции игорного бизнеса, посещал дорогие бары и рестораны, где общался с высокопоставленными особами. Якобы был причастен к карательной операции против 10 греков-антифашистов. В 1943 г. с женой возвратился в Германию, где власти выделили ему квартиру; проживал в Берлине.

19 мая 1948 года был арестован оперсектором Советской военной администрации как «нацистский пособник» (якобы во время Второй мировой войны работал переводчиком при допросах греческих антифашистов) и «сотрудник немецкой и британской спецслужб». Во время обыска на его квартире (Шадовштрассе, 12, Берлин) были изъяты рукописи романа «Парламент духа» и драмы «Греческие ночи», а также письмо Сталину на 10 листах и телеграмма из г. Куйбышева. На период следствия был помещен в берлинскую Лихтенбергскую тюрьму.

26 марта 1949 г. для подтверждения личности и гражданства Коноплина копия документа о принятии его в советское гражданство и паспорт были направлены заместителю начальника 2-го Главного Управления МГБ СССР генерал-лейтенанту Райхману Л. Ф. при № 13/8127.

— Служба внешней разведки Российской Федерации, письмо от 12.3.2010 № К-655

13 февраля 1950 г. постановлением Особого совещания при МГБ СССР «за сотрудничество с немецкой разведкой и карательную деятельность против антифашистов» ст. 58-1"а", 121 УК РСФСР приговорён к 10 годам ИТЛ. Этапирован в Абезьский лагерь в Коми АССР, где умер 17 сентября 1953 года «от паралича сердца». Похоронен на кладбище лагерного пункта № 1 Минерального ИТЛ, номер могилы «Х-28».

По ходатайству родственников и земляков И. С. Коноплина Военный суд Московского военного округа 18 ноября 2009 г. начал рассмотрение архивного уголовного дела И. С. Коноплина, осуждённого внесудебным органом.

Семья

• Первая жена — Эмилия Самуиловна Кальманович (Кальма), поэтесса, дочь Саратовского присяжного поверенного С. Е. Кальмановича.
  • сын — Георгий.

Их судьбы остаются неизвестными.

Избранные сочинения

• Коноплин И. С. Бескрестные могилы : Очерки из недавнего. — Берлин: Труд, 1922. — 110 с.
• Коноплин И. С. История Георгия Веломорина : Роман. — Рига: Литература, 1929. — 240 с. — (Наша библиотека ; 51).
• Коноплин И. С. Железное кольцо : Роман. — Рига: Дидковский, 1928. — 208 с.
• Коноплин И. С. Мужчины : Эрот. роман. — Рига: Грамату драугс, 1932. — 247 с. — (Библиотека новейшей литературы ; Т. 128).
• Коноплин И. С. Печальный бог : Рассказы. — Берлин: О. Кирхнер и К°, 1922. — 257 с.
• Коноплин И. С., Кальма Э. С. Цветные камешки : Стихи, рассказы и сказки для малюток. — Берлин: О. Кирхнер и К°, 1922. — 48 с.
• [www.russianresources.lt/archive/Konoplin/Konoplin_7.html Автобиография] // Гримасы пера / Собрал В. В. Гадалин. — Рига: Литература, Б. г. — С. 141—145.
• [www.russianresources.lt/archive/Konoplin/Konoplin_5.html Бермондтовщина] : (воспоминания, дневник 1919—1920 гг.)
• Глупый ветер : рассказ. — 1928.
• Греческие ночи : драма (рукопись изъята при аресте в 1948 г.)
• Записки иеромонаха Савелия: кинороман. — 1930.
• К свету : пьеса. — 1919.
• Крестоносцы : мемуарный очерк // Белое дело : летопись белой борьбы. — Берлин, 1927.
• [www.russianresources.lt/archive/Konoplin/Konoplin_8.html Литературные пути (Критический очерк)] // Балтийский Альманах. — 1923. — № 1, декабрь. — С. 63-66.
• Нищие в Берлине : очерк. — 1932.
• Коноплин И. Литературные пути // Наше эхо. 1930. 27 апр. № 341.
• Коноплин И. С. Бермондтовщина / Балтийский альманах. - 1923. -№№ 1, 2;
• Парламент духа : роман (рукопись изъята при аресте в 1948 г.)
• Спелый колос : роман. — 1923.

Память

30 июля 2009 года на могиле И. С. Коноплина стараниями его родственников и земляков, а также при активной помощи председателя Абезьского «Мемориала» Виктора Владимировича Ложкина установлен крест с табличкой и стихом И. С. Коноплина «Пусть ветер мне расскажет»:

Пусть ветер на кладбище мне расскажет
О гневе мудрых, о тоске немых
И даль просветную напевами укажет
Среди пустынь и тёмных и глухих.
Пускай кресты поведают о тайнах,
О тех слезах, что пролиты во мгле,
О радостях минутных и случайных
На этой торжествующей земле.
Пусть травы мне нашепчут умиленье
В вечерний час, когда горит звезда —
Я отыщу дорогу обновленья,
Как ни была б глуха моя беда…

Ссылки

• [www.bukvaved.net/biography/40533-biografija.html Иван Степанович Коноплин]. Буквавед. Проверено 30 ноября 2012. [www.webcitation.org/6CeZWPFzg Архивировано из первоисточника 4 декабря 2012].
• [www.russianresources.lt/archive/Konoplin/Konoplin_0.html Иван Коноплин (1894—1953)]. Russian Creative Resources. Проверено 30 ноября 2012. [www.webcitation.org/6CeZYu1uD Архивировано из первоисточника 4 декабря 2012].
• Барахов В. С. и др. Архив А. М. Горького. Том ХVI. А. М. Горький и М. И. Будберг. Переписка (1920—1936). — М.: ИМЛИ РАН, 2011. — С.298-299. — ISBN 5-9208-0097-6
• Примочкина Н. Н. Горький и писатели русского зарубежья. — М.: ИМЛИ РАН, 2003. — С.63. — ISBN 5-9208-0119-0
• Волков С. В. Белая борьба на Северо-Западе России. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2003. — С.101-177, 654. — ISBN 5-9524-0201-1
• [www.panoramio.com/photo/113866125 Фото могилы политзаключенного Коноплина Ивана Степановича (1894-1953) на лагерном кладбище в пос. Абезь]

Отрывок, характеризующий Коноплин, Иван Степанович

Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.