Конрад, Джозеф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джозеф Конрад
Имя при рождении:

Феодор Иосиф Конрад Корженевский

Место рождения:

Бердичев,
Киевская губерния,
Российская империя

Место смерти:

Бишопсборн,
Англия

Гражданство:

Российская империя Российская империяВеликобритания Великобритания

Род деятельности:

прозаик

[lib.ru/INPROZ/KONRAD/ Произведения на сайте Lib.ru]

Джозеф Конрад (псевдоним Теодора Юзефа Конрада Коженёвского, в устаревшей форме Феодора Иосифа Конрада Корженевского, польск. Teodor Józef Konrad Korzeniowski; англ. Joseph Conrad, 3 декабря 1857, Бердичев, Киевская губерния, Российская Империя — 3 августа 1924, Бишопсборн близ Кентербери) — английский писатель. Поляк по происхождению, он получил признание как классик английской литературы[1].





Биография

Иосиф Корженевский родился в селе Терехово в семье польского дворянина, поэта Аполлона Корженевского[2]. В 1861 году Аполлон Корженевский был сослан в Вологду за сотрудничество с польскими повстанцами. Его жена, Эвелина Корженевская (Бобровская), с четырёхлетним сыном поехала вслед за мужем.

В 1865 году в связи с болезнью жены Аполлон Корженевский добился перевода в Чернигов. После переезда в том же году мать Иосифа умерла от чахотки. Отец с сыном переехали сперва во Львов, затем в Краков, где в 1869 году Аполлон Корженевский умер, оставив 11-летнего Иосифа круглым сиротой. Мальчик был принят в семью Тадеуша Бобровского, дяди с материнской стороны[2].

Дядя вывез его к себе в Одессу, где мальчик впервые увидел море, определившее его судьбу. Также под влиянием английских и французских приключенческих романов Иосиф захотел стать моряком. В 1874 году 17-летний Иосиф с согласия Бобровского уехал в Марсель. В 1875—1877 плавал на различных судах, в том числе занимался контрабандой оружия для «карлистов», сторонников возведения на испанский престол дона Карлоса.

В начале 1880-х годов Конрад перебрался в Англию. На разных судах он был матросом, вторым помощником, в 1884 году сдал экзамен на звание первого помощника, а в 1886 году получил сертификат капитана. В том же году получил британское гражданство, официально изменив имя на Джозеф Конрад, и написал первый рассказ «Чёрный штурман».

В 1890 году как капитан парохода «Руа-де-Белж» совершил путешествие по реке Конго. Во время этого путешествия заболел малярией и ревматизмом, которые навсегда подорвали его здоровье. Африканские впечатления позднее лягут в основу повести «Сердце тьмы»[3].

В 1893 году в порту Аделаида на его корабль «Торренс» сел писатель Джон Голсуорси, которому Конрад дал почитать рукопись своего первого романа «Каприз Олмейера».

В январе 1894 года Конрад вернулся в Лондон, решив покончить с морской службой. Литературный дебют Конрада состоялся в 1895 году, когда был опубликован роман «Каприз Олмейера». За ним последовали романы «Изгнанник» (1896), «Негр с „Нарцисса“» (1897), «Лорд Джим» (1900), повесть «Сердце тьмы» (1902), роман «Ностромо» (1904) и другие произведения. Под влиянием Достоевского написал несколько политических романов, среди них «Тайный агент», «Тайный сообщник»(1907) и «Глазами Запада» (1911).

Популярность Конрада росла. В 1914 году по приглашению польского литератора Юзефа Ретингера он приехал в Краков, откуда пришлось с трудом выбираться после начала Первой мировой войны. Готовясь писать роман о Наполеоне «Ожидание», в 1921 году Конрад побывал на Корсике, а в 1923 году посетил США. В 1924 Конрад отказался от предложенного ему рыцарского звания.

Конрад был женат на Джесси Джордж, у них родились сыновья Борис и Джон. Всю жизнь Конрад продолжал дружбу с Голсуорси, начавшуюся на борту «Торренса». Кроме того, он завязал дружеские отношения с критиком Эдвардом Гарнетом, писателями Фордом Мэдоксом Фордом, Генри Джеймсом, Гербертом Уэллсом, философом Бертраном Расселом.

Умер Джозеф Конрад 3 августа 1924 от сердечного приступа в своём доме в Бишопсборне. Роман «Ожидание» остался незаконченным.

Память

  • Памятник Джозефу Конраду установлен на побережье Балтийского моря в польском городе Гдыня.
  • В Сан-Франциско, штат Калифорния, есть площадь Джозефа Конрада.
  • Мемориальная доска, увековечивающая память о Джозефе Конраде, установлена в Сингапуре (который он неоднократно посещал), недалеко от Fullerton Hotel.
  • В селе Терехово действует музей Джозефа Конрада, открытый 5 декабря 1987 года (к 130-летию со дня рождения писателя).
  • ЮНЕСКО внесла 150 годовщину со дня рождения Джозефа Конрада в календарь годовщин на 2007 год.
  • В 2007 году по случаю 150 — летия Джозефа Конрада Национальный банк Польши выпустил комплект юбилейных монет.
  • В конце сентября 2007 года в г. Бердичеве прошла Международная научно-краеведческая конференция. 27 сентября участники конференции и её гости открыли на здании школы села Терехово мемориальную доску, посвященную Джозефу Конраду: «В цьому будинку народився відомий англійський письменник Джозеф Конрад (Теодор Юзеф Конрад Коженьовський) 03.12.1857 — 03.08.1924».
  • 3 декабря 2008 года в Бердичеве в помещении нижнего храма монастыря Босых Кармелитов был открыт еще один музей Джозефа Конрада.
  • Британский писатель индийского происхождения Салман Рушди в своей новой книге «Джозеф Антон: Мемуары» упоминает в качестве двух самых любимых своих авторов Джозефа Конрада и Антона Чехова.
  • Яхтенная верфь в г. Гдыня носит имя Джозефа Конрада. Яхты, выпущенные этой верфью называются (имеют марку) «Конрад»
  • 28 апреля 2013 года памятник Джозефу Конраду открыт в Вологде, как совместный проект генерального консульства республики Польши в Санкт-Петербурге и правительства Вологодской области[5][6].
  • В Виннице в его честь названа улица.

Творчество

Кроме родного языка, Конрад свободно владел французским, а также русским, хотя отрицал этот факт[7]. Однако все его произведения написаны на английском.

После того, как Конрад опубликовал свои ранние рассказы и романы, многие читатели отнесли его к авторам приключенческой литературы[7]. Действительно, в его книгах присутствуют элементы, традиционные для приключенческого жанра, например, морские путешествия. Сам Конрад писал[8]:

…морю суждено было, по слепой воле обстоятельств, стать на многие годы всем моим миром, а торговому флоту — моим единственным пристанищем. Нет ничего удивительного поэтому, что в своих морских книгах, в «Негре с „Нарцисса“» и в «Зеркале моря» (а также в нескольких новеллах из морской жизни, например, в «Юности» и в «Тайфуне»), я попытался почти что с сыновним чувством передать пульс жизни, бьющийся в безбрежном океане, в сердцах простых людей, которые от века бороздят морские просторы, а также живую природу кораблей — создание их рук и предмет их неустанной заботы.

Исследователи причисляют Конрада к неоромантизму — особому течению в английской литературе рубежа XIXXX веков, у основания которого стоял Роберт Льюис Стивенсон[9]. Неоромантизм противопоставлял себя как натурализму, так и символизму; для него характерны сильные личности, экзотическая обстановка, бурные события, идеал подвига. Всё это присутствует в произведениях Конрада.

Некоторым неоромантикам (таким, как Райдер Хаггард и Редьярд Киплинг), была свойственна идеализация английского колониализма. Конрад относился к колониализму двойственно. С одной стороны, он, как английский гражданин, скорее уважал порядки, которые устанавливала Англия в своих колониях. С другой стороны, ему было отвратительно то, как обращались с коренным населением колонизаторы. Эти противоречия отражены в повести «Сердце тьмы», которая была написана под впечатлением от путешествия в Бельгийское Конго. Он не может не сочувствовать туземцам, хотя они для него слишком чужие. Центральной фигурой повести является агент торговой компании Куртц — образованный европеец, который держит туземцев в страхе. Как пишет исследователь[10]:

Страдания туземцев под игом чиновничьей бюрократии достаточно тяжелы, но Марлоу удаётся убедить себя, что он (как и его читатель) не такой, как эти чиновники. Но убедить себя в том, что он не такой, как образованный, обезумевший и беспощадный Куртц, он не может.

Конрад использовал повествовательный приём «точки зрения», когда действие передаётся через восприятие нескольких людей[11]. Например, в романе «Лорд Джим», рассказ ведётся от лица не только заглавного героя, но ещё и капитана Марлоу (он выступает как рассказчик и в «Сердце тьмы»), а также других персонажей.

В произведениях Конрада видят влияние Достоевского. Конрад писал, что, якобы, не любит этого писателя, говоря, например, о «Братьях Карамазовых»: «Страшно неудачно, слишком эмоционально и раздражающе»[12]. Однако влияние Достоевского несомненно в романе Конрада «Глазами Запада» — о русских революционерах-эмигрантах, которые напоминают Раскольникова и Ставрогина. Здесь Конрада интересует психология революционного протеста и предательства.

Влияние Конрада прослеживается у таких авторов, как Грэм Грин, Эрнест Хемингуэй и др.

Ведущим исследователем творчества Джозефа Конрада считается польский историк литературы Здзислав Найдер[13], известный также как общественный и политический деятель[14].

Экранизации

Конрад в популярной культуре

  • Название «Сердце тьмы» часто обыгрывается в различных телевизионных сериалах. В мультсериале «Дарья» один из эпизодов называется «Mart of Darkness». В 8 серии 2 сезона этого же мультсериала Дарья читает «Сердце тьмы». В аниме Psycho-Pass каратель Синья Когами читает ту же самую книгу. В мультсериале «Симпсоны» есть эпизод под названием «Bart of Darkness». «Сердце тьмы» упоминается в сериале «Остаться в живых».
  • В фильме «Чужой» космический корабль называется «Ностромо» — по одному из романов Конрада. Название города в этом романе, Сулако, стало названием космического корабля в продолжении этого фильма.
  • Во вселенной Warhammer 40000 у легиона космодесанта «Повелители ночи» был примарх Конрад Кёрз, его фамилию и характер взяли с полковника Курца, а имя у писателя. Родная планета этого легиона называлась Нострамо, взятая с рассказа «Ностромо», тем более на планете была похожая ситуация что и в вымышленном южноамериканском государстве Костагуана.
  • Польский композитор Ромуальд Твардовский написал оперу «Лорд Джим» (1970—1973).
  • В романе Любовь во время холеры Габриэля Гарсия Маркеса, присутствует некий Джозеф Конрад, поляк по происхождению, который является в романе торговцем оружием, продавшим Лоренсо Дасе партию оружия на деньги правительства для одной из многочисленных гражданских войн того времени (1985).
  • Упоминается в романе Марио Варгаса Льосы «Сон кельта».

Напишите отзыв о статье "Конрад, Джозеф"

Примечания

  1. Конрад Джозеф / М. А. Нерсесова // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  2. 1 2 [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/KONRAD_DZHOZEF.html Конрад Джозеф] — статья из энциклопедии «Кругосвет»
  3. Bloom 2009, С. 15
  4. [www.interfax.ru/russia/513624 В Вологде исчез памятник английскому писателю Джозефу Конраду] / INTERFAX.RU. 15 июня 2016.
  5. [www.severinform.ru/index.php?page=newsfull&date=26-04-2013&newsid=184746 Памятник английскому классику откроют в Вологде 28 апреля - Вологда и Вологодская область - ИА СеверИнформ / Новости Северо-Запада]. Проверено 29 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GFYAsTDR Архивировано из первоисточника 30 апреля 2013].
  6. [vologda-portal.ru/novosti/index.php?ID=213526&SECTION_ID=151 Торжественное открытие памятника писателю Джозефу Конраду прошло в Вологде - Главная. Новости. - Официальный сайт Администрации города Вологды]. Проверено 29 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GFYCFYd8 Архивировано из первоисточника 30 апреля 2013].
  7. 1 2 [magazines.russ.ru/inostran/2000/7/hewitt.html Карен Хьюитт. «Джозеф Конрад: проблема двойственности»]
  8. [magazines.russ.ru/inostran/2000/7/konpred.html Джозеф Конрад. «Традиционное предисловие»]
  9. [feb-web.ru/feb/ivl/vl7/vl7-3492.htm?cmd=p Урнов М. В. «Английская проза 70—90-х годов (XIX в.)»].
  10. [magazines.russ.ru/inostran/2000/7/hewitt.html Хьюитт К. «Джозеф Конрад: проблема двойственности»].
  11. [feb-web.ru/feb/ivl/Vl8/Vl8-3782.htm?cmd=p Гениева Е. Ю. «Конрад»].
  12. [magazines.russ.ru/inostran/2000/7/konpis.html Джозеф Конрад. «Письма»].
  13. [www.amazon.com/Joseph-Conrad-Studies-American-Literature/dp/157113347X Joseph Conrad: A Life (Studies in English and American Literature and Culture)]
  14. [dzieje.pl/postacie/zdzislaw-najder Zdzisław Najder]
  15. </ol>

Литература

  • Урнов М. В., На рубеже веков. Очерки английской литературы, М., 1970
  • Конрад Дж. Избранное, тт. 1-2. М., 1959
  • Кашкин И. А. Джозеф Конрад. — В кн.: Кашкин И. А. Для читателя-современника. М., 1977
  • Урнов Д. М. Джозеф Конрад. М., 1977
  • Конрад Дж. Ностромо. М., 1985
  • Leavis F. R., The great tradition, L., 1955; Baines J., J. Conrad, 3 ed., L., [1960];
  • Jabłkowska R., J. Conrad. Wroclaw, 1961; Conrad. A collection of critical essays, Englewood Cliffs (N. J.), [1966].
  • Pettersson, Torsten. Consciousness and time: a study in the philosophy and narrative technique of Joseph Conrad. Acta Academiae Aboensis. Ser. A, Humaniora, 0355-578X ; 61:1. Åbo: Åbo akad.. Libris 7908112. ISBN 951-648-809-9

Ссылки

  • [lib.ru/INPROZ/KONRAD/ Конрад, Джозеф] в библиотеке Максима Мошкова.
  • [my.berdychiv.in.ua/images/postati/postaty_konrad.htm Джозеф Конрад (Джозеф Теодор Конрад Коженьовський)] (укр.)
  • [my.berdychiv.in.ua/istorya/p142_id/573/p142_dis/2/p142_template/Default Где закопали пуповину Джозефа Конрада? (статья)] (укр.)
  • [www.hot.ee/josephconrad/ Библиотека Джозефа Конрада].
  • [www.gutenberg.org/browse/authors/c#a125 Джозеф Конрад в библиотеке проекта «Гутенберг»].
  • [feb-web.ru/feb/ivl/Vl8/Vl8-3782.htm?cmd=p Гениева Е. Ю. «Конрад»] — статья из «Истории всемирной литературы»
  • [magazines.russ.ru/inostran/2000/7/ «Иностранная литература», 2000, № 7] — номер с блоком статей о Конраде.
  • [joseph-conrad.com Joseph Conrad]

Отрывок, характеризующий Конрад, Джозеф

И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.